Лекции по истории Древней Церкви. Том III
Шрифт:
Успехи римских первосвященников на востоке были слабы, однако же не до такой степени, как это представляется с точки зрения позднейших отношений. Не один факт пришлось бы урезать, чтобы подвести его под скромную рамку учения о первенстве между равными, и primatus honoris Рима на востоке находит свое выражение в событиях, где сильно примешивается primatus potestatis. Во всяком случае, то бесспорно, что папство быстро достигло своего расцвета лишь после окончательного разрыва с восточной церковью, значит, влияние последней задерживало этот исторический процесс. То обстоятельство, что папы, говорившие с таким авторитетом на западе, весьма сильно понижали свой тон, когда адресовались к епископам востока, — говорит именно об этом влиянии востока, как противодействующей и замедляющей силы. Но именно эти факты и дают нам право думать, что и восточная церковь в лице ее представителей осталась не безучастной в деле развития папства. Последнее, конечно, есть результат истории западной церкви, благоприятных обстоятельств; но в числе этих обстоятельств видное место занимают такт первосвященников Рима и бестактность иерархов восточных. Говорим не о положительном воздействии
В самом деле, отношения между двумя половинами христианского мира уже издавна принимают такой характер, который трудно назвать вполне здоровым. Восточные церкви начинают замыкаться в кругу своей собственной жизни, не видят ничего дальше известных догматических интересов. Теория невмешательства практикуется на востоке до утрировки; здесь не заметно желания — присматриваться к духовной жизни запада. Нельзя указать ни одного церковного вопроса, который был бы там решен под влиянием церквей восточных. Сколько раз папы заявляли себя по одним только спорам о главнейших кафедрах на востоке Напротив, хотя в самом Риме не раз выборы были спорны, эти волнения улаживались своими, местными средствами, без какого бы то ни было вмешательства иерархов востока. Не говоря уже о прискиллианистах, деле Лепория, — даже самый пелагианский спор решен был на западе, можно сказать, без ведома восточной церкви, — и это тогда, когда сама история призывала восточную церковь к участию в этом деле (потому что оно было возбуждено на соборе Диоспольском), когда, по самому содержанию догматической разности, восточные отцы с их выдержанным синергизмом были лучшими, желательными посредниками в этом деле, — когда пелагиане искали в учении Златоуста опоры для своих воззрений, когда они прямо апеллировали от Рима к суду восточных епископов, и с этой целью совершали путешествие на восток. И в результате всего этого лишь Феодор мопсуэстийский сочинением, да Несторий отозвались на эту апелляцию. Самое дело пелагиан на востоке осталось в неизвестности; западное решение принято было здесь с полнейшим формализмом, и имя Целестия занесено было в число отъявленных еретиков. Очевидно, все это могло быть для западных христиан красноречивым фактическим уроком на тему: «Roma locuta est, causa finita est» [100] . Нечего ждать откуда–нибудь поддержки против римского приговора; остается только или покориться, или вести борьбу на собственный страх и не на легальной почве.
100
«Рим сказал, и дело кончено» (лат.). — 325.
Неудивительно, что церковная жизнь запада, ее животрепещущие интересы были terra incognita на востоке. Борьба за автономию галликанских и африканских епископов прошла незамеченной на востоке, ни разу мы не видим, чтобы хоть кто–нибудь на востоке попытался поддержать эти церкви так, как папы поддерживали епископов александрийских против покушений Константинополя. На востоке, видимо, не обращали внимания на то, какого рода представления входят мало–помалу в церковное сознание запада, какой характер принимает здесь церковная организация. Весьма ясное учение Льва Великого о римском главенстве над всей вселенской церковью ни в ком не вызвало тревоги на востоке, да едва ли и стало известно здесь своевременно.
Напротив, на востоке действовали прямо в интересе римской централизации. Достаточно обратить внимание на то, что сношения востока с частными западными церквами теперь прекращаются, по крайней мере, о них не говорит история. Разрешая на вселенских соборах важнейшие догматические вопросы, мало заботились о том, чтобы западная церковь была представлена с достаточной полнотой. Ни на Ефесском соборе, ни на Халкидонском мы не встречаем полномочных представителей церквей Галлии и Испании. Приглашая на собор восточных не только митрополитов, но и епископов, императоры не заботятся о том, чтобы привлечь западных епископов к более активной роли, к живейшему участию; сношения с ними ведутся через посредство пап, что разумеется возвышало их значение как церковного центра.
Самая борьба с папами со стороны востока велась не с той энергией, какая была бы желательна. Лишь Антиохийский собор 341 г. заговорил с римским иерархом языком твердым и решительным, высказал без всяких околичностей воззрение восточной церкви и опротестовал вмешательство пап по существу, и это был, к сожалению, собор полуарианский. В следующее затем время восточные епископы никогда не возвышали своего голоса до той ноты, которую церковь привыкла слышать в посланиях римских первосвященников; к ним обращались чаще всего в тоне напускного смиренномудрия, до утрировки применяя к делу правило: «худой мир лучше доброй войны». На востоке как будто не хотели понять, что каждое римское притязание имеет значение не для настоящего только, но и для будущего. Нет примера, чтобы на подобные претензии епископы восточные посмотрели также серьезно, как отцы Карфагенского собора, и своевременно приняли меры к окончательному разрешению спорного вопроса.
Римский епископ требует к себе на суд Нектария константинопольского и Флавиана антиохийского. Эта претензия возбуждает, может быть, на востоке лишь улыбку; но никакого решительного ответа в духе Антиохийского собора; вся борьба ограничивается лишь пассивным сопротивлением. Не нужно было владеть особенной проницательностью, чтобы понять, что из своего систематического уклонения от участия во вселенских соборах римские епископы создают специальную привилегию апостольского престола. И однако
Последствия этой манеры действий для будущего были неутешительные. Если восток, отстаивая свое учение о церковной свободе, опирался на факты, которые говорили в его пользу несомненно только при известном освещении, то запад, проповедуя свое учение о римском главенстве, мог забрасывать своих противников цитатами, буквальный смысл которых был непосредственно ясен. Каждая римская претензия, не опротестованная вовремя, входила в церковное сознание запада, — и с течением времени лишь выигрывала в своем значении. Каждый изворот византийской икономии в Риме умели истолковывать в свою пользу. Qui tacet, consentire videtur (Кто молчит, тот кажется согласным). И через 50 лет почтительные писания Анатолия и Маркиана папа Геласий цитировал как доказательство того, что константинопольская кафедра отказалась от прав, предоставленных ей Халкидонским собором, но не признанных папой, и все дело передала во власть римского престола.
Следствием этой византийской тактики было то, что на востоке о серьезной полемике против папских притязаний вздумали уже слишком поздно, когда они получили авторитет освященной веками древности, когда эти идеи проникли в сознание западного христианского мира, когда за папой стояла покорная ему западная церковь. Так папство, питавшееся на счет начинавшегося церковного сепаратизма, наконец укрепило разделение церквей.
6. Соборы
Общее состояние церковного строя в настоящем периоде характеризуется на востоке и на западе победой централизации на всех ступенях иерархической лестницы. Развивающаяся самостоятельность приходов не подняла особенно сильно значения пресвитеров, потому что параллельно с этим возрастал авторитет епископов. Высокое положение, которое приобрели различные церковные чиновники (как, например, архидиаконы, экономы), это торжество бюрократического, так сказать, принципа над иерархическим, также говорит о росте централизации: эти мелкие светила получили свое значение от того, что были близки к епископу, сияли заимствованным от него светом. Укрепление митрополитанской системы сопровождалось чувствительным ограничением самодеятельности епископов: авторитет последних настолько же, если не более, потерял в восходящем порядке, насколько выигрывал в нисходящем. Наконец, образование четырех патриархов на востоке, начинающееся преобладание константинопольского патриарха над прочими, и развитие власти римского первосвященника над западом — довершают общую картину иерархического процесса, совершавшегося в рассматриваемый период.
Высшее представительство церковного строя в настоящий период находим в церковных соборах. Их главенство над частными иерархами признавалось на востоке и допускалось (хотя и не без некоторых умственных ограничений) на западе. Можно различать три степени соборного института: 1) собор митро–политанский (провинциальный, епархиальный, 2) собор диэцезальный и 3) вселенский.
Начало двум первым формам положено в предшествующий период. По обычной практике провинциальные соборы составлялись дважды в год. Примером диэцезалъного собора могут быть африканские соборы; например, в 256 г. на Карфагенском соборе по вопросу о крещении еретиков принимали участие 87 епископов. Тот и другой вид собора заведовал обыкновенно текущими делами подведомой территории. Особое разветвление диэце–зального собора представляют в Константинополе, на которых принимали участие епископы, случайно находившиеся в Константинополе, к какой бы митрополии и диэцезу они не принадлежали.
Высшим органом церкви в делах суда, управления и вероучения были вселенские соборы. Этот род [соборовмог возникнуть лишь в настоящий период, когда за церковью было признано право на существование. По самой трудности их составления они собирались лишь по важнейшим церковным вопросам и именно догматическим. По самому своему смыслу, вселенский собор есть тот, на котором верно выразился голос всей вселенской церкви, — определение весьма низкопробное с логической стороны (неизвестное в определяемом повторяется и в определяющем), однако же дальше его идти нет возможности. Все частнейшие, внешние признаки все–ленскости собора оказываются обманчивыми. Для вселенского собора не требуется, конечно, ни созвание его папой, ни его участие, ни участие представителей всех частных церквей, ни даже немедленное признание его в этом качестве всеми частными церквами. Нужно именно то одно, чтобы здесь выражена была истина, содержимая всей вселенской церковью. А это узнается иногда только путем долговременного исторического процесса. Сама церковная жизнь, история, налагает эту печать на соборы, а не какие–нибудь внешние отметы. Так было с соборами — Никейским, обоими Константинопольскими, Ефесским и Халкидонским.