Ленька Охнарь (ред. 1969 года)
Шрифт:
— Вот, оголец, ты и у своих, — сказал он Леньке. — Погуляй, оглянись и никого не бойся. Лучшего места в Самаре ты не найдешь.
— Дядя Клим скрылся за крашеной охрой дверью, ведущей в глубину дома. Вторая такая же дверь была расположена немного в стороне.
— Через комнату прошла приземистая женщина, покрытая темной шалью. Ленька успел разглядеть заплывшие глаза, толстый нос над широким, прямым, воинственным ртом с выступавшими вперед губами, бородавку на желтой, жирной, маслянистой щеке. Женщина захватила принесенный хлеб, свертки и унесла — наверно, на кухню.
— Хочешь, щец налью? —
— Я не голодный, — сам не зная почему ответил он и почувствовал, что желудок у него словно ссохся; Охнарь не ел больше суток.
— А то налью? Ты не стесняйся.
— Обожду. Не к спеху.
— Он весело, озорно улыбнулся и почувствовал себя свободно. Тихонько засвистел, уселся на ближний стул. «Ух, людки! — подумал он. — Где они тут спать раскладываются? Наверно — половина гостей… Хорошо, если бы эта баба тут жила», — и он поглядел вслед голубоглазой блондинке.
— От стола ему дружелюбно кивнул Модька Химик; он сидел на кончике стула рядом с одним из игроков, положив на плечо ему руку.
— Прилепился, Охнарик? Скоро шамать будем.
На сердце у Леньки стало теплее, будто он уже наелся.
И обстановка и тем более находившиеся в комнате люди вызывали у него острый интерес. Не желая показать, что он поражен, Ленька с напускным безразличием стал рассматривать картину в ядовито-розовой рамке, висевшую над продавленным клеенчатым диваном и изображавшую голую женщину. Груди у женщины были огромные, иссиня-меловые, ротик будто крошечное сердечко, а глаза круглые, рыбьи, золотые и разной величины. Весь вид огольца, казалось, говорил: «И не такое видали!»
Когда он украдкой покосился на играющих, то увидел, что на него никто не обращает внимания: все были заняты картами. Зрители пересмеивались, делали замечания. Оттуда до Леньки то и дело долетали шутливые замечания:
— Надо было срывать кон.
— Зачем мазу держал?
— Не везет? Сам Христос проигрался в стос!
— Зато его бабы любят. Пивом твоя новая торгует?
— Охнарю стало скучно. «Да скоро ли жрать дадут?» — подумал он, принимая на стуле другую позу.
Тикали круглые старинные часы на стене. За окном по переулку кто-то проехал.
Внезапно за столом послышался громкий хохот.
— Выметайся, Хряк, выметайся, — ласково говорил высокий, костлявый вор, одетый в новенькую темно-серую тройку, в лаковых туфлях, с чахоточной грудью, аккуратно причесанный на пробор. — Просифонился до последнего канта?[16] Заимеешь новенькие — мы завсегда твои — партнеры.
— В долг не верим, векселя не выдаем, середь нас банкиров нету.
— Из-за стола поднялся здоровенный молодец с покатыми толстыми плечами, короткопалыми ручищами. Великолепные темно-русые кудри его были всклокочены, глаза на красном, чуть опухшем лице затуманены, из открытого ворота расстегнутой рубахи выступала широкая жирная грудь. Он почмокал малиновыми губами, словно хотел что-то сказать, и, так ничего и не сказав, круто вышел из-за стола.
Игра продолжалась, шуршали кредитные билеты, звенело серебро, вокруг по-прежнему толпились зрители.
Кудрявый молодец Фомка Хряк, выкидывая чуть в стороны могучие, толстые ноги, прошелся по комнате, постоял у окна, закрытого снаружи ставнями, припертого на баут — железный болт. Остановился против Охнаря, сунул руки в карманы галифе и долго смотрел на него своими бараньими, ничего не выражающими глазами. Нельзя было понять, видит он огольца или просто задумался. Голубоглазая блондинка, приглянувшаяся Охнарю, принесла в кувшине воду, полила высокий фикус в деревянной кадке. Не глядя на нее, Фомка Хряк полушепотом спросил:
— Глань, порошочка нету?
Он поднес к ноздрястому носу сжатую в кулак ручищу: характерный жест кокаинистов.
— «Марафет спрашивает, — сообразил Охнарь. — Нюхает».
— Понадобилась? — изменившись в лице, недобро ответила блондинка. — Пожалеть тебя? Ты меня в ту ночь пожалел? С Галсаном рассчеты ведешь, у него и спрашивай.
— Сдуру я тогда, Гланя, — виновато сказал Хряк, и видно было, что он действительно мучается. — Заигрался. Зенки залил и… да что вспоминать… тошно. Я у него отыграюсь.
— Нужны вы мне оба, как синице клетка.
— И такая гадливость, презрение прозвучали в ее голосе, что Хряк стушевался. Глупо повторил, видимо не зная, что сказать:
— Один порошочек. Башка трещит. Отдам.
Стряхнув с кувшина капли на кадку, женщина ушла. Хряк наморщил лоб, мрачно уставился на половицу, где еще минутуназад стояла блондинка. Шумно, как бык, вздохнул. Перехватив любопытный, взгляд Охнаря, хмуро спросил;
— Чего гляделки уставил? Поломаешь.
Ленька перевел взгляд на стол и сделал вид, будто не слышал. «Что-то между этим дядькой и той красоткой неладно», — мелькнуло у него. То ли Хряк обиделся, что ему не ответили, то ли ему больше не на ком было задержать внимание, он прицепился к огольцу.
— Не видал, как в стирки мечут? Чай, обучиться хочешь? Мозги не хватит.
— Еще тебя обучу, — сказал Охнарь. Ответ у него сам сорвался с губ.
Хряк насмешливо сдвинул густые брови, засопел.
— Может, сыграем? Только… чего ты можешь поставить на кон? Вшей? Или сопли?
— За меня будь спок. Не прошпилюсь, как ты. Толк в картах понимаю.
— Эх ты, сявка подзаборная, — побагровел Хряк. — Я не таких вытряхивал из последних шкар. Знаю, почему нынче не фартит. Знаю. Попа утром встретил и забыл за пуговку подержаться. После аж две кошки-паразитки вместе дорогу перебегли: жалко, кирпича не было под рукой, я б им, подлюкам, кишки выпустил. А то, думаешь, этих ухарей не вытряхнул бы из монеты?
Хряк кивнул на игроков за столом.
— Вот какой у Охнаря получился первый разговор с обитателем «малины»! Он невесело усмехнулся: зачем язык распустил?
— Чего лыбишься, сосунок? — еще круче свел брови Хряк. — Не веришь? Да с тобой я могу играть, знаешь… один глаз завяжу и могу играть. Только за все твое барахлишко на толчке больше целкового не дадут. И то царского. Вот нешто самого себя поставишь? У меня марухи нету, будешь заместо нее. Идет?
Он издевательски хмыкнул.
Охнарь знал, что среди жулья, особенно в тюрьме, в долгосрочной ссылке развито мужеложество. Он вскочил. Чем бы стукнуть по рылу этого бугая, если сунется? Им овладела настоящая злоба. Вон ножницы на буфете: пырнуть в пузо?