Леонардо да Винчи живет в твоем доме, или Быль о золотом ключике
Шрифт:
Даже о складе характера и склонностях души Любищева отзывались как будто бы по-разному: одни называли его рационалистом, даже педантом, другие, напротив, порывистым фантазером, одни видели в нем добрейшего интеллигента, другие ценили его «бунтарские» качества, научную и чисто человеческую принципиальность, не склонявшуюся перед устоявшимися канонами и авторитетами. В чьем-то представлении он был неиссякаемым генератором идей, щедро раздаваемых ученикам и коллегам, а в чьем-то — неутомимым исследователем фактов, скрупулезно собирающим и систематизирующим их.
Но при всей внешней непохожести оценок и отзывов, сообща создавался портрет этого
Есть люди, считающие каждую копейку, жадно прибавляющие одну к одной. Любищев научил себя считать каждую минуту, каждый миг жизни. Он выработал привычку хронометрировать и учитывать расход времени и распределять его между разнообразнейшими занятиями наиболее рациональным образом. Из года в год, на протяжении всей активной трудовой жизни ученый регистрировал в дневнике затраты времени и соответственно планировал — в часах — продолжительность выполнения тех или иных дел. Все это помогало ему отказываться от вещей необязательных, от трат ненужных.
Нет, Любищев не был аскетом, уединившимся в научной келье, отрешившимся от радостей жизни. Литература, театр, музыка, спорт — всему он успевал отдать дань. Семья, дети, друзья тоже пользовались его вниманием и временем. Но он так планировал и распределял часы и минуты труда и отдыха, что успевал сделать в каждый временной отрезок вдвое, втрое больше, чем другие, подчас не менее талантливые люди.
Задачу жизни и соответствующую ей систему поведения Любищев определил для себя еще в молодые годы и неукоснительно следовал заведенным правилам до конца дней. Каким бы удивительным это ни показалось, но в последние десятилетия — а умер Любищев восьмидесяти двух лет — его работоспособность и способность производить идеи возрастали. При жизни он опубликовал около семидесяти научных работ — по дисперсионному анализу, таксономии, энтомологии, широко признанных и переведенных во многих странах мира. Всего же им было написано разного рода статей и исследований на двенадцати с половиной тысячах машинописных страницах — объем колоссальный. Научное наследие Любищева продолжает свою практическую службу и поныне.
В чем же конкретно состоит секрет системы Любищева, из каких деталей складывается? Как ни заманчиво пересказать ее в нескольких словах, но приходится трезво останавливать себя: никакой беглый пересказ не в состоянии передать атмосферу и все нюансы этого опыта. Поэтому лучше всего направить читателя к первоисточнику приводимой здесь информации — к документальной повести Даниила Гранина «Эта странная жизнь…» Убежден, что каждому молодому человеку полезно познакомиться с ней — ради лучшего устройства собственной жизни, ради творческого заимствования «технологии» уплотнения времени, разработанной и примененной на практике подвижником науки Любищевым.
Однако система Любищева — это не просто рецепт лекарства, пропись, годная для всех и вся, это, скорее всего, философия отношения к той «единственной вещи, которую нельзя возвратить обратно при всем желании», как говорил еще в древности философ Сенека. Каждый человек может избрать для себя какую-то иную систему контроля и распоряжения временем, лучше отвечающую его индивидуальным чертам и особенностям, но то, что такая система необходима, — несомненно. Именно это подсказывает
Не имеет значения, какую область труда вы собираетесь избрать для себя или уже избрали — заводской цех или хлеборобское поле, стройплощадку или землеустройство, учительство или медицину, природоведение или точные науки, — везде и всюду, если хотите стать подлинным мастером своего дела, вас должно и может отличать осмысленное отношение к жизни, умение управлять собой и временем. Как и любое другое умение, управление временем — дело наживное, чему вы могли найти немало подтверждений на предыдущих страницах.
Разве случайна та настойчивость, с какой многие мудрые умы прошлого и настоящего обращают наше внимание на безвозвратный характер времени, взывают к нашему разуму — цените время! Не внять их здравым призывам — значит отнять у себя годы и годы полнокровной, богатой свершениями жизни.
ПОХВАЛЬНОЕ СЛОВО ЧЕСТОЛЮБИЮ
Юноша-десятиклассник в своем школьном сочинении поведал:
«Я еще не решил окончательно, какую выбрать профессию, но определенно хочу стать знаменитым человеком».
Кое у кого из окружающих такое откровение вызвало снисходительно-ироническую реакцию: вот, мол, еще не оперился, а уже о славе мечтает, о почестях…
Действительно, как-то не принято на миру громогласно провозглашать о честолюбивых помыслах. Сначала потрудись как следует, покажи, на что способен, а там общество воздаст тебе должное. Сам же о своей славе и думать не смей. Недостойно такое занятие серьезного отрока.
Все это вроде бы так. Только что-то все же мешает безоговорочно согласиться со столь категорически отрицательной оценкой юношеского помысла. Что же?
А если мы имеем дело не с пресловутой манией величия и не с пустым тлетворным тщеславием, а с горячим и честно высказанным намерением юноши достичь в жизни, ради общего блага, чего-то большого, значительного, отдать всю бурлящую в душе энергию такому занятию, в котором заинтересовано и само общество?
Да, тут есть над чем поразмыслить.
Вспомним снова по этому поводу нашего великого соотечественника Александра Васильевича Суворова. Разве не двигала им в дерзаниях и подвигах в числе прочего также и ничем не стесненная в юности жажда известности, желание превзойти подвиги древних полководцев? И поднявшись к зениту воинской славы, он поощрял юного россиянина к тому же:
«Храни в памяти своей имена великих людей и руководствуйся ими в походах и действиях своих…»
Более того, Александр Васильевич призывал догнать и обойти избранного героя, считая такое стремление достойным истинного мужа.
Разве мы корим Суворова за честолюбивые помыслы и за стремление пробудить такие же чувства у других людей, у юных своих сограждан? Нет, конечно. Ведь мы отдаем себе ясный отчет в том, что честолюбие Суворова покоилось на таком прочном нравственном фундаменте, как неусыпная забота об интересах Отечества, горячий действенный патриотизм. Он не боялся высоких слов, ибо верил в великое предназначение России.