Ленинград(Героическая оборона города в 1941-1944 гг.)

Ленинград. Колыбель Октября. Город великого Ленина. Невская твердыня.

По-разному и о разном рассказывают его монументы и памятники, названия улиц, площадей, набережных. Многие из них подобны шрамам, оставшимся от суровых испытаний и кровопролитных сражений.

Вечному огню Марсова поля, который словно бы вобрал в себя пламя отважных сердец борцов революции, погибших на баррикадах 17-го года и в период становления Советской власти, не суждено было остаться единственным. Ленинградцам, как и всему советскому народу, пришлось отстаивать великие завоевания революции еще и в смертельной, небывало ожесточенной схватке с фашизмом. События того времени отодвинулись от нас на десятилетия, у детей, родившихся после войны, давно свои дети, растет второе поколение, для которого ленинградская блокада — это книги, кинофильмы, рассказы старших. Время, однако, не гасит живого чувства человеческой благодарности к тем, кто жизнью своей преградил путь в город фашистским полчищам. Рассекая небо, поднялся на въезде в город, в его южных парадных воротах, четырехгранный обелиск, по сторонам которого, как современники наши, наших внуков и правнуков, застыли бронзовые фигуры героических участников легендарной обороны Ленинграда в годы Великой Отечественной войны; сотни тысяч советских людей своим трудом или своими средствами приняли участие в его сооружении. Превратилось в 220-километровый пояс Славы, оделось в гранит и бетон монументов, мемориалов огненное, несжимаемое кольцо блокады: у Пулкова и у Ям-Ижоры, у Колпина, на Пулковских высотах, в районе Лигова и бывшего Урицка, по границам Ораниенбаумского «пятачка», на Невском «пятачке» застыли, подобно бессмертным часовым, в почетном карауле обелиски, стелы, памятные знаки, скульптуры, вознесенные на пьедесталы орудия и боевые машины. Вдоль Дороги жизни от Ленинграда до Ладожского берега выстроились памятные путевые столбы. Вечные огни пылают на Пискаревском и Серафимовском кладбищах. Давно уже сомкнули свои кроны деревья над аллеями Приморского и Московского парков Победы…

Годы идут, но прошлого не уносят, герои тех лет и сегодня с нами. Площади Победы, Мужества. Проспекты Народного Ополчения, Героев, Ветеранов, Непокоренных… Улицы Маршала Говорова, Генерала Симоняка, Солдата Корзуна, Танкиста Хрустицкого, Подводника Кузьмина, Пограничника Гарькавого, Летчика Пилютова, Партизана Германа, переулок Красноборский, улицы Синявинская, Партизанская, Лени Голикова, Севастьянова, Бурцева, Покрышева, Грибалевой, Гривцова, Типанова, Ивана Черных, Зайцева, Графова, Косинова, Ефимова…

В пояс Славы каждый год вплетаются новые звенья, проектируется новый мемориал, возникают новые и новые музеи, мемориальные уголки в школах, на предприятиях… Никто не забыт и ничто не забыто! Эстафета благодарной памяти передается от отцов к сыновьям, внукам и правнукам как самое ценное достояние; каждое новое поколение стремится отдать свою дань преклонения перед легендарным подвигом ленинградцев, которые стояли насмерть в самом точном, буквальном значении этих слов; смерть они безоговорочно предпочитали бесславью и рабству.

Вернемся же к ним и вместе с ними проживем, хотя бы мысленно, те бесконечно долгие 900 дней, каждый из которых отмечен подвигом и самопожертвованием во имя Победы…

Уже совсем рассвело, поднявшееся над берегом светлое солнце уничтожило таинственное очарование белой ночи. Маленький экскурсионный пароходик подходил к самому Выборгу, когда неподалеку появились самолеты и от них стали отделяться, падая в воду, длинные черные предметы.

— Маневры, — воскликнул кто-то, и пассажиры стали тесниться к бортам, стараясь получше разглядеть, что происходит.

Потом вдруг налетели другие самолеты, размером поменьше, заквакали пулеметы, закрутилась карусель в воздухе. Один из пассажиров, радуясь новому приключению, простодушно произнес:

— Надо же! Никогда не видел.

Только капитан пароходика, обычно

хладнокровный и невозмутимый, бессознательным движением поправляя и без того аккуратно сидевшую на голове фуражку, проговорил:

— Война, товарищи. Немцы на нас напали.

Факт этот взят из очерка Николая Тихонова, поэта, писателя, гражданина, чья жизненная и творческая судьба теснейше переплетена с блокадным Ленинградом. Зная, что в документальных материалах поэт не давал волю фантазии, я постарался уточнить, когда и как это было. Найти удалось несколько, несомненно основанных на документах, свидетельств. В деталях они разнятся, но совпадают в главном. Судя по всему, действительно, в промежутке от 4 часов утра до 5.30—5.40 «мессершмитты» минировали залив севернее Выборга и одновременно пытались блокировать аэродром под Выборгом. Навстречу им взлетели летчики 7-го Краснознаменного истребительного полка во главе с командиром эскадрильи старшим лейтенантом Николаем Ивановичем Свитенко (в будущем Герой Советского Союза, он дослужился до генеральского звания, командовал крупным авиационным соединением, а демобилизовавшись, работал конструктором в родном Харькове).

Тихая, белая ночь на 22 июня таила коварные, неожиданные опасности не только там, у ближайшей к Ленинграду сухопутной государственной границы. Вот еще несколько взятых из разных источников сообщений.

3 час. 20 мин. Летчики Шавров и Бойко, патрулировавшие на подступах к Ленинграду, отогнали звено «Мессершмиттов-110», которые пытались обстрелять один из наших аэродромов.

3 час. 20 мин. В районе шведского острова Готланд атакован торпедными катерами и потоплен транспорт Латвийского пароходства «Гайсма».

3 час. 30 мин. На подходах к Кронштадту фашистский самолет обстрелял пароход «Луга».

3 час. 45 мин. 12 иностранных самолетов сбросили магнитные мины на кронштадтском рейде.

Телеграмму наркома обороны маршала С. К. Тимошенко и начальника Генерального штаба генерала армии Г. К. Жукова, предупреждавшую о возможном нападении гитлеровской Германии на Советский Союз, в штабе Ленинградского военного округа получили в половине первого ночи. С ней сразу же познакомился и второй секретарь Ленинградского горкома партии Алексей Александрович Кузнецов, который после закончившегося накануне пленума горкома партии так и не уходил из своего рабочего кабинета. Кузнецов тут же распорядился вызвать в Смольный группу ответственных руководящих работников, в том числе секретарей райкомов партии. Из Келомякк (ныне Комарово), с других пригородных дач, с разных концов города съезжались к Смольному «эмки». Сгустившаяся ненадолго светлая ночная мгла уже рассеялась, ласковое утреннее солнце поднялось над городом. Кузнецов без особых предисловий прочел переданную ему из штаба телеграмму. В кабинете секретаря горкома повисло тяжелое молчание. Наконец кто-то спросил:

— Что же это? Война?

Для Кузнецова, знавшего несравненно больше других, сообщение не было полной неожиданностью. Еще в декабре прошлого года наша разведчица сообщила, что у норвежско-финляндской границы сосредоточено около 60 тысяч немецких солдат. Разведчица прямо предупреждала: «Нападение должно быть весной на Ленинград. Будьте на страже». Тогда же стало известно, что в оккупационных фашистских войсках на севере Европы изучают русский язык. В Финляндии строились дороги, ведущие к советской границе, в приграничных районах была создана запретная зона, закрыт свободный въезд в портовые города, на побережье Ботнического залива, а с 10 июня началась эвакуация населения из приграничных районов, скрытно приступили к мобилизации и переброске войск к советской границе.

Последние дни чрезвычайно подозрительно вели себя немцы, по разным причинам оказавшиеся в Ленинграде. В частности, немецкие торговые суда (их всегда много стояло здесь) снимались с якоря, не закончив погрузки. Взвешивая еще раз все ему известное, Кузнецов помолчал, потом решительно подтвердил:

— Скорее всего — война.

Обменяться мнениями толком не успели: Кузнецова вызвали к аппарату прямой связи с Москвой. Он внутренне был готов к тому, что услышал, и вернулся обратно внешне таким же спокойным, каким был. Только еще собраннее обычного: