Ленька Пантелеев
Шрифт:
Конечно, в другое время и при других обстоятельствах Ленька не удержался бы, чтобы не рассмотреть во всех подробностях эти увлекательные картины. Но сейчас ему не до поляков и не до французов. Ему кажется, что положение, в котором он очутился, гораздо хуже всякого голода, плена и крепостной зависимости.
Он снова плетется наверх. Ноги уже еле держат его. И вдруг он слышит у себя за спиной мягкие мелкие шаги. Он оглядывается. По лестнице, придерживаясь рукой за бархатные перила, поднимается немолодой полный человек
И почти тотчас внизу хлопает дверь, и вдогонку ему раздается хрипловатый юношеский голос:
– Папа!
Человек остановился, смотрит вниз.
– Да, Николашенька?
Его догоняет высокий молодой офицер. На плечах его блестят новенькие золотые погоны. Новенькая кожаная портупея перетягивает стройную атлетическую грудь. Новенькая желтая кобура подпрыгивает на поясе.
– Что, Николаша?
– Ты знаешь, - говорит, слегка запыхавшись, офицер, - надо, в конце концов, что-то предпринять. Я сейчас прошел по номерам... Это же черт знает что! Этак через два дня, глядишь, не останется ни одной подушки, ни одной электрической лампочки и ни одного графина...
И тут офицер замечает Леньку, который, перегнувшись через перила, смотрит на него с верхней площадки.
– Эй! Стой!
– кричит он и с таким страшным видом устремляется наверх, что Ленька, отпрянув, кидается к первой попавшейся двери.
В дверях офицер настигает его. Схватив Леньку за плечо, он тяжело дышит и говорит:
– Ты что тут делаешь, мерзавец? А?
– Ничего, - бормочет мальчик.
– Я... я заблудился.
– Ах, вот как? Заблудился?
И, выглянув на лестницу, офицер кричит:
– Папа! Папа! Изволь, полюбуйся... Одного поймал!
– Да, Николашенька... Иду. Где он?
Офицер крепко держит Леньку за плечо.
– Ты посмотри - а? На нем же, негодяе, дамское пальто, - говорит он и с такой силой встряхивает Леньку, что у мальчика щелкают зубы.
– Ты где взял пальто, оборванец? А?
– кричит офицер.
– Я спрашиваю - ты у кого украл пальто, подлая образина?
От боли, ужаса и отвращения Ленька не может говорить. Он начинает громко икать.
– Я... я... ик... не украл, - задыхаясь бормочет он.
– Это... это мамино пальто...
– Мамино? Я тебе дам мамино! Я из тебя, уличная шваль, отбивную котлету сделаю, если ты сейчас же не скажешь!
– Коленька! Коля!
– смеется старик.
– Оставь его, отпусти... Ты же из него и в самом деле все внутренности вытряхнешь. Погоди, сейчас мы разберемся. А ну, чиж паленый, говори: откуда ты взялся? Где твоя мать?
Икота не дает Леньке говорить.
– Ик... ик... в подвале.
– В каком подвале? На какой улице?
–
– На Власьевской? А какой номер дома?
– Ик... ик... не знаю.
– Не знаешь, в каком доме живешь? Вот тебе и на! Сколько же тебе лет?
– Де... десять.
– Да это ж, Коленька, форменный идиотик. В десять лет не знает номера своего дома.
– Оставь, пожалуйста. Какой там идиотик! Не идиотик, а самый настоящий жулик.
И пальцы офицера с такой силой впиваются в Ленькино плечо, что мальчик вскрикивает.
– Оставьте меня!
– кричит он, завертевшись вьюном.
– Вы не смеете... Еще офицер называется... Я здесь, в этом доме, в гостинице живу!..
– Ха-ха!.. Остроумно! В каком же, интересно, номере? Может быть, в люксе?
– Не в люксе, а в подвале.
– Стой, стой, Николаша, - говорит встревоженно старик.
– А может, и верно, а? Ведь они там, и в самом деле, все в подвал забились...
– Да ну его. Врет же. По глазам вижу, - врет.
– А мы это сейчас выясним. А ну, пошли, оголец! Кстати, я и сам хотел туда заглянуть. Неудобно все-таки, надо навестить публику.
Сознание, что сейчас он увидит маму и что страданиям его приходит конец, заставляет Леньку на время забыть обиду. Подобрав подол злополучного пальто и шлепая сползающими сандалиями, он бодро шагает между своими конвоирами.
И вот он в подвале; протискивается навстречу матери и слышит ее возмущенный и встревоженный голос:
– Леша! Негодный мальчишка! Ты где пропадал столько времени?!
Он кидается ей на шею, целует ее и, показывая пальцем на офицера, захлебываясь, икая, глотая слезы, жалобно бормочет:
– Он... Он... ик... Он... этот... меня... меня...
Офицер смущенно переглядывается со своим спутником.
– Гм... Так, значит, это ваш мальчик, мадам?
– говорит старик в пикейном жилете.
– Да, это мой сын. А что случилось?
– Да ничего. Сущие пустяки, - со сладенькой улыбкой объясняет офицер. Ваш мальчуган заблудился, попал не на ту лестницу... И мы с отцом, так сказать, вывели его на путь истины...
– Благодарю вас. Вы очень любезны.
– Пожалуйста! Совершенно не за что, - говорит офицер и, щелкнув каблуками, поворачивается к своему спутнику:
– Н-да, папаша... Комфортом здесь у вас, надо признаться, и не пахнет.
– Не пахнет, не пахнет, Николашенька, - соглашается тот. И, по-хозяйски осмотрев помещение, он обращается к присутствующим:
– Ну, как вы себя здесь чувствуете, господа?
– Великолепно!
– отвечают ему из разных углов.
– Не жизнь, а сказка.
– Не хватает только тюремных оков, надсмотрщиков и орудий пытки.
– А ведь вы, господа, совершенно напрасно себя здесь замуровали. Можно и в номерах отлично устроиться.