Лекции по зарубежной литературе
Шрифт:
«…Темнокрылое одиночество нависло над Чесни-Уолдом».
Посетив с мистером Джарндисом дом, где истец Том Джарндис пустил себе пулю в лоб, Эстер записывает: «Это улица гибнущих слепых домов, глаза которых выбиты камнями, — улица, где окна — без единого стекла, без единой оконной рамы…» [30]
Снегсби, унаследовав торговлю от Пеффера, вешает новую вывеску, которая «заменила старую, с надписью «Пеффер» (только), освященную временем, уже неразборчивую. Потому неразборчивую, что копоть — этот "плющ Лондона" — цепко обвилась вокруг вывески с фамилией Пеффера и прильнула к его жилищу, которое, словно дерево, сплошь обросло этим "привязчивым паразитом"».
30
В
Диккенс обожает своеобразные заклинания, словесные формулы, повторяемые с нарастающей выразительностью; это ораторский прием. «День выдался под стать лорд-канцлеру — в такой, и только в такой вот день подобает ему здесь восседать… День выдался под стать членам адвокатуры при Верховном Канцлерском суде, — в такой-то вот день и подобает им здесь блуждать, как в тумане, и они в числе примерно двадцати человек сегодня блуждают здесь, разбираясь в одном из десяти тысяч пунктов некоей донельзя затянувшейся тяжбы, подставляя ножку друг другу на скользких прецедентах, по колено увязая в технических затруднениях, колотясь головами в защитных париках из козьей шерсти и конского волоса о стены пустословия и по-актерски серьезно делая вид, будто вершат правосудие. День выдался под стать всем причастным к тяжбе повереннным… в такой-то вот день и подобает им здесь сидеть, в длинном, устланном коврами «колодце» (хоть и бессмысленно искать Истину на его дне); да и сидят здесь все в ряд между покрытым красным сукном столом регистратора и адвокатами в шелковых мантиях, навалив перед собой… целую гору чепухи, что обошлась очень дорого.
Да как же суду этому не тонуть во мраке, рассеять который бессильны горящие там и сям свечи; как же туману не висеть в нем такой густой пеленой, словно он застрял тут навсегда; как цветным стеклам не потускнеть настолько, что дневной свет уже не проникает в окна; как непосвященным прохожим, заглянувшим внутрь сквозь стеклянные двери, осмелиться войти сюда, не убоявшись этого зловещего зрелища и тягучих словопрений, которые глухо отдаются от потолка, прозвучав с помоста, где восседает лорд верховный канцлер, созерцая верхнее окно, не пропускающее света, и где все его приближенные париконосцы заблудились в тумане!» Отметьте эффект трижды повторенного зачина «день выдался под стать» и четыре раза простонавшего «как же», отметьте частые звуковые повторы, дающие ассонанс.
Предваряя приезд сэра Лестера и его родственников в Чесни-Уолд по случаю парламентских выборов, как припев повторяется «и они»: «Печальным и торжественным кажется старый дом, где жить очень удобно, но нет обитателей, если не считать портретов на стенах. "И они приходили и уходили, — мог бы сказать в раздумье какой-нибудь ныне здравствующий Дедлок, проходя мимо этих портретов; и они видели эту галерею такой же безлюдной и безмолвной, какой я вижу ее сейчас; и они воображали, как воображаю я, что пусто станет в этом поместье, когда они уйдут; и им трудно было поверить, как трудно мне, что оно может обходиться без них; и они сейчас исчезли для меня, как я исчез для них, закрыв за собой дверь, которая захлопнулась с шумом, гулко раскатившимся по дому; и они преданы равнодушному забвению; и они умерли"».
Этот прием часто сочетается с повтором. «Так кто же в этот хмурый день присутствует в суде лорд-канцлера, кроме самого лорд-канцлера, адвоката, выступающего по делу, которое разбирается, двух-трех адвокатов, никогда не выступающих ни по какому делу, и вышеупомянутых поверенных в «колодце»? Здесь, в парике и мантии присутствует секретарь, сидящий ниже судьи; здесь, облаченные в судейскую форму, присутствуют два-три блюстителя не то порядка, не то законности, не то интересов короля».
Пока Баккет ждет, чтобы Джарндис убедил Эстер отправиться с ним на поиски сбежавшей леди Дедлок, Диккенс проникает в мысли Баккета: «Где она? Живая или мертвая, где она? Если бы тот платок, который он складывает и бережно прячет, волшебной силой показал ему комнату, где она его нашла, показал окутанный мраком ночи пустырь вокруг домишка кирпичного, где маленького покойника покрыли этим платком, сумел бы Баккет выследить ее там? На пустыре, где в печах для обжига пылают бледно-голубые огни… маячит чья-то одинокая тень, затерянная в этом скорбном мире, засыпаемая снегом, гонимая ветром и как бы оторванная от всего человечества. Это женщина; но она одета как нищая, и в подобных отрепьях никто не пересекал вестибюля Дедлоков и, распахнув огромную дверь, не выходил из их дома».
Отвечая на эти вопросы, Диккенс намекает на то, что леди Дедлок поменялась одеждой с Дженни, и некоторое время это будет сбивать Баккета с толку, пока он не угадает правды.
Апострофа может быть обращена к потрясенным слушателям, к скульптурно застывшей группе великих грешников, к каким-нибудь природным стихиям, к жертве несправедливости. Когда Джо крадется к кладбищу, чтобы навестить могилу Немо, Диккенс разражается апострофой: «Внемли, ночь, внемли, тьма: тем лучше будет, чем скорее вы придете, чем дольше останетесь в таком месте, как это! Внемлите, редкие огни в окнах безобразных домов, а вы, творящие в них беззаконие, творите его, хотя бы отгородившись от этого грозного зрелища! Внемли, пламя газа, так угрюмо горящее над железными воротами, в отравленном воздухе, что покрыл их колдовской мазью, слизистой на ощупь!» Следует также отметить уже цитированную апострофу по случаю смерти Джо, а еще раньше — апострофу в отрывке, где Гаппи и Уивл взывают о помощи, обнаружив удивительную кончину Крука.
Диккенс взращивает роскошное прилагательное, или глагол, или существительное как эпитет, как основную предпосылку яркой поэтичности; это полновесное зерно, из которого поднимется цветущая и раскидистая метафора. В начале романа мы видим, как, перегнувшись через перила моста, люди смотрят вниз — «в туманную преисподнюю». Ученики-клерки привыкли «оттачивать… свое юридическое острословие» на забавной тяжбе. По выражению Ады, выпученные глаза миссис Пардигл «лезли на лоб». Гаппи убеждает Уивла не покидать своего жилища в доме Крука, «беспокойно покусывая ноготь большого пальца». Сэр Лестер ждет возвращения леди Дедлок. Поздней ночью в этом квартале тихо, «если только какой-нибудь кутила не напьется до такой степени, что, одержимый охотой к перемене мест», забредет сюда, горланя песни.
У всех великих писателей с острым, приметливым глазом избитый эпитет порой обретает новую жизнь и свежесть благодаря фону, на котором он появляется. «Вскоре желанный свет озаряет стены, — это Крук (который ходил вниз за зажженной свечой. — В.Н.) медленно поднимается по лестнице вместе со своей зеленоглазой кошкой, которая идет за ним следом». У всех кошек, зеленые глаза — но обратите внимание, какой зеленью наливаются эти глаза от свечи, медленно движущейся по лестнице вверх. Зачастую место эпитета и отсвет соседних слов придают ему необычайное очарование.
Помимо Крука (crook — крюк), в романе есть ювелиры Блейз и Спаркл (blaze — блеск, sparkle — сверкание), мистер Блоуэрс и мистер Тенгл (blower — трепач, tangle — неразбериха) — это юристы; Будд, Кудл, Дудл и т. д. (boodle — взятка, doodle — мошенник) — политики. Это прием старинной комедии.
Этот прием уже отмечался в связи с повторами. Но не откажем себе в удовольствии услышать обращение мистера Смоллуида к жене: «You dancing, prancing, shambling, scrambling, poll-parrott» («Сорока ты беспутная, галка, попугаиха, что ты там мелешь?») — образцовый ассонанс; а вот аллитерация: арка моста оказалась «sapped and sopped» («подмыло и унесло») — в Линкольнширской усадьбе, где леди Дедлок живет в «deadened» (умерщвленном) мире. «Джарндис и Джарндис» (Jarndys and Jarndys) в каком-то смысле полная аллитерация, доведенная до абсурда.