Леонид Красин. Красный лорд
Шрифт:
«Конечно, — признается Леонид Красин, — инспекция и полиция догадывались о существовании библиотеки, но они не слишком рьяно ее преследовали. Тут было так же, как и в столовой, нечто вроде молчаливого соглашения. <…> Я в течение нескольких лет был библиотекарем, предаваясь этому делу с рвением спортсмена. Элемент спорта был тут не только в связи с некоторым риском, но в особенности также поскольку дело шло о пополнении библиотеки редкими книгами. В Петербурге не было ни одной лавочки букинистов, которую я не посетил бы, и если где-либо появлялся первый том „Капитала“, или Лассаль, или Чернышевский, знакомые букинисты давали мне знать, и я отправлялся добывать книгу, не останавливаясь даже перед такими сверхъестественно большими, по тогдашним временам, затратами, как 10 или 15 рублей за одну книгу».
Как библиотекарь, Красин не только добывал книги, но и конспектировал самые сложные из них для лучшего понимания читателей. В октябре 1889
Скоро предприимчивого студента приметили члены тайного политического кружка, возникшего в Технологическом институте. Там училось много поляков, и они, как извечные противники российской власти, составляли в кружке большинство. Отвергая по понятным причинам русское народничество, они тяготели к «европейскому» марксизму и стали его первыми проводниками. Красин вспоминал: «Кто именно из технологов был первым марксистом, я не могу сказать. Кажется, одним из первых был некто Лелевель, уже окончивший институт, когда я только что поступил на первый курс. Я лично не знал Лелевеля, но, кажется, именно он был организатором того кружка, в который впоследствии вошли Бруснев, Баньковский, Цивинский и Бурачевский и который несколько позднее, в 1890 году, привлек и меня к пропагандистской работе среди петербургских рабочих. Обычная тактика таких кружков состояла в том, что, пользуясь столовой, библиотекой и другими студенческими учреждениями, они выбирали и высматривали тех молодых студентов, которые проявляли известный интерес к теоретическому ознакомлению с социализмом и по своим личным качествам представлялись способными заполнять кадры революционных борцов. С таким студентом завязывалось знакомство, сначала без затрагивания каких-либо рискованных тем; его снабжали литературой, переходя постепенно к более злободневным вопросам».
Михаил Бруснев, ставший со временем лидером кружка и другом Красина, родился в 1864 году на Кубани в казачьей семье. В Технологический он поступил на год раньше Красина и создал там марксистскую группу, объединяющую студентов нескольких вузов и рабочих из нескольких кружков самообразования, существовавших на питерских заводах и фабриках. Бруснев одним из первых революционеров признал важность широкой пропаганды среди рабочих и сделал все, чтобы эту пропаганду развернуть. Окончив институт, он в 1891 году перебрался в Москву, где пытался объединить разрозненные кружки разных городов в единый центр, но уже через год был арестован, много лет провел в тюрьме и ссылке. Вернулся с подорванным здоровьем, в революции активно не участвовал, но по протекции Красина работал в 20-х годах в советских торгпредствах за границей. Умер в 1937 году почти забытым, хотя считался старейшим членом ВКП(б) — Красин был вторым по старшинству.
Федор Афанасьев
Леонид подробно описал процесс своего вовлечения в революционную деятельность. Вначале к нему приставили «дядьку», поляка Вацлава Цивинского, который доказывал ему, что в России вот-вот вспыхнет революция и на этот случай необходимо иметь организацию, способную взять власть в свои руки. Попутно его снабдили еще не прочитанными трудами Маркса, и он вместе с верным «оруженосцем» Германом принялся усердно их изучать. А уже в январе 1890-го с юношеской самонадеянностью писал родителям: «С Марксом мы, к немалому многих удивлению, покончили, и теперь по общественным наукам трудных книг на русском языке для нас не существует». Освоив основы марксизма, он — снова вместе с Германом — принял участие в организации нескольких собраний по случаю приезда в Петербург из ссылки бывшего народовольца, видного экономиста А. Карелина. На этих собраниях велась агитация за объединение народников и социал-демократов для борьбы с режимом, при этом соблюдалась строгая конспирация и собравшиеся не знали даже фамилии лектора, которого называли Лоэнгрином.
После этого в столичных вузах возникло множество новых марксистских кружков, которые посещал и Красин как эмиссар «центра». Часто он участвовал в дискуссиях, которые неизбежно возникали среди студентов, защищая идеи социал-демократов от народников и других несогласных.
Коллеги по кружку по максимуму использовали не только ораторские, но и организаторские способности юного энтузиаста. Он, к примеру, играл главную роль в устройстве в том же декабре благотворительного рождественского бала в Технологическом. Такие балы устраивались каждый год и включали, кроме танцев, музыкальные и эстрадные номера; на них приглашались крупные чиновники, генералы, писатели, актеры, каждый из которых по традиции платил за пригласительный билет 100 рублей и более — эти деньги шли в студенческую кассу взаимопомощи. Революционный кружок был очень заинтересован в этих деньгах; к тому времени он, по признанию Бруснева, уже обложил данью столовую и другие студенческие организации, но благотворительный бал мог принести куда большие суммы. Бруснев пишет: «Студенты, примыкавшие к революционным кружкам, были по своей внешности мало подходящими для роли распорядителей бала. Поэтому в состав распорядителей старались проводить лиц, хотя и примыкавших к революционным кружкам по своим взглядам, но по своей внешности не стоявших в противоречии с понятием элегантности, предъявляемой к распорядителю бала. Л. Б. (Красин. — В. Э.) был для этого очень подходящ и потому неизменно проводился на эту должность». С помощью Красина революционерам удалось заполучить больше тысячи рублей, «что по тем временам нужно признать огромной суммой».
В начале 1890 года Бруснев предложил привлечь Красина к пропаганде в рабочих кружках, хотя товарищи возражали, ссылаясь на «слишком юный внешний вид» студента, мешающий ему завоевать авторитет у рабочих. К тому времени в городе возник Центральный рабочий кружок, объединивший около 20 кружков по 6–7 человек в каждом. В него вошел и представитель студентов Василий Голубев, или «дядя Сеня», которого рабочие попросили подобрать для них грамотных лекторов. Одним из них должен был стать Красин, но этому помешали волнения в институте, распространившиеся на целый ряд петербургских (и не только) вузов. Началось всё достаточно безобидно: 8 марта директор института Ильин издал приказ об отчислении за неуспеваемость одного из студентов. Сразу распространился слух, что он изгнан «за взгляды» и через пару дней двое студентов подстерегли директора у его приемной и надавали ему пощечин; оба тут же были арестованы и отправлены в дисциплинарный батальон.
В институте немедленно начались митинги, в которых участвовало большинство студентов, заступившихся — что характерно — не за оскорбленного понапрасну директора, а за двух хулиганов. Занятия прекратились 11 марта. Бруснев пишет: «С раннего утра студенты занимали главную лестницу и не пропускали никого в учебное помещение. Точно так же занимались отрядами студентов чертежные залы и аудитории, с целью помешать учебным занятиям. В одной из самых больших чертежных происходили беспрерывные митинги. На этих митингах впервые выступил Л. Б. как оратор. Выступление Л. Б. принято было аудиторией восторженно и было замечено начальством, т. е. охранным отделением». Полиция во главе со столичным градоначальником
П. Грессером 17 марта заняла институт и арестовала всех, кто там находился, включая братьев Красиных. Это был первый для них тюремный опыт, оказавшийся достаточно безобидным: «Четыре дня, проведенные в части, прошли незаметно в пении, спорах, шутках, декламации и тому подобное».
Арестованные — около 400 человек — были освобождены 21 марта. Все они получили строгий выговор, стипендиаты лишились стипендий, а 25 зачинщиков беспорядков, среди которых оказались и Красины, исключили из института и выслали в разные города. Братья попали в Казань, но их пребывание там оказалось недолгим. Уже 13 мая, едва обустроившись на новом месте, они подали прошение о восстановлении в институте, а 23 мая ученый совет Технологического согласился на их возвращение, отметив выдающиеся способности братьев к техническим наукам. Не против была и охранка, опасавшаяся, что в Казани братья начнут распространять «подрывные» идеи среди местных студентов. Оттуда доносили, что они уже встречались со студентом П. Функом, высланным из Москвы, и другими подозрительными лицами. В итоге им разрешили на лето уехать подальше — в Тобольскую губернию к родным. Не исключено, что они навестили родственников матери в Кургане, но прямых доказательств этого нет. Как бы то ни было, 26 августа Леонид вернулся в Петербург и в сентябре приступил к занятиям; Герман присоединился к нему 16 сентября.