Ленинградские рассказы
Шрифт:
– Нам надо ориентироваться сейчас, где мы находимся, потом будет поздно!
– Почему?
– спросил он без всякого признака волнения.
– Потому, - сказал я, - что, по моим расчетам, мы едем прямо к немцам.
– Тут близко не могут быть немцы, - отвечал мой спутник, но все-таки вышел из машины.
Мы стояли на совершенно пустынной дороге. Отчетливо доносилась стрельба, то пулеметная, то винтовочная.
– Мы проехали реперы, видите?
– сказал я.
Сзади нас остались красные лампочки, прикрепленные к деревьям для ночной перестрелки.
– Смотрите, - сказал я, - на дороге нет никаких машинных следов...
Мы огляделись.
По направлению к нам шло несколько человек. Когда они приблизились, то оказалось, что это автоматчики в белых куртках.
– Откуда вы?
– спросил мой спутник. При своем чине он мог спрашивать, и ему были обязаны отвечать.
– Мы автоматчики, - сказали они.
– Какого хозяйства?
– Хозяйства Батлука!
– Кто впереди вас?
– Впереди нас нет никого! Впереди нас немцы. Сразу вон за тем поворотом...
Они прошли.
– Вот видите, я был прав, - сказал я, - а вон кто-то еще идет!
Когда этот человек приблизился, я громко его приветствовал. На фронте всякое бывает! Вот уж неожиданная встреча. Это был тот мой знакомый майор, что на стадионе Ленина открыл мне нового поэта во время Дня физкультурника.
– А вы-то что?
– спросил я его.
– Я работаю офицером связи сегодня...
– Как дела?
– Где ничего, где не так уж очень, - осторожно ответил он.
– Тут близко Дубровская ГЭС?
– спросил я.
– Если ехать прямо...
– Так и приедете. Позавчера тут машина проехала прямо туда. Подъезжают к какой-то части. Там саперы работают. А шофер говорит: "Что-то вроде по-немецки говорят". А подъехали так близко, что те за своих приняли. Ну, а как шофер стал поворот делать и они убедились, что это наша машина, по ней такой фейерверк дали, что шофер сразу самообладание потерял и в кювет машину завалил, а их минами покрыли. Ну, часа два по канаве к нам выбирались. Так что не рекомендую их маршрут повторять...
– А там вы были, в Московской Дубровке?
– Был, - сказал он, - вы, конечно, о Родионове знаете...
– Знаю, - отвечал я, - жаль его, молодец был.
Дивизион противотанковых орудий капитана Родионова до тех пор отбивал атаки немецких танков, пока весь дивизион не погиб. Сам капитан Родионов упал на лафет пушки, умирая. Но, умирая, он видел, как рубеж заняли наши, перед которыми громоздились сожженные дивизионом Родионова танки и сотни немецких трупов. Враг не вышел в тыл нашим наступающим.
– А как в сорок пятой, у Краснова?
– Потери большие, как и у соседа - у двести шестьдесят восьмой...
– А Суворова Георгия видели?
Майор оживился.
– Суворова видел своими глазами. Сражается, как лев, вернее, как сибиряк...
– Значит, он жив?
– Совершенно точно, он жив.
– Ура!
– сказал я.
– Надо же было вам попасться в этом лесу, чтобы сразу узнать самые разные новости...
– Наше дело такое - офицер связи, - отвечал он, - а блокаду-то прорвали, здорово! Знай наших, ленинградских! Ну пока!..
Поздней весной сорок третьего я вернулся с Малой земли, из Приморской оперативной группы. Пришел Георгий Суворов, такой же сдержанный, спокойный, аккуратный, как всегда. Принес новые стихи. Спросил: как там в ПОГе*, что я видел? Как петергофские дворцы поживают?
_______________
* ПОГ - сокращенно: Приморская оперативная группа.
– Поживают они плохо, - ответил я, - от них остались одни стены,
– В чем самое ужасное, - сказал Суворов, - ведь фашизм обречен, и это понимают сейчас все, кто с ним борется, это, по-видимому, понимают и сами фашисты. Что им уже не победить - дело ясное. Но сколько еще жертв потребуется, чтобы окончательно свалить Гитлера! Сколько людей погибнет, народного добра, сокровищ культуры. Как-то нелепо это устроено в жизни! Всем ясно, что фашизм хотел уничтожить народы, их историю, культуру, а дали ему волю; ведь ясно теперь, что он не устоит, а потом, глядишь, опять будут его из врага делать союзником наши доброхоты на Западе, которые так легко отдали ему под власть всю Европу...
– Конечно, мы кончим Гитлера, - сказал я.
– Это мне было ясно в 1941 году. Я тогда, когда нам было необыкновенно тяжко, написал о гибели фашизма:
Громя врага и мстя, мы твердо знаем:
Она пройдет, смертельная пурга,
Последний залп над Рейном и Дунаем
Сразит насмерть последнего врага!
– А как удивительно, - сказал Георгий Суворов, - что иные защитники Ленинграда никогда не видели города, который защищают! Они поступают на пополнение из глубины страны и прямо попадают в окопы, в леса, в болота, откуда никакого города не видно.
– Для этих защитников города мы в Политуправлении фронта придумали кое-что. Сделали небольшого размера альбом и к нему брошюрку такую маленькую, что можно в кармане свободно носить, как записную книжку...
– А!
– воскликнул Суворов.
– Так я с этой книжкой тоже по городу ходил. Стоял перед Зимним дворцом, читал надпись на стене, как рабочие, матросы и солдаты брали его в Октябрьскую революцию, стоял на площади, где было Девятое января, где Ленин последний раз выступал в Ленинграде. Я чувствовал, как оживает история прямо передо мной. И немножко это походило на сон...