Ленин. Эмиграция и Россия
Шрифт:
Невелик ее тираж - всего лишь две тысячи экземпляров. Да и на это деньги наскребли с трудом. А спрос на газету большой. Разными путями значительную часть тиража доставляют в Россию - в Баку, Житомир, Казань, Одессу, Ростов-на-Дону, Саратов, Петербург, Сольвычегодск, Сызрань, Туринск, Канск, множество других мест. И в Париж, на Мари-Роз, на квартиру Ленина доставляют из России первые отзывы о “Рабочей газете”.
Из Коломенского уезда Московской губернии. “№ 1 “Рабочей газеты” получили, шлем спасибо. Читали газету всем миром, все партийцы... Газета, которая встает на защиту партии и на защиту революционных
Из Казани. “Первый № “Рабочей газеты” читался нарасхват. Его приветствовали, как начало нового предприятия, как раз именно отвечающего назревшим потребностям настоящего времени” [108].
Из Двинска. “Радость была большая, так как около года не видели нелегальной литературы. Жаль, что всего несколько экземпляров. Давно уже не видели мы Ленина и Плеханова в одном газетном предприятии...” [109]
В эти дни мировая печать склоняет на все лады имя Льва Толстого: “Исчезновение Толстого!”, “Бегство графа Толстого!”, “Внезапный отъезд Толстого из Ясной Поляны!”, “Лев Толстой остается ненайденным!”. Исчезновение Толстого представляет самую важную из европейских новостей, ибо в течение тридцати последних лет он является величайшей духовной силой эпохи.
Каждое утро в Национальной библиотеке на страницах французских и прочих зарубежных газет Владимир Ильич прежде всего отыскивает сообщения, полные то надежд, то тревоги. С нетерпением ждет почты из России, доставляющей “Русские ведомости”, “Речь”, “Голос Москвы”. И прочитывает ноябрьским утром облетевшие мир слова: “Толстого не стало”.
Его смерть всколыхнула по всей России студенческие и рабочие массы. В Петербурге, сообщают зарубежные и российские газеты, почти во всех высших учебных заведениях началось брожение. Студенты университета, технологического и политехнического институтов, Высших женских курсов прошли по столичным улицам с пением “Вечной памяти”. Останавливались у церквей, синода, правительственных учреждений. А затем в учебных заведениях начались сходки. Студенты решили провести общегородскую демонстрацию под лозунгом “Долой смертную казнь!”.
В Париж доставляют номер “Русских ведомостей” с описанием того ноябрьского дня, когда тысячи студентов и курсисток запрудили главные улицы столицы. Владимир Ильич делает из газеты выписки об этой грандиозной манифестации: о том, что на Невском собралось не менее десяти тысяч человек, что на Петербургской стороне “у Народного дома к шествию присоединилось много рабочих”, что “полицейский отряд никак не мог остановить шествие, и толпа прошла с пением и флагами на Большой проспект Васильевского острова” [110].
К Ленину поступают из Петербурга сообщения о том, что в этот ноябрьский день “Васильевский остров, Петербургская сторона и Выборгская сторона имели взбудораженный вид, напоминавший старые 1904-1905 годы” [111], что против демонстрантов были двинуты полиция и войска чуть ли не всех родов оружия, что штыками и нагайками рассеяли студентов и рабочих. Ленин читает в парижских газетах об аресте в Петербурге тринадцати членов бюро профсоюзов за попытку организовать рабочую демонстрацию.
– Не начало ли поворота?
– спрашивает Ленин и так называет статью для “Социал-демократа”.
Два
Владимир Ильич пишет:
“Умер Толстой, и отошла в прошлое дореволюционная Россия, слабость и бессилие которой выразились в философии, обрисованы в произведениях гениального художника. Но в его наследстве есть то, что не отошло в прошлое, что принадлежит будущему. Это наследство берет и над этим наследством работает российский пролетариат” [113].
В эти дни приходит из Петербурга очередная книжка “Нашей зари” - легального журнала меньшевиков-ликвидаторов. В ней Ленин находит статью Базарова, содержащую поразительные образцы беспринципности в оценке Толстого. “Наша интеллигенция,- утверждает тот,- разбитая и раскисшая, обратившаяся в какую-то бесформенную умственную и нравственную слякоть, достигшая последней грани духовного разложения, единодушно признала Толстого - всего Толстого - своей совестью” [114].
– Это - неправда,- категорически возражает Ленин.- Это - фраза.
И пишет статью “Герои “оговорочки””. Направлена она против “самого непростительного замалчивания коренных непоследовательностей и слабостей миросозерцания Толстого...” [115]. Против тех, кто извращает его философские взгляды.
В Петербурге в это время идет подготовка к выпуску новой газеты - “Звезда”.
Еще в Копенгагене, в дни работы Международного социалистического конгресса, беседовал о ней Ленин с прибывшими из России товарищами. На созванном там совещании договорились издавать в России нелегальный партийный орган. Он будет освещать деятельность думской социал-демократической фракции, бороться с ликвидаторами, отзовистами, примиренцами.
Пристально следит сейчас Ленин из Парижа за тем, как в муках рождается “Звезда”. И не только следит. Принимает энергичные меры, чтобы обеспечить газету материалами. Пишет сам, заказывает для нее статьи другим авторам.
8 ноября 1910 года. Ленин сообщает В. Бонч-Бруевичу в Петербург: “Беспокоюсь крайне за судьбу детища” [116]. Он просит держать его в курсе всего, что связано с новым изданием. “Раза два в неделю - это минимум хоть маленьких вестей от Вас, чтобы поддерживать связь и чувствовать близость к делу...- пишет Владимир Ильич Бонч-Бруевичу.- Очень прошу поэтому: пишите, пишите почаще и поподробнее” [117].
10 ноября. Снова Ленин шлет в Петербург письмо, снова обращается к Бонч-Бруевичу: “...Получил вести очень беспокойные, говорящие как будто о некоторых неладах у вас” [118]. Эти “нелады” вызваны намерением некоторых российских товарищей сделать “Звезду” органом социал-демократической фракции III Государственной думы, привлечь на этом основании к сотрудничеству в ней депутатов-меньшевиков. “Очень и очень желал бы,- просит Ленин,- чтобы дело уладилось без трений. Пора, чертовски пора, браться скорее за газету...” [119]