Ленинград действует (Том 1)
Шрифт:
Командир полка - майор Матвеев, заместитель его - батальонный комиссар Голубев.
Лучшие летчики:
Пилютов, капитан, штурман полка, сбил лично семь самолетов врага и четыре - в группе. Над Ладожским озером в бою один против шести истребителей, атаковав немцев, сбил двух, а затем был сбит сам и ранен. Представлен к званию Героя Советского Союза;
Покрышев - сбил семь самолетов лично и один - в группе;
Чирков - совершил лобовой таран;
Глотов - сбил шесть самолетов лично;
Яковлев - сейчас находится в госпитале - сбил лично пять и в группе пять;
Мармузов - три лично и три в группе.
В полку были Герои Светского Союза: майор Петров (теперь он в другом полку - в 159-м), капитан Матвеев, старший лейтенант Сторожаков и лейтенант Титовка, который в бою с противником, расстреляв все патроны, сбил своим самолетом немца и погиб сам.
В снегу - блиндаж. КП полка. В блиндаже - несколько человек.
С командиром полка тридцатилетним майором Матвеевым беседую о Пилютове.
Все присутствующие на вопрос о Пилютове откликаются с заметной восторженностью. Я узнал, что капитан Петр Андреевич Пилютов в далеком прошлом участвовал в спасении челюскинцев - был бортмехаником у летчика Молокова, а ныне прекрасный летчик, гордость истребительного полка... Он сейчас в воздухе, прилетит - меня познакомят с ним. К званию Героя Советского Союза он представлен за бой в декабре над Ладогой...
– В тот раз летел один, сопровождая девять "дугласов", - говорит Матвеев.
– Это вышло не по его воле, но вообще он любит летать один! Ему все удается... Знаете, как он "дугласы" сопровождает? А они из Ленинграда людей возят, да и кроме людей чего только не возят!.. Вот, например, кровь для переливания возят... Позавчера три генерала и два полковника подряд нам звонят из штаба: "Поднять всю авиацию! Поднять всю авиацию!.." А у нас пурга, на двести метров ничего не видно...
– Ну и как? Подняли?
– Пилютов взлетел, а за ним другие... А в штабе, откуда звонили нам, там ясно было!
Слышен шум самолета.
– Кто там летает?
Матвеев выходит из блиндажа. Радист Волевач ведет разговор о том, что в последнее время, видимо в связи с операциями в районе Мги, немецкая авиация стала проявлять активность над Волховской ГЭС, ходят бомбить железнодорожный мост, эшелоны, станцию по десять - пятнадцать "юнкерсов". Нашим истребителям, как никогда, нужна хорошая информация в воздухе. Установлены факты работы радио немецких истребителей - "мессершмиттов" - на нашей волне.
– А Пилютов, - обращается ко мне Волевач, - это человек замечательный! Очень спокойный. Вышел на старт, посмотрел туда, посмотрел сюда: никого нет? И сразу дал газ, будто на тройке помчал! И такой простой! Хочется с ним разговаривать, просто влюбляешься в него! А уж машину... Сам он из техников, все хочет сделать сам. Сидит в самолете, антенна, скажем, оборвалась - берет клещи, плоскогубцы, все сам... Или так: погода, допустим, хорошая, спрашиваешь: "Как сегодня погулял?" Он: "Плохо! Немцы высоко ходят, пока к ним долезешь... Вот бы в облачках поохотиться за ними!.." Чем погода хуже, тем ему лучше! А уж если он увидал самолет противника, то взлетает без всяких приказаний!..
А если говорить по нашему "радиоделу": без радиосхемы он никогда не вылетит, будет копаться, пока не исправит. Во время полета он так спокоен, что настраивается - слушает музыку... Смотришь - другой летчик взлетает напряженно, лицо к стеклу. А он сидит себе, как дома на стуле, отвалившись, невозмутимо... Но
– Сели!
– приоткрыв дверь, сообщает кто-то Волевачу.
– "Дуглас"!
– кивает мне Волевач.
– Посмотреть хотите?
Я выхожу на аэродром. Пришел "дуглас" из Ленинграда в сопровождении семи "томагавков".
Гляжу, как этот "дуглас", заправившись горючим, взлетает. После него в воздух пошли один за другим пять истребителей. Слепящее солнце...
В группе летчиков оживление, смех. Все слушают рассказ своего товарища, который только что сделал посадку, испробовав в бою новый тип американского истребителя "кеттихавк". Довольный машиной, возбужденный, откинув на затылок свой летный шлем, размахивая меховыми рукавицами и сверкая в усмешке безупречными зубами, он рассказывает о том, как "гулял" в вышине и как, найдя наконец под облаками какого-то "ганса", пристроился к его радиоволне, на которой тот взывал о подмоге, выругал его по-российски за трусость, а затем переменил волну, стал слушать музыку и под хороший концерт откуда-то стал преследовать немца, стараясь завязать с ним бой.
– А мы слушали тебя, - сказал другой, - "дер штуль, дер штуль" - и эх, крепко ж ты потом обложил его!..
– Но он, сукин сын, не принял бой, в облака забился, улепетнул...
Лицо рассказчика загорелое, пышет здоровьем. Он улыбается хорошей, невинной улыбкой радостного, веселого человека...
– Знакомьтесь, - подводит меня к нему майор Матвеев, - это вот он, капитан Пилютов, Петр Андреевич! А это, - майор представил меня, - такой же, как мы, ленинградец!.. А ну-ка, друзья! Отдайте капитана товарищу писателю на съедение. Им поговорить надо!
Пилютов просто и приветливо жмет мне руку, и мы с ним отходим в сторонку.
– Ну, коли такой же ленинградец, давайте поговорим! Пока воздух меня не требует! Садитесь хоть здесь!
И мы вдвоем усаживаемся на буфер бензозаправщика, прикрытого еловыми ветвями, невдалеке от заведенного в земляное укрытие, затянутого белой маскирующей сетью изящного "кеттихавка".
Солнце, отраженное чистейшим снежным покровом, слепит глаза, но морозец все-таки крепкий, и, записывая рассказ Пилютова, я то и дело потираю застывшие пальцы.
Я записываю эпизоды из финской кампании - атаки на И-16 и из Отечественной войны - сопровождение Пе-2 на "миге", бомбежки переправ под Сабском, два первых, сбитых за один вылет, "хейнкеля", расстрел в упор двухфюзеляжного двухмоторного "фокке-вульфа" над Порховом и много других эпизодов.
– Боевых вылетов до декабрьских боев было сто пятьдесят шесть, а теперь счет не веду. Меня назвали кустарем-одиночкой, по облакам я больше один хожу, ищу, нарываюсь... По ночам хожу один, беру четыре бомбы по пятьдесят килограммов, - цель найдешь, одну сбросишь, потом от зениток уйду, погуляю и снова туда же: в самую темную ночь станции все равно видно, немецкие автомашины не маскируются, вот и слежу - подходят они к станции, тушат фары, так и определяю. Ну и паровозы видны! На днях прямым попаданием в цистерну с бензином на станции Любань угодил...