Ленин и пустота
Шрифт:
Тогда получается, если резюмировать, что мы начали первыми закономерно, формы были закономерны, Ильич все делал закономерно… и вроде выходит, что мы закономерно осуждены как страна на такую странную, дурацкую роль: пострадать за мир, — то, что всегда нам приписывают в качестве нашего идеала или исторической миссии. Первый застрельщик, первый боец — всегда жертва, по Гончарову, то есть мы должны были первыми выпрыгнуть из окопа, заорать и при этом еще застрелиться.
Криворотов: Ну, то есть показать,
14. Тунгусский Мавзолей
Чернышев: Ленин, русский социализм — это вечный вопрос, обращенный к небесам, новый вариант Иова. Какой-то странный героизм, подвиг и страдания, на которые мы закономерно обречены независимо от собственного желания. Здесь все упирается в то, что это вообще вряд ли выразимо в рациональных терминах. Но ведь и раньше люди сталкивались с таким вещами: вот Христос, он сын Божий, но при этом он обречен, Бог его послал на землю и обрек на страдания и смерть. Эта ленинская фигура похожа на призрак: пытаешься ухватить черты конкретного человека — и вечно утыкаешься в вечные вопросы…
Известна в физике великая загадка Тунгусского метеорита. Что-то там прилетело, ахнуло, хряпнуло, лес повалило насколько глаз хватает, возникла дымящаяся воронка, все видели, надо всей Европой небо светилось, мигало, мировая погода испортилась. И вот сотни и тысячи исследователей с рюкзаками, с колбасами копчеными устремляются к эпицентру этого события и ищут, понятное дело, громаднейшую каменюгу, с невиданно блистающими гранями, острыми углами, которая, дымясь, лежит в центре. А обнаруживают в лучшем случае, — когда болото просеяно через самые мелкосетчатые ситечки, — какие-то сомнительные конкреции: то ли это комариный кал, то ли космическая пыль… Метеорита нет. Но лес повален, — это налицо, событие было грандиозное: шарахнуло, рвануло и т. д.
Я совсем в другую сторону повернуть хочу. Я не хочу сказать, что не было глыбы,
— ничего подобного. Но надо смирить нашу естествоиспытательскую гордыню перед этой фигурой, потому что все, кто брались и берутся ныне рассуждать о том, что это был за человек, что за фигура-загадка, — терпят позорнейшее поражение, как и мы с тобой. Так скучно то, что мы наговорили — именно потому, что это пока всего лишь первые убогие попытки разобраться в масштабе события. Загадка Ленина никакого отношения не имеет к вопросу о том, был ли человек по имени Владимир Ильич хорошим или плохим, — это загадка нашей революции, нас самих, национального характера и истории. И вообще, какого бы масштаба события, какую бы абстрактную модель мы ни взяли, — мы вдруг выясняем, что эта фигура является образцово-идеальным примером для иллюстрации. Как бы мы ни размахивались по шкале истории с 17-го года и до Пунических войн, обязательно выясняется, что данная фигура — уникальный пример для разбирательства именно этой модели, этой
Я опять-таки не выражаю того, что ощущаю, просто чувствую, что мы позорно убоги и примитивны в наших жалких попытках с нашими плоскими суждениями к этой фигуре подойти. Взять ее, скинуть с корабля перестройки? — господи, смешно, да весь корабль — мелкий эпизод в том действе, что затеяла фигура. Сейчас какие-то интеллигентишки начнут кричать, исходя из эстетических соображений, что Ленин им не нравится. Начнут его сковыривать, потом кто-то его будет восстанавливать.
Эта возня только-только начинается. А на самом-то деле нам лишь недавно разрешили свободно подумать (втайне запершись в туалете): а кто же был этот человек? Два с половиной дня назад нам разрешили об этом думать, а фактов для этого нам пока еще не дали. Начинается грандиозное восхождение к этой фигуре, которая, в общем-то, как Тунгусский метеорит, сама по себе, в своей человеческой плоти не имеет никакого значения. Может, через 200 лет будет развита теория, блестящая, остроумная и хорошо аргументированная, что не было никакого Ленина, это все миф, не существовало такого человека.
А что за этим стоит? Какие силы в этом скрещении сошлись? Потому что есть серьезнейшее подозрение, что перелом в истории, который происходит в связи и вокруг 17-го года, — это поворот, подобного которому со времен австралопитеков не было, что вся предыстория, начиная с волосатых людей, завершается тем, что происходит именно сейчас. Сегодня происходит грандиозный слом, тектонический сдвиг развития, открывается следующий этап. Мы начинаем думать об истории и выясняем, что Ленин с ней тоже что-то пытался делать. Мы здесь всего лишь одни из бесчисленных обнаглевших интеллигентишек, которые, зная полтора факта и дерзнувши помыслить об этой фигуре, стали колупать с краешку грандиозную и загадочную пирамиду и отколупали первый кусочек…
Правда, по ходу дела, творя миф, мы выясняем, что творим миф о себе, о нашей стране, о русской революции, о ХХ веке, о неокапитализме, обо всем на свете, — и все отталкивается от этой фигуры. А она будет все время ускользать, уходить, исчезать. Она как фигура будет терять значение. Что там лежит в Мавзолее? Это никого не будет интересовать. Все трагедии вокруг нее сконцентрированы, но сама в себе она вообще ничего не заключает. Поскольку это человек, жизнь и судьба которого является примером для всего на свете, для любой коллизии, любой теории, любой истории, — вроде бы его тем самым и нету, это пустая абстракция, пустота. Поэтому я призываю смирить гордыню и ощутить, перед какими вопросами, перед какой проблемой мы находимся.