Лекции по русской истории. Северо-Восточная Русь и Московское государство
Шрифт:
Собственная физиономия суздальского искусства XII в. выражает в одном из проявлений местной жизни особенность этой русской области. Эта особенность во всех ее отношениях представляет и особую цену для моего курса. Но сосредоточивая на ней внимание, необходимо помнить и другую сторону ростово-суздальской жизни этой эпохи: ее связи с югом и с западом. Северные князья дорожили этими связями. Политика Юрия в делах южных сводилась к стремлению сохранить там влияние и силу. За его борьбой из-за Киева историки обычно недооценивают его усилий сохранить за собой Всеволодову и Мономашью левобережную отчину: Переяславль Южный, Городец-Русский, Посемье, Курск – линию связи Суздальщины с югом. Андрей отказался от Киева, но не от властного влияния на судьбы юга, как и брат его Всеволод. Помимо политических соображений – держать под своей рукой традиционный центр всей политической системы русских междукняжеских отношений, чтобы не дать там окрепнуть соперникам – старшим Мономашичам, опасным для Суздальщины (особенно по влиянию на Новгород, отчасти и на Смоленск и Черниговщину) – эта тяга на юг объясняется вполне реальными торговыми и культурными интересами. С юга шли ценные и любимые товары – паволоки, драгоценности, вино, перец. Эта торговля идет через Смоленск и Новгород, как и торговля западная. В Суздале знали и немецких купцов (из Риги), через Суздальщину шла торговля Востока и Запада, шел, например, булгарский воск, с одной, и немецкие сукна, с другой стороны. Великий волжский путь – налаженный с VIII в., видимо, не замирал в следующие столетия.
В историко-географическом отношении Ростово-Суздальская земля расположена в узле транзитных [взаимо]отношений, которые и объясняют, в числе иных условий, возникновение тут завязи крупной исторической жизни.
Обратимся теперь к чертам ее особности и к ее обособлению из системы киевской.
Топографическая отдельность Ростово-Суздальской земли начертана на карте Восточно-Европейской равнины обширной полосой леса. Это район приблизительно междуречья Ока – Волга (бассейн Клязьмы, Москвы, Средней Волги от Тверцы до Оки). Ветлужский лес на востоке, леса по водоразделу между бассейном Волги и Северной Двины – на севере (где за ними начинались новгородские волости), Оковский лес, леса и болота между Мологой и Шексной с запада, лесные пространства, связанные с Брынскими и Муромскими лесами на юге, очерчивали ее территорию. При первом князе, прочно осевшем в Ростовской земле, Юрии Владимировиче, определился круг интересов суздальской политики, основанной, скажу словами Б. А. Романова, «на экономическом значении этой
42
Русская Энциклопедия. СПб., 1911. Т. I. С. 362.
43
Пресняков А. Е. Княжое право в древней Руси. Очерки по истории X–XII столетий (Записки историко-филологического факультета Императорского Санкт-Петербургского университета. Ч. 90). СПб., 1909. С. 94–107.
44
Там же. С. 100.
45
Полное собрание русских летописей. Т. II. 2-е изд. Стб. 388–393.
Можно сказать, что Киев был важен Юрию не столько сам по себе или ради отвлеченного «старейшинства», а как пункт влияния на все русские отношения, откуда легко парализовать помощь Новгороду и усилить свое влияние на Смоленск и князей черниговских. Суздальская ориентировка политики Юрия подготовила деятельность Андрея Боголюбского. Андрей, по словам Ключевского, «отделил старейшинство от места», потому что понял, насколько «Киев уже не опора главенству среди князей» [46] , и, подобно брату Всеволоду, мешал возрождению киевской силы издали, сосредоточив свою деятельность на севере. Главная энергия его направлена на Новгород: Андрей силой водворяет там послушных князей – сыновей, племянника или подручного Ростислава Смоленского, смиряет новгородцев «экономической отсидкой», прекращая туда подвоз хлеба из Суздальщины, и совершает два похода на [волжских] болгар – в 1164 и 1172 гг. Сам знаменитый поход 11 князей на Киев 1169 г. вызван столкновением Андрея с Мстиславом Изяславичем из-за господства в Новгороде. Та же политика на два фронта характерна и для Всеволода Большое Гнездо. Новгородским ее интересам и вообще стремлению увеличить силы для боевого положения следует приписать стремление суздальских князей к подчинению себе других русских князей, чтобы, с одной стороны, парализовать противодействие суздальской политике, а с другой – пользоваться их силами в своих интересах.
46
Русская Энциклопедия. Т. I. С. 362.
Последнее особенно ясно выступает в отношении Андрея и Всеволода к Муромо-Рязанскому княжеству и Смоленску. Суздальские князья посылают их войска со своими в походы, заставляют их по возможности служить своей политике. Кроме своей реальной силы, они опираются в этом на традиционную идею старейшинства, осуществляя ее распоряжениями о волостях (однако уже в пределах вотчинного владения, т. е. главным образом относительно не вошедшей в такое владение Киевщины) и требуя, при случае, «езды у стремени своего» младших князей с военной силой. Однако эта тенденция не могла получить широкого развития. Там, на юге, киевское старейшинство оправдывалось и питалось общерусским интересом борьбы с половцами, а старейшинство суздальское для поднепровских княжений было лишь силой, разлагавшей их связи, топтавшей их реальные интересы. В Новгороде эти интересы были противоположны суздальским, а восточная политика Андрея или Всеволода была им вовсе чужда. Однако Ростиславичи смоленские служат Андрею и Всеволоду против Новгорода и князей черниговских. В земле Муромской [внутренние] смуты дают еще повод Юрию вмешаться, а после 1162 г. происходит распад на две отчины – Муром Святославичей и Рязань Ростиславичей. Последние десятилетия XII в. наполнены борьбой среди многоголового муромо-рязанского княжья, которую Всеволод суздальский пробует уладить в 1180 г., «поряд сотворив всей братьи» и раздав им волости по старшинству; но не уладил, и в 1207 г. повелел «изымать» всех рязанских князей, а рязанцы выдали ему «остаток князей и с княгинями». Всеволод в Рязани посадил сына Ярослава. Только сын его Юрий Всеволодович возвратил рязанским князьям их отчину. А Муром Всеволод отдал пронскому Андрею. Так проявления суздальского старейшинства не выводили политики северо-восточных князей за грань местной, суздальской, политики. И южный поэт горько корит Всеволода: «Не мыслию ти прелетети издалеча, отня злата стола поблюсти? <…> Аже бы ты был, то была бы чага по ногате, а кощей по резане» [47] .
47
«Слово о полку Игореве».
Но Всеволоду было не до юга.
Только теперь я могу обратиться к внутреннему строю Суздальщины, к судьбам ее княжого владения и земского строя.
Андрей Юрьевич остался на севере по необходимости. Он занял княжение вопреки «ряду» отца, вопреки братьям и стоявшей за них партии «передних мужей» ростовцев и суздальцев. Удержаться он мог, только лично укрепляя тут свою власть. Андрей овладел всей вотчиной, всеми 'oтними волостями, не делясь ни с братьями, ни с племянниками. Он, как и смоленские князья, предоставлял младшим сидеть где-нибудь на юге (в Переяславле, Торческе или Городце) или искать стола новгородского под своим старейшинством. По его убиении (1175 г.) Суздальщина осталась вотчиной потомков Юрия Долгорукого. Мы ничего не знаем о каких-либо планах Андрея по части преемства в суздальском княжении, и этим объясняется представление о бесплодности его пресловутого «самовластия», выразившегося в том, что никаких князей-родичей он не допускал владеть частями «отней» волости и сурово расправлялся с непокорными элементами боярства или дружины. Сопоставляя эти черты его деяний с неудавшейся попыткой 1162 г. учредить для своего княжения независимую от Киева митрополию, историки склонны видеть в нем предшественника московской политики территориально-государственной. Но Ключевский готов свести дело к «инстинктам самодурства», следствию «исключительного темперамента», воспитанного беспринципной средой «нового» города, промышленного и не стеснявшегося стариной Владимира. Историографически любопытно сопоставить этот отзыв об Андрее с характеристикой этого князя у Забелина как представителя великорусского типа «посадского домодержца, самодержца и самовластца» [48] . Но все это больше литература, чем история, хотя несомненно, что деятельность Андрея ничего не дала для направления дальнейшей исторической жизни Северо-Восточной Руси. Его, Андрея, пережил только один сын, Юрий, который в годину смерти отца (1175 г.) находился в Новгороде на княжении, но тотчас выведен оттуда, и Мстислав Ростиславич посадил там сына своего Святослава. Одиноко поставил себя Андрей среди суздальского княжья, одиноким оставил и сына, который скоро исчезает с русской сцены, чтобы пережить романтическую судьбу на чуждом юге, в Грузии, где Юрий стал мужем знаменитой царицы Тамары.
48
Ключевский В. О. Курс русской истории. 2-е изд. М., 1906. Ч. I. С. 400; Забелин И. Е. Взгляд на развитие московского единодержавия // Исторический вестник: историко-литературный журнал. 1881. Т. 4. № 2. С. 245–248.
В дальнейших событиях в Суздальщине ярко выступили многознаменательные особенности ее земского строя. Ведь ее нельзя уже назвать «городской областью», с определенным стольным городом во главе. Как Суздаль не уничтожил значения Ростова, так и Владимир не свел «старших» городов до роли пригородов при стольном княжом граде. Основу этой «эксцентричности» Суздальской области (в буквальном этимологическом значении слова – не имеющей определенного центра) можно связать с некоторыми чертами быта киевского: вспомним княжой город Вышгород под Киевом, где князья были больше «дома», чем в Киеве, вспомним село Берестовое, где Ярославичи, Святослав и Всеволод «седоста на столе», а Мономах собирал дружину – тысяцких и мужей своих на совет, установивший новые «уставы». Но там эти черты княжого быта не умаляли стольного значения Киева. Иное видим в Суздальщине. Юрий жил в Суздале, а Ростов держал тысяцким варягом Георгием, Андрей жил во Владимире, а в Суздале посадничал сын его Мстислав. Но центром боярско-дружинных сил оставались «старые» города, а во Владимире и Боголюбове князь жил с личным своим двором. Эту важную и крайне любопытную черту суздальского строя мы, однако, не в состоянии рассмотреть подробнее. Но по убиении Андрея она определяет ход событий. Один его завет остался: единство волости Ростовской. Но забота о нем не в княжеских руках, а в боярских.
В типичном старом киевском строе признание князей – дело веча стольного города. В земле Ростово-Суздальской некому взять эту роль на себя – ни Ростову, ни Суздалю, ни Владимиру. Не отдельного города это дело, а всей волости, точнее, ее руководящих сил, того боярства, которое держало в руках управление во время междукняжия, как и при князе, «боярства и всей дружины». Его-то, по центрам управления – Ростову и Суздалю, – и разумеет северная летопись под «ростовцами» и «суздальцами» вместе, может быть, с шедшими за ними элементами городского общества «старых» городов. Припомним прежде всего формы выступления местных сил в смутные годы, последовавшие за убиением князя Андрея, и при «единовластии» Всеволода Юрьевича (Большое Гнездо). «Уведевше смерть княжу», не на веча по городам собрались они, а спешно съехались к Володимерю «ростовцы и суздальцы и переяславци и вся дружина» – старшая и младшая (от мала и до велика). Переговоры этого съезда с князьями – «речь дружиння». Эта дружина порешила призвать Ростиславичей, племянников Андреевых, Мстислава и Ярополка, под влиянием Глеба Рязанского и бывших на съезде его послов (Дедильца и Бориса). Но на зов приехали с Ростиславичами и два Юрьевича – Михалко, которому князья «дали старейшинство» между собой, и Всеволод. Дружина вся стояла в Переяславле, в том числе и владимирская, которая в [количестве] 1,5 тысяч выступила «по повелению ростовцев». И вся она приняла Ростиславичей. А Юрьевичи захватили Владимир, т. к. их дружина принимать не желала. И хотя «владимирцев в городе не было», но Михалко затворился в городе и владимирцы (не те, которых не было, а горожане) стали было биться за него, но не выдержали и покорились. И ростовцы (так они тут названы) посадили у себя «на столе отни и дедни» Мстислава (видно, отец его Ростислав когда-то сидел под рукой отца в Ростове), а Ярополка приняли на стол владимирцы, «весь поряд положьше». Их цель была достигнута (вероятно, с помощью владимирской дружины) – они получили особого князя, а не посадника из Ростова. Правление Ростиславичей – правление бояр: «сама князя молода бяста, слушая бояр, а боляре учаху я на многое имание». Князья вели управление через своих слуг, «русским (т. е. южным) детьцким» раздавали посадничества, а те «многу тяготу творили людям продажами и вирами», да еще сокровища св. Богородицы владимирской расхитили. Владимирцы послали с жалобой на обиды к ростовцам и суздальцам, нашли в городских общинах этих некоторое сочувствие на словах, но от дела те были «далече», потому что «боляре того князю держахутся крепко». Тогда владимирцы поднялись, призвав Юрьевичей (Михалка и Всеволода). Тем удалось победить соперников, Мстислав бежал в Новгород, Ярополк в Рязань. Приняли их и суздальцы, отрекаясь от своих бояр, за ними и Ростов, по утверждении с ними «всего наряда» крестным целованием. Эти князья сели – один во Владимире, другой в Переяславле, а Ростов и Суздаль, очевидно, держали посадниками. Смирился с ними и Глеб, которому за помощь Ростиславичи надавали богатств, ограбив для него и Богородицу владимирскую. Теперь ему все вернуть пришлось. В 1177 г. Михалко умер. Владимирцы целовали крест Всеволоду «и на детях его». Но еще при жизни Михалка «ростовци и бояре» сделали попытку иметь князя по своей воле. Приехал к ним Ростиславич Мстислав, и тотчас кругом него собрались «ростовци и боляре, и гридьба и пасынки и вся дружина». У Всеволода остались только немногие бояре, да своя дружина и помощь Переяславля, где он посадил племянника, Мстиславича Ярослава. Попытку князей помириться расстроили бояре – Добрыня Долгий, Матвей Шибутович, Иванко Степанкович и др. Битва на Юрьевском поле порешила спор и утвердила власть Всеволода. Вожди боярства погибли, остальные взяты в плен; их села и кони, и скот разграблены победителями. Погром у Юрьева поля надолго сломил ростово-суздальское боярство. Объединив все силы волости, Всеволод победил и Глеба рязанского, забрав в плен и его, и обоих Ростиславичей, его шурьев, и их дружину – думцев и вельмож. Владимирцы принудили его к жестокой расправе – ослепили многих врагов [49] .
49
Летопись по Лаврентиевскому списку. 3-е изд. СПб., 1897. С. 352–366.
Смысл всей этой борьбы сложен. Тут явно выступают и вопрос о единстве волости-земли, которое поддерживает боярство, и столкновение с влиянием бояр власти княжеской, и соперничество городских центров, и борьба рядовых людей городского общества с боярскими верхами. Всеволоду удалось использовать традицию единства волости-земли, опираясь на общественные элементы, враждебные ростово-суздальской боярской олигархии, чем он мог – предположение, впрочем, вполне гипотетическое – объединить с собой разные группы: часть боярства (враждебную рязанскому засилью), младшую дружину, горожан, притом едва ли одного Владимира. Не городской, а земский характер единства Ростово-Суздальской земли выступает наглядно в событиях конца Всеволодова княжения, хотя известия эти вызывают историков на крайне осторожное отношение к их данным. Продолжительное – 35 лет (1177–1212 гг.) – властвование Всеволода значительно подняло силу Суздальщины. Люди того времени говорили о «сильной земле Суздальской», черниговский поэт славил Всеволода, который может Волгу веслами раскропить, Дон шеломами вычерпать. Рязань и Муром, Великий Новгород и Смоленск, черниговский и киевский юг чувствовали на себе эту силу Всеволода. Внутри своей отчины Всеволод правил «не обинуяся лица сильных своих бояр». Сыновей и племянников он держал подручниками, исполнителями своей воли. Впервые в обращении к «старейшине в князех русских» встречается слово «господине». Не при нем ли сложилось значение Владимира – не как резиденции княжеской, а как стольного великокняжеского города? Есть повод поставить такой вопрос и разобрать данные для ответа на него.
При жизни Всеволода вопрос этот сам по себе не мог ни возникнуть, ни выясниться. Но летопись его постановку связывает с изложением вопроса об определении преемства после себя Всеволодом. Эта часть летописного рассказа – с 1206 г. – носит, однако, печать осмысления событий и отношений с точки зрения позднейших событий, той борьбы между Всеволодичами, какая разыгралась по смерти их отца. В ней любопытны черты теории политической, работы мысли, возбужденной борьбой разных притязаний и попытками партийного их обоснования. Характерна северная теория, впервые пытающаяся связать понятие старейшинства в земле Русской с Великим Новгородом («а Новгород Великий старейшинство имать княженью во всей Русской земли») – идея книжника, строившего старейшинство-главенство, по-видимому, на историко-хронологической давности, хронологическом примате, вероятно, в связи с книжным преданием о первоначальнике русского княжения – Рюрике новгородском. Под 1206 г. летописец совсем неожиданно вставляет это указание в риторический рассказ о посылке Всеволодом старшего сына Константина на княженье в Новгород: при этом Всеволод будто бы заявил, что по рождении Константина Бог положил на нем старейшинство во всей братьи его, а теперь он, Всеволод, давая сыну Новгород, свидетельствует этим, что Бог положил на Константине не только старейшинство в братьи, но и во всей Русской земле. И торжественно-де проводили Константина «вся братья его» – Георгий, Владимир, Иоанн – и все бояре отца его, и все купцы, и все послы братьи его (?) [50] и притом «поклонишася ему братья его, и вси людье, и все мужи отца его, и вси посли братья его» [51] . Видеть ли под этой риторикой похвального слова реальные черты людного собрания, имевшего целью закрепить публичной торжественностью политический акт номинации князя старейшиной в братьи и земле, и закрепления этой номинации согласием братьев и общества? Понимаю сам, насколько утвердительный ответ был бы тут смел, тем более что в том виде, как имеем его, весь рассказ проникнут слишком определенной тенденцией возвеличения Константина (восхваляется тут и равноапостольное имя его!), навеянной соперничеством братьев, какое разыгралось позднее. Но можно ли не поставить вопроса ввиду подчеркнутой многозначительности деталей рассказа. А многозначительность эта особенно приковывает внимание, ввиду хода дальнейших событий. Положение Константина при отце рисуется, действительно, исключительным. Через год Всеволод заменил его в Новгороде Святославом, а его «остави у собе» и «да ему Ростов и инех 5 городов да ему к Ростову» [52] (по Экземплярскому: Кснятин, Углич, Мологу, Ярославль и Белоозеро). Других взрослых сыновей Всеволод, как и до того самого Константина, держал больше на княжениях вне Суздальщины – на Новгородском, Рязанском, Переяславля Южного. А затем позднейшие своды сохранили нам следующее известие под 1211 г.: «Того же лета, – читаем в Воскресенском своде, – посла князь великий Всеволод по сына своего Костянтина в Ростов, дая ему по своем животе Володимерь, а Ростов Юрью дая; он же не еха ко отцю в Володимерь, хотя взяти Володимерь к Ростову; он же посла по него, вторицею зва к себе, и тако пакы не иде ко отцю своему, но хотяше Володимеря к Ростову» [53] . Известие это, встречающееся и в других сводах (Ростовском), подверглось толкованию еще в XVI в. Никоновская летопись развернула его в речь Константина на тему: «аще… старейшину мя хощеши устроити, то даждь ми старый и началный град Ростов и к нему Володимерь; аще ли не хощеть твоя честность тако сотворити, то даждь ми Володимерь и к нему Ростов» [54] . Благодаря этому толкованию книжника XVI в., чье влияние на нашу историографию вообще еще недостаточно оценено, внимание исследователей сосредоточилось на антитезе Владимира и Ростова. Соловьев мотив Константина видит в «спорности старшинства обоих городов» и опасении ростовских притязаний. Сергеевич – в попытке восстановить преобладание Ростова над Владимиром [55] . Верно одно, что Константин хотел получить оба города, т. е. стоял за единство Ростово-Владимирской волости. Всеволод тогда «созва всех бояр своих с городов и с волостей, и епископа Иоана, и игумены, и попы, и купцы, и дворяны и вси люди, и да сыну своему Юрью Володимерь по себе и води всех ко кресту, и целоваша вси людие на Юрии; приказа же ему и братью свою» [56] .
50
Не вполне ясное сообщение Лаврентьевской летописи отмечено Пресняковым знаком вопроса. В своей книге 1918 г. он предложил следующую интерпретацию данной летописной записи: «Вероятно, братья провожали Константина часть пути (до реки Шедакши?), а их “послы” и далее?» (Пресняков А. Е. Образование великорусского государства. Очерки по истории XIII–XV столетий. Петроград, 1918. С. 42). – Ред.
51
Летопись по Лаврентиевскому списку. 3-е изд. С. 401.
52
Там же. С. 412; Экземплярский А. В. Великие и удельные князья… Т. II. С. 66; ср.: Пресняков А. Е. Образование великорусского государства. С. 43.
53
Полное собрание русских летописей. СПб., 1856. Т. VII. С. 117.
54
Там же. СПб., 1885. Т. X. С. 63.
55
Соловьев С. М. История России с древнейших времен. 3-е изд. М., 1862. Т. II. С. 334–335; Сергеевич В. И. Русские юридические древности. 2-е изд. Т. I. С. 31.
56
Полное собрание русских летописей. Т. VII. С. 117.
Происходит съезд, похожий на тот, что был во Владимире по убиении князя Андрея Боголюбского, и [похожий] на сцену 1206 г., если будем искать в ней действительно исторические черты. Два вопроса: что такое этот съезд, и что же получил Юрий? Забелин признал, что в 1211 г. был созван земский собор, первый по времени. Ключевский, следуя пересказу Никоновского свода, видит тут решение князя по совету с думцами, которое потом оповещено большему собранию, чтобы «заставить» всех тут же присягнуть Юрию [57] . И понимание дела книжником Никоновского свода можно, кажется, признать верным. Составив решение в пользу Юрия, по совету с боярами и епископом, Всеволод, чтобы упрочить его осуществление, нуждался в «укреплении с людьми». Но в Ростово-Суздальской земле это не могло уже вылиться в форму ряда и укрепления крестным целованием князя с вечем стольного города. Князь созывает бояр и дружину с городов и волостей, духовенство, купцов-горожан; и с ними, «со всеми бояры и со всеми людьми» дает Юрию Владимир, укрепляя их к нему крестным целованием. Явление такое же, как, например, в Киеве при Всеволоде Ольговиче, когда он стол передавал Игорю брату. Но характерно соглашение не с вечем города, а со всей землей. Всей ли? Участвовали ли ростовцы? Прямого указания нет, но нет и повода их исключать, как и стоять на том, что из «приказания» Юрию всей братьи исключен Константин. Юрию, видимо, дано старейшинство во всей братьи. Впрочем, тут остается неясность, мало разъясняемая и дальнейшим ходом дела. А момент важный. Ведь к нему и Сергеевич, и Ключевский приурочивают начало дробления Суздальщины. Сергеевич опирается на показание так называемого «летописца Переяславля Суздальского», что Всеволод «в животе своем розда волости детем своим, большемоу Костянтиноу Ростов, а потом Гюргю Володимирь, а Ярославоу Переяславль, Володимироу Гюргев, а меньшею, Святослава и Иоанна, вда Гюргю на роуце, река: ты им буди в отца место, и имеи я, яко же аз имех я, и не мозете ратитися сами между собою, но аще на вас въстанеть кто иных князии, то вы вси съвокупившеся на них боудите» [58]
57
Забелин И. Е. Взгляд на развитие московского единодержавия. С. 256–257; Ключевский В. О. Боярская дума древней Руси. 4-е изд. М., 1909. С. 46.
58
Сергеевич В. И. Русские юридические древности. 2-е изд. Т. I. С. 31; Летописец Переяславля-Суздальского // Временник Императорского Московского общества истории и древностей российских. М., 1851. Кн. 9. Отд. II. С. 110.
Конец ознакомительного фрагмента.