Леман Русс: Великий Волк
Шрифт:
Примарх знал, что его ярлы презирают самоотверженность врагов. Мнение самого Русса по этому поводу было не столь радикальным. Генетические изменения одарили его легионеров как сверхчеловеческой силой, так и глубинной ненавистью к противникам Великого крестового похода — чужакам и непокорным людским цивилизациям. Именно поэтому космодесантники были столь превосходными орудиями убийства, однако страдали от некоторой узости мышления. Отсюда возникла нужда в примархах — существах настолько же творческих и чутких, как лучшие из представителей человечества, однако с искусственно созданными
Вот почему примарх сочувствовал обычным солдатам Дулана, обреченным погибнуть ради деспота, которого не заботила судьба подданных. Под своими масками, доспехами и уникальными щитами, что поднимали их до уровня Легионес Астартес, фааши были всего лишь людьми, подверженными тщеславию, гордыне и страхам простых смертных.
В некотором роде и он сам, Леман Русс, был смертным. Как ни мечтали бы религиозные жители Империума о на-стоящих богах, их уже не осталось. Примарх не верил в них после того дня, как с неба Фенриса хлынул золотой свет, и на скалах растаял лед, и истинная суть бытия открылась перед Руссом с беспощадной ясностью.
— Проклятые оплоты, — сказал примарх, глядя, как вздувается внешняя оболочка станции. — Надо признать, они хорошо построены.
Показалось, что Хельмшрот, скрестивший руки на груди, думает несколько иначе. Ярл, более стройный, чем Русс, почти не уступал господину в росте. Суровое лицо Огвая обрамляли длинные черные волосы, во лбу виднелись металлические штифты, в губе он носил стальное колечко.
Влка Фенрика не были великими строителями. С их планеты, которая повергала даже самые прочные здания, возведенные на ее неустойчивой поверхности, происходило больше разрушителей, чем созидателей. Над Клыком, еще не завершенным после десятилетий работ, трудились геоархитекторы с Терры; звездолеты для легиона собирали марсианские корабельщики. Сама Стая почти ничего не изготавливала, кроме оружия и доспехов для своих бойцов.
— Я сношу все стены, что попадаются мне, — пробормотал Хельмшрот.
Раздался грудной, удивительно заразительный смех примарха.
— И все же враги продолжают их строить.
Позади фенрисийцев, у входа на обзорную площадку, с предупредительным сигналом разъехались двойные двери. Не оборачиваясь, Русс узнал Йорина по звуку шагов. Примарх так же безошибочно различал своих воинов в давних битвах, когда все они носили доспехи из сыромятной кожи, а почетные гвардейцы Волчьего Короля еще обладали жилистыми, худощавыми телами неулучшенных людей.
— Ярл, — произнес Русс.
Повелитель Декк-Тра больше походил на Огвая, чем на примарха, хотя отличался и от товарища по легиону. Хельмшрота забрали со льда ребенком, как и большую часть космодесантников — неважно, терран или фенрисийцев. Вознесение Йорина прошло труднее, на что указывали заметные следы, причем не только видимые шрамы. Его походка была чуть неестественной, под запавшими глазами чернели круги, и казалось, что за яр-лом тянется тонкая завеса темноты, подобная последнему дымку над давно угасшим костром. Сейчас эти отметины выделились еще отчетливее из-за поистине жуткого состояния брони Кровавого Воя — опаленной, покрытой бороздами, лишенной мехов, что обычно покрывали ее.
— Не
— У Берилла. Да, я знаю. Но ты задержался здесь, Йорин.
Глубоко посаженные глаза Кровавого Воя на миг вспыхнули гневом.
— Скитья! — пренебрежительно ругнулся он. — Ты же видел их, знаешь, как они дерутся.
Русс широко развел руками в старинном жесте — «не возражаю, не вооружен».
— Это не мои слова, ярл. Многие взгляды обращены на нас, и все хотят, чтобы мы поторопились.
— Тогда скажи им, чтобы сами пришли сюда, — негромко произнес Йорин. — Сначала я покажу им, как тяжело убивать этих скотов, а потом — как быстро могу вырвать любопытные глаза.
Черная Кровь усмехнулся.
— В другой раз я позволил бы тебе, — ответил примарх, — но не теперь. Победа уплывает у нас из рук, и я не хочу отпускать ее дальше. Скажи, что ты уже отыскал путь к их родному миру.
— Мы ищем его, — сказал Кровавый Вой. — Удалось захватить только один корабль, удиравший в пустоту под конец боя. Скоро мы вышибем ему мозги, и у тебя будет нужный варп-маршрут.
— Медлить нельзя, — предупредил Русс, двинувшись вдоль округлой внешней стены наблюдательного отсека.
Он пригласил Йорина следовать за собой и показал двум другим воинам оставаться на месте. Для этого Леману потребовалось лишь быстро шевельнуть тремя пальцами, отдав команды на боевом языке жестов.
— Итак, ответь мне честно, как обстановка? — спросил примарх, шагая по палубе возле бронестекла.
— Сложная, — признал Кровавый Вой, присоединившись к нему. — Враги не сдаются. Они понимают, что им некуда бежать.
Русс кивнул:
— Я верю в это. Я верю тебе. Но, ярл, дело в том, что кое-кто на Терре видит все по-другому. Стоит задержаться на месяц, на неделю, и нас уже клеймят «ненадежными», утверждают, что мы чересчур увлекаемся резней и не можем достойно вести кампании. — Примарх говорил без гнева, лишь с усталостью. — Они хотят отозвать нас с этого фронта. Слухи дошли до меня с опозданием, так что пришлось обратиться лично к Сигиллиту.
Уверен, его это порадовало, — фыркнул Йорин.
— Я высказал ему все, что думал, но у нас, в отличие от других легионов, мало друзей на Терре. Мы должны сражаться за то, чтобы нам разрешили сражаться! — Русс покачал головой со смесью изумления и презрения на лице. — Мне не хватает терпения для этих игр, но я не позволю помыкать собой, словно каким-то захудалым сенешалем. Я объявил Малкадору, что мы перережем глотку тирану. Нам дали приказ, и мы выполним его.
— Что ответил Малкадор?
— Что уже ничего не изменить. Астропатические хоры передали команды, флоты пришли в движение. Он заявил, что сожалеет. Я мог бы прямо там вырвать его изношенные легкие из груди, но, понимаешь, это только ухудшило бы наше положение. На Терре нас действительно не любят.
Кровавый Вой остановился. В бездне за бронестеклом висела темно-красная громада Иннию, единственным пятном на которой были горящие обломки станции.
— И что теперь? — уточнил он. — Мы сворачиваемся?