Лекции по истории древней церкви

Бриллиантов Александр Иванович

Понятие об акте рождения Сына как совершенно тождественном с актом творения естественно приводило Ария к полемике с учением Александра о совечности Сына Отцу и о происхождении Его из «самого» Отца. Выставленные при этом Арием формулы: « , » и « » сделались лозунгом арианства, и они действительно весьма точно выражают сущность арианской ереси. Понимая рождение в смысле творения, ариане настаивают на том, что это акт вневременной: Сын рожден или сотворен не только не во времени, но и не вместе с временем, подобно миру: Он рожден «безлетно», прежде лет вечных или прежде лет и веков (, , ). Но поскольку этот акт понимается именно как творение, получивший через него Свое бытие Сын не может уже быть вечным так же, как вечен Отец. Пусть это будет вневременной акт. Но он все — таки является для Сына пограничным моментом между областью бытия и небытия, за этим моментом должно быть мыслимо небытие Сына и он, этот момент, есть абсолютно первый момент Его существования; в этот момент Он впервые создан или основан. Если Сын есть творение, то было, когда Его не было ( , , ариане избегают выражения: «было время»); а именно, Его не было, пока Он не был рожден ( , . ) (Epiph. Panar. 69, 6). Бог сотворил Его, не существовавшего прежде , и вообще Сын может быть назван в сравнении с Отцом не — сущим . Совечным Отцу Сын, как сотворенный, быть не может; если же признать Его совечным, то нужно признать и не произошедшим или нерожденным, и тогда будет два нерожденных и безначальных . Безначальность в отношении к продолжительности существования (хронологическая) отождествляется у ариан с безначальностью в причинном смысле. Положение, что Сына не было до рождения, было высказываемо и раньше церковными писателями; у Тертуллиана оно встречается даже в более грубой форме: «было время, когда Сына не было». Но смысл его у прежних писателей и у ариан неодинаковый:

у тех оно стояло в связи с теорией различия и и касалось лишь вопроса, так сказать, о форме бытия Сына: Сын получил вместе с творением мира лишь ипостасное бытие, но Он и раньше всегда существовал в той или иной форме в Отце. Древние писатели на вопрос — сущего или не — сущего родил Отец, ответили бы: сущего. Арий употребляет более утонченную форму выражения, но высказывает в ней и более радикальную мысль: рождению Сына предшествовало абсолютное не — бытие Его, рождение Его не означает изменения одной лишь формы Его предшествовавшего бытия.

Еще яснее основная мысль арианской доктрины выражается в другом излюбленном изречении ариан: «Сын произошел из не — сущего ( , )», находящем применение, когда соответственный акт происхождения Сына рассматривается человеческим мышлением как бы в соответствии с пространственной формой воззрения. По выяснению Ария, оно означает, что Сын «ни в каком отношении не есть часть нерождающего Отца и вообще не происходит из какого — либо субстрата » (Epiph. Рапаг. 69,6). Но так как никакого субстрата вне Бога в виде совечной Ему материи христианство не признает, вне Бога до появления тварей полагается лишь абсолютное ничто, то выражение оказывается всецело направленным против учения о происхождении Сына «из Самого сущего Отца». Происхождение «из Отца» не в смысле творения волей Отца для Ария кажется представленным исключительно только в виде грубо чувственного процесса эманации, или в виде разделения сущности Отца, которое должно сопровождаться изменением в Отце. Отсюда и его полемика против этого учения. Его умственному взору предносится истечение эонов в системе гностика Валентина и мистическое представление об Иисусе как проявлении световой субстанции. Даже савеллианское учение о «сыноотце» кажется ему разделением монады, равно как не согласен он и с употреблением у церковных писателей сравнения происхождения Сына от Отца с возжжением одного светильника или факела от другого. Если выражения: из Того всяческая (Рим. 11,36), из чрева (Пс. 109,3), изыдох от Отца и приидох (Ин. 16, 28) понимаются некоторыми как указывающие на отделение от Бога единосущной части или на истечение (ср.: Epiph. Рапаг. 69, 7–8), то Отец будет, согласно с их мнением, говорит Арий о своих противниках, сложным, подлежащим разделению и превращению , материальным ; бестелесный Бог, по ним, испытывает свойственное телесному бытию (ad .). У св. Александра установленные Никейским собором термины и не встречаются (у него только ). Ариане, выдвигая выражение , уже до собора противопоставляют его обоим указанным терминам, придавая последним низкий смысл (против — Арий, против — Евсевий Никомидийский). Весьма метким нужно поэтому признать данное им потом прозвание .

Арий сам изложил свое учение с теми выводами, какие можно сделать из него. Арианское учение собственно не имело дальнейшего развития по содержанию; так называемые строгие ариане позднейшего времени разрабатывали его лишь с формальной стороны; вообще же последователям Ария скорее приходилось смягчать резкость выводов своего учителя. Если Александр учил о подобии Сына Отцу во всем, то, по Арию, Сын «чужд и неподобен во всем Отцу в отношении к сущности и свойствам ». «Сущность Отца и Сына и Св. Духа разделены по природе, отчуждены и разграничены одно от другого и не имеют чего — либо общего: Отец, Сын и Дух Св. совершенно и до бесконечности неподобны один другому, по существу и по славе ( … ' )» (ср.: Ath. Or. contra Arian. I). Если Сын иногда называется у Ария Богом ( . Thai.) (ср.: Ath. De syn. Ar. 15, 3), то и Павел Самосатский в свое время не затруднялся называть Богом простого, по его мнению, Христа — человека. Сам же Арий не оставляет места для сомнений, в каком смысле он употребляет это наименование в приложении к Сыну. Он не есть истинный Бог , а называется Богом лишь по имени , вследствие участия в благодати, как могут называться и все другие. Он Бог лишь потому, что удостоился обожествления (… ) (ср.: Ath. Or. contra Arian. I). В действительности Он — тварь , хотя тварь высшая и совершеннейшая в сравнении со всеми другими тварями, «не как одна из тварей» ( , ' , , ' , ad .) (см.: Eus. Ер. ad .; ср.: Epiph. Рапаг. 69, 7; Ath. De syn. Аг. 16, 2). Равного Сыну Бог может родить; но отличного от Него, лучшего или большего — не может. Но различие от других тварей касается только степени совершенства, а не сущности. Ему свойственны те ограничения, без которых немыслимы сотворенные разумные существа. Так, Сын не обладает совершенным знанием Отца, ибо получивший начало не может постигать Безначального. Но Сын не знает и Своего собственного существа. По отношению к воле Ему, как и всем другим, принадлежит изменяемость. «По природе и Логос подлежит извращению и лишь по собственному произволению пребывает прекрасным доколе хочет» (ср.: Ath. Or. contra Arian. I). Если Бог дал Ему ту славу, которую Он имел, то потому, что предвидел, насколько прекрасен Он будет, т. е. дал за дела Его. Правда, у Ария прилагается к Сыну и эпитеты «неизменяемый» и «неизвращаемый» (, ad Eus., , ad. .), но, очевидно, они должны обозначать фактическую Его неизменяемость, а не свойство самой природы.

Точное и обстоятельное изложение учения Ария дает в сжатой форме св. Александр в своей энциклике. Не всегда Бог был Отцом, но было, когда Бог Отцом не был. Не всегда существовало Слово Бога, но произошло из не — сущего. Именно, сущий Бог сотворил (Его), несущего, из не сущего ; посему было, когда Его не было. Сын есть создание и тварь и не подобен Отцу по существу. И Он не есть истинное и по природе Слово, и не есть истинная Его мудрость, но одна из тварей . Словом же и Мудростью называется не в собственном смысле и Сам сотворен собственным Словом Бога и сущей в Боге Премудростью, в которой Бог соделал как все прочее, так и Его. Посему Он подлежит превращению и изменению по природе, как и все разумные существа; Слово (ипостасное) чуждо и далеко отстоит от сущности Отца (ср.: Socr. . . 1,6). И Отец невидим для Сына: Слово не имеет совершенного и точного знания Отца и не может видеть Его; даже Своего существа Сын не знает, как оно есть. Бог сотворил Его ради нас, дабы через Него, как через орудие, создать нас, и Он не существовал бы, если бы Бог не восхотел сотворить нас. Кто — то однажды спросил их (ариан): может ли Слово Бога подвергнуться такому же извращению, какому подвергся диавол, и они не побоялись ответить: может, потому что Он изменчивой природы, как происшедший и созданный.

Давно уже поставленный для христианского богословия вопрос о достоинстве Основателя христианской религии — Христа как Сына Божия и Его отношения к Богу Отцу, Арий решил, таким образом, в направлении динамического монархианства и именно потому, что исторически стоял на почве монархианских воззрений Павла Самосатского. Христос, по нему, есть тварь, и наименование Его Сыном Божиим не указывает на особые исключительные отношения Его к Богу по природе. С точки зрения Ария было лишь непоследовательностью, когда он говорил еще о Троице, в то же время прямо противополагая Сына и Духа Св., как тварей, Отцу, как единому Богу. Но Христос, не будучи Богом, не есть и человек. Отражая на себе влияние оригеновского богословия, Арий создает понятие о воплотившемся во Христе Логосе как твари, превышающей все прочие сотворенные существа. Получается весьма разнообразное и своеобразное представление о Христе. Он не истинный Бог, но тварь, и Он не истинный человек, человеческая в Нем только плоть, а душу заменяет сотворенный Логос. Эту теорию Арий и его последователи хотели обосновать на Писании, истолковывая места, где говорится об уничижении Христа по домостроительству спасения, в качестве доказательств ограниченности Его природы (ad .: ' . … … ) (Theod. . . I, 4). Готовы они были сослаться и на Предание, хотя встречающиеся ссылки и не отличаются определенностью. Арий, например, так начинает «Фалию»: «По вере избранных Богом, знающих Бога , чад святых, православных , восприявших Св. Духа от Бога, вот чему научился я от причастных мудрости, сведущих ( = почтенных), богоученых, во всем мудрых; за ними вслед шествую я, не неизвестный , о котором всюду говорят, много пострадавший за славу Божию» (ср.: Ath. Or. contra Arian. I). Представителями рационализма в современном значении этого слова, т. е. в смысле открытого провозглашения разума источником и критерием познания, ариане не были.

Но не будучи рационалистом в указанном смысле, Арий, ученик Антиохийской школы, во всяком случае является представителем рассудочного мышления в богословии. Нельзя отказать ему в искусстве и последовательности, с какими он движется в области известных формально — логических понятий. Но ему чужды

и глубины религиозной мистики, и высоты богословско — философской спекуляции. Отсюда его догматическая конструкция оказывается совершенно не выдерживающей критики и с религиозной, и с философской точек зрения. Лежащий в основе христианства и исповедуемый Церковью факт вочеловечения Бога идет навстречу естественному стремлению человека к единению с Божеством, как с началом и последней целью всего существующего. Все тенденции Ария, между тем, направлены лишь к тому, чтобы как можно более удалить Божество от мира, представить Его бесконечно возвышающимся и недоступным для сотворенных существ. Принимающий плоть Логос есть также тварь, и хотя выше других тварей, но бесконечно далеко отстоит от Бога и не приближает Его к людям. Все значение Его воплощения сводится к тому, что в лице Его явился человечеству Учитель, сам, однако, не обладавший вполне совершенным знанием, и пример для подражания. — Арианство явилось, таким образом, разрушением христианской религии, сводя всю сущность его к неглубокому морализму. При этом вовсе не было необходимости с сотериологической точки зрения признавать бытие особого мифического существа, т. е. сотворенного Логоса, который не есть ни Бог, ни человек: Спасителем, в арианском смысле, мог бы быть и простой человек. Учение Павла Самосатского в этом случае было менее искусственным.

Христианское богословие наряду с этим обращалось, собственно, по своему содержанию в космологические рассуждения весьма невысокого качества. Для александрийских богословов бытие ипостасного Логоса — Бога вытекало из их понятия о Божестве, т. е. обосновывалось как необходимый момент в жизни самого Божества. Арий, отвергнув спекуляцию александрийцев, поставив представление об ипостасном Логосе только как твари, должен был встретиться с вопросом: для чего нужно бытие подобного существа? В религиозно — сотериологических предположениях арианства основания для этого не оказалось. Арий и его последователи хотят найти такие основания в соображениях космологического характера. Логос нужен как посредник для Бога при творении Им мира. «Восхотев произвести сотворенную природу и видя, что она не может вынести прикосновения неизмеримо сильной руки Отца и непосредственного творения им Самим, Бог сначала творит и создает, Единый, Единого — и называет Его Сыном и Словом, чтобы через Него, как посредника, могло быть создано и другое» (Ath. Or. contra Arian. II, 24). На слабости этих соображений указывали в свое время православные полемисты, а именно — св. Афанасий Великий. Высшее и совершеннейшее из сотворенных существ оказывается здесь не имеющим в себе цели своего существования: оно есть лишь служебное орудие при создании низших тварей: Логос вовсе не существовал бы, если бы Бог не восхотел сотворить нас. Бог представляется нуждающимся во внешнем орудии, чтобы творить мир; непосредственное творение признается невозможным для Него. Но в действительности измышленное затруднение вовсе не устраняется придуманным для него средством. Посредник между Богом и тварью, Логос сам есть тварь и бесконечно отстоит от Бога; поэтому и Его творение, по логике ариан, опять требовало бы нового посредника, и подобным образом требование посредств можно бы продолжить до бесконечности.

Вообще оценка в целом той догматической конструкции, с какой выступил Арий, дается с научно — богословской точки зрения чрезвычайно низкая, даже теми историками и богословами, которые отрицательно относятся и к православному церковному учению св. Александра, противника Ария. Как система, арианство было, по отзыву Гуоткина, автора лучшего в настоящее время исследования по истории арианских споров после Никейского собора (Gwotkin. Studies of Arianism. Cambridge, 1882,1900), крайне нелогичным и неудачно продуманным, явным шагом назад к язычеству и совершенным анахронизмом для своего времени. Оно начало с попытки утвердить христианские положения и окончило ниспровержением всех их. Оно настаивало на единстве Божества, открывая дверь политеизму; оно устраняло божественное достоинство Господа, делая Сына Божия тварью, и затем воздавало Ему почитание, чтобы избегнуть обвинения в язычестве. В своей фантастической теории воплощения, отрицавшей в Сыне человеческом человеческую душу, оно устранило даже истинное Его человечество. Сверх всего этого, никакое истинное откровение любви не могло исходить от Бога абстрактно бесконечного и сокровенного, присужденного навсегда стоять вдали от мира, дабы последний не погиб от Его прикосновения; не могло быть и действительного искупления от сотворенного посредника, неистинного Бога и неистинного человека; не могло быть и действительного освящения от подчиненного Духа, гораздо низшего по достоинству в сравнении даже с первой тварью. «Божество Христа было отрицаемо довольно часто и раньше, точно так же как и Его человечество, но на долю арианства досталось в одно и то же время и утверждать, и отрицать и то и другое. Доктрина ариан — языческая в самой основе, так как арианский Христос есть не что иное, как языческий полубог» (Gwotkin. 2–3,27). «Арианская христология, — по замечанию Шультца, — есть самая несостоятельная с внутренней стороны и самая малоценная в догматическом отношении из всех, какие встречаются нам в истории догмы» (Schultz. Gottheit Christi. 5, 65). Гарнак, сам отрицающий догматы о Божестве Христа и о Троице как несогласные с исповедуемым им самим «евангелием» Ричля и страдающие будто бы внутренним противоречием, в то же время так характеризует и оценивает арианскую доктрину: «Формулы в ней (в отличие от церковного учения), по — видимому, ясны и свободны от противоречий, но если всмотреться ближе, мифология понятий здесь плоха настолько, насколько только это возможно; далее, ариане лишь как космологи являются монотеистами; как богословы, да и в религии вообще, они — политеисты; наконец, на заднем плане скрываются у них и глубокие противоречия: Сын, который вовсе не есть сын, Логос, который вовсе не есть логос, монотеизм, который не исключает политеизма; два или три существа, которые должно почитать в то время, как одно лишь из них действительно отличается от тварей; неопределимое существо (Wesen), которое делается Богом, только становясь человеком, и которое, однако, не есть ни Бог, ни человек. При этом — отсутствие сколько — нибудь энергичного религиозного интереса и предметно — философского; все, напротив, пусто и формалистично; видим даже мальчишеское одушевление в игре пустыми формами и детское самодовольство при упражнениях с бессодержательными силлогизмами. Противники их были совершенно правы: эта доктрина вела к язычеству» (Grundriss d. DG. 1, 141). Историческую заслугу арианства указывают лишь в том, что оно полуязыческим характером своего учения облегчило будто бы переход в христианство языческим германским народам — заслуга весьма сомнительной ценности.

История арианства до Никейского собора

Фактическая сторона истории арианского спора до Никейского собора сводится в общих чертах к тому, что то возбуждение умов и разделение, которое обнаружилось первоначально в Александрии по поводу разногласия Ария с Александром, быстро распространяется сначала в прочих местах Египта, а затем и по всему Востоку. На него, наконец, обращает внимание и государственная власть в лице Константина Великого, и при ее посредстве призывается к участию в решении спора и Западная церковь. К религиозно — догматической основе спора притом присоединяются разные посторонние осложняющие элементы. Уже при самом первом столкновении Ария и Александра в Александрии дело осложняется коллуфианским движением, т. е. недовольством и протестом против Александра пресвитера Коллуфа. Впоследствии, при дальнейшем распространении в Египте к арианскому движению присоединяются в видах общего протеста против Александрийского епископа представители возникшего ранее мелетианского раскола, хотя исходная точка протеста самих мелетиан была совсем другая: это был протест местного коптского элемента против церковных прав греческой Александрии. Когда с египетской почвы арианство переносится в другие восточные области, его успехам и вместе осложнению дел особенно содействует властолюбивое вмешательство Евсевия Никомидийского, через покровительство арианам стремившегося достигнуть своих личных целей. Когда, наконец, за дело взялось и государство, по первым действиям его можно было, по — видимому, ожидать лишь неблагоприятных последствий от этого для церковных интересов. Но события очень скоро приняли иное направление, и спор был решен победой исповедуемой Церковью истины над арианством на Первом Вселенском соборе.

Арий, по сообщению Епифания Кипрского, был родом из Ливии, образование получил в Антиохии, в Александрии находился уже во время гонения Максимина. Посвященный в диакона еп. Петром, он стал было на сторону Мелетия, но скоро примирился с Церковью и при Александре (312–328) был одним из наиболее уважаемых пресвитеров. По Филосторгию, он был выставлен даже в качестве кандидата на епископскую кафедру, когда совершалось избрание Александра. Александрия разделялась в то время на приходы; при одной из приходских церквей Арий и был пресвитером ( . Epiph. Рапаг. 69, 1) и славился своей проповеднической деятельностью и аскетической жизнью. Когда Арий впервые начал прямо выражать свои догматические убеждения, неизвестно. Обычно относят начало спора его с Александром к 318–320 гг. Столкновение произошло на общем собрании александрийских клириков, какие иногда устроялись епископом для обсуждения разных вопросов. Вероятно, вызвавший споры вопрос был поставлен Александром ввиду полученных им уже ранее сведений о мнениях Ария, и эти мнения уже находили сторонников и проповедников, но и своих противников (Epiph. Рапаг. 69, 2). Арий видел в словах самого епископа, что Троица есть вместе и Единица ( . Socr. . . I, 5), савеллианство.