Леопард из Батиньоля
Шрифт:
— Так что насчет этих ваших трубок?
— Я понял, что полые цилиндры, подобранные мною в мастерской Пьера Андрези после пожара, — это шашки фейерверков, и что, возможно, именно они спровоцировали возгорание. Я уже говорил вам об этом, но вы меня не слушали!
— Давайте с начала, Жозеф. В переплетной мастерской были бенгальские огни. Допустим, они загорелись. И вы полагаете, что от этого вспыхнул керосин в лампе?
— Нет, патрон, это были не бенгальские огни, а «римские свечи» — трубки, начиненные смесью пушечного пороха, селитры, серы, каменного угля или еще какой-то горючей гадостью. Я подобрал в мастерской
— Инспектор Лекашер намекал на вероятность намеренного поджога…
— Так и было, патрон! Вы же не станете отрицать, что…
— Дайте мне подумать, — перебил Виктор. Он сердито нахмурился — как всегда, если приходилось концентрироваться на решении сложной логической задачи, — и заговорил вполголоса, размышляя вслух: — В извещении о похоронах Пьера Андрези, назначенных на май, хотя он умер в июле, повторяются слова, написанные на карточке, которая найдена на месте убийства незнакомого нам эмальера, в обоих случаях цитируются стихи… Два убийства, один убийца? В этом действительно нужно разобраться… Да, но я ведь поклялся Таша… — Он замолчал.
— Начинаем расследование, патрон? — Глаза Жозефа под растрепанной челкой лихорадочно блестели, он весь дрожал от нетерпения, как собака при виде лакомства: «Дашь сахарок или не дашь? Да плевать мне на твои угрызения совести! Сахарок давай!»
— Начинаем, Жозеф, только тихо, — решился Виктор.
— Да, да, да, патрон!!! Никто ничегошеньки не услышит, особенно мадемуазель Таша!
— У нас есть два следа: Пьер Андрези и эмальер… как его звали?
Жозеф заглянул в блокнот:
— Леопольд Гранжан.
— Адрес?
— Его убили утром на улице Шеврель — наверняка он жил где-то поблизости. В любом случае, найти эмальерную мастерскую будет нетрудно.
— Завтра воскресенье, вы свободны?
Жозеф хотел сказать «да», но вспомнил, что пообещал матери сводить ее в «Фоли-Драматик» — комиссионерка с Центрального рынка раздобыла им две контрамарки на утреннее представление водевиля «Трещотка» [57] в трех актах, а перед тем они условились позавтракать там же, на Центральном рынке, у Жежены. Эфросинья так ждала этого дня, что сын чувствовал себя не вправе лишить ее удовольствия.
57
Драматургия Вильяма Бюнаша, музыка Луи Варнея. — Примеч. авт.
— К сожалению, нет, — вздохнул он.
— Ничего, займемся эмальером, когда будет время, — кивнул Виктор. Сам-то он не сомневался, что сумеет улизнуть от Таша на пару часов, чтобы осмотреть пепелище на улице Месье-ле-Пренс. — Да, Жозеф, и месье Мори совершенно незачем об этом знать. Ни слова ему!
— Можете на меня рассчитывать, — заверил молодой человек, возликовавший от того, что станет единственным помощником гениального Виктора Легри.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Понедельник 17 июля
Внешность и повадки Адольфа Белкинша всецело соответствовали его фамилии. Выдающиеся верхние резцы, умная мордочка лесного грызуна, обрамленная рыжей шерстью бакенбардов, и остроконечные уши — он действительно напоминал гуманоидную белку, облаченную в сюртук и безнары. [58] Месье Белкинш полагал свою книжную лавку на улице Сурдьер неким преддверием Азии, и потому ничуть не удивился, завидев переступившего ее порог японца.
58
Панталоны с широкими, расклешенными штанинами, вошедшие в моду к 1880 г. Названы по фамилии портного с улицы Тампль. — Примеч. авт.
— Милостивый государь, я ваш коллега, — поклонился Кэндзи и вручил хозяину визитную карточку. — Мне стало известно, что Национальная библиотека имела счастье приобрести в начале этого месяца на аукционе Друо лот из нескольких восточных манускриптов, принадлежавших ранее вам. Могу ли я осведомиться об их происхождении?
Белка подергала верхней губой и развела лапки в стороны, что могло означать примерно такой уклончивый ответ: «Черт его знает, откуда они взялись!» или «Одному Господу ведомо оное происхождение!»
— Прошу простить за настойчивость, но мне совершенно необходимо удостовериться, что ни один из означенных манускриптов не имел в качестве французского заголовка следующий: «Тути-наме, или Собрание пятидесяти двух сказок попугая». Я получил от оценщика, работавшего на тех торгах, полный список, и одним из пунктов значится некий «памятник персидской письменности без титульного листа, богато украшенный миниатюрами».
Беличье серое вещество задымилось от усердия. Оно конечно, у посетителя раскосые глаза и визитная карточка провозглашает его почтенным книготорговцем, однако ничто не мешает этому господину, успевшему наведаться в контору на улице Друо, оказаться полицейским осведомителем. И Адольф Белкинш встал на защиту своих гроссбухов:
— Вероятно, коллега, вам знакомо положение дел в книжной торговле: бывает, годами копишь тонны макулатуры, не представляя ее истинной ценности, а в один прекрасный день избавляешься от нее единым махом.
— Именно потому, что мне знакомо положение дел в книжной торговле, коллега, я понимаю ваше нежелание раскрывать свои источники. Скажите мне только, действительно ли вы приобрели персидский манускрипт без титульного листа и у кого.
Адольф Белкинш быстро посоветовался с Адольфом Белкиншем и принял решение пойти на компромисс. В конце концов, этот самурай в шапокляке ведет себя вежливо и миролюбиво, он достоин некоторого вознаграждения.
— Сделка состоялась в конце июня, в кафе при Опера. И у меня есть основания считать, что продавец — человек честный.
— Как он выглядел?
— Довольно упитанный, румяный, за пятьдесят, волосы — соль с перцем.
— Что-нибудь еще?
— Когда он поднялся со стула, достал мне макушкой ровно до плеча, а у меня рост метр шестьдесят восемь. — Адольф Белкинш похмурился и поморгал — видимо, это означало, что разговор окончен.
— Благодарю вас, — приподнял цилиндр Кэндзи. Поскольку беседа оказалась не слишком плодотворной, ему ничего не оставалось, как отправиться на поиски «Тути-наме» в лабиринты Национальной библиотеки.