Леопард охотится в темноте
Шрифт:
– Если вы готовы, можем продолжить путь. – Питер провел их к «лендроверу», и через час они подъехали к центру перевоспитания Тути.
Во время гражданской войны здесь находился один из «защищенных поселков», в которых правительство Смита пыталось защитить чернокожих крестьян от преследований партизан. На вершину центрального холма, на котором была уничтожена вся растительность, были подняты гигантские гранитные глыбы, из которых был сложен небольшой форт с амбразурами для пулеметов, вышками, окопами и блиндажами. Ниже располагался лагерь, представлявший собой ряды глинобитных хижин, расположенные вокруг плаца или футбольного поля, судя по примитивным воротам. Ближе к форту была возведена чисто побеленная стена, предназначение которой Крейгу было непонятно.
Лагерь, помимо глубокого рва, был окружен двумя рядами колючей проволоки. Ограждение было очень плотным, и высота его составляла не менее десяти футов. Дно рва было утыкано заостренными деревянными колами, углы форта охранялись сторожевыми вышками. Часовые у единственных ворот отдали честь Питеру, и «лендровер» поехал по огибавшей плац грунтовой дороге.
На самом солнцепеке двести или триста молодых чернокожих, одетых только в шорты цвета хаки, старательно занимались гимнастикой под крики одетых в военную форму инструкторов. В крытых соломой хижинах без стен сотни других заключенных сидели ровными рядами на голой земле и хором повторяли написанный мелом на доске урок.
– Проведем экскурсию чуть позже, – сказал Питер. – Сначала надо удобно разместить вас.
Крейга поселили в блиндаже форта. Земляной пол был чисто подметен и смочен водой, чтобы не поднималась пыль, и в блиндаже было прохладно. Из обстановки Крейг увидел только тростниковый коврик и занавеску из мешковины, закрывавшую вход. На коврике он увидел коробку спичек и упаковку свечей и подумал, что, вероятно, такие предметы роскоши предназначались только особо важным гостям.
Сэлли-Энн поселили в блиндаже, отделенном от его временного пристанища окопом. Казалось, ее совсем не смутили примитивные удобства, так как Крейг увидел, что она сидит на коврике в позе лотоса, спокойно протирает линзу объектива и заряжает фотоаппарат новой пленкой.
Питер Фунгабера, извинившись, направился по окопу на командный пункт, находившийся на вершине холма. Через несколько минут заработал генератор, и Питер заговорил по системе оповещения слишком быстро, чтобы Крейг смог понять, на языке шона. К ним он спустился через полчаса.
– Через час стемнеет. Мы спустимся и посмотрим, как содержащиеся под стражей получают вечернюю пищу.
Тишину в очереди за пищей нарушало только шарканье ног. Не было слышно шуток, не видно улыбок на лицах. В глазах людей не было заметно даже малейшего любопытства по поводу приехавших белых посетителей и генерала.
– Простая пища, – пояснил Питер. – Кукурузная лепешка и овощи.
Каждому заключенному бросали в миску черствую белую лепешку, поверх которой клали горку вареных овощей.
– Мясо – раз в неделю. Табак – раз в неделю. Причем возможно наказание в виде лишения этих продуктов за плохое поведение. – Питер говорил чистую правду. Все люди были худыми, под твердыми мышцами были видны ребра, на телах не было ни капли жира. Они жадно проглотили ужин, даже не садясь на землю, и вытерли начисто миски пальцами. «Худые, но не истощенные, – подумал Крейг. – Не переедают, но и не голодают». И тут он подозрительно прищурился.
– Этот человек ранен.
Фиолетовый синяк был виден даже на черной коже.
– Можешь поговорить с ним, – предложил Питер.
– Что случилось с вашей спиной? – спросил Крейг на синдебеле, и человек тут же ответил:
– Меня наказали.
– За что?
– За драку.
Питер подозвал охранника и о чем-то тихо поговорил с ним.
– Он ударил другого заключенного оружием, сделанным из заостренной проволоки, – объяснил он Крейгу. – Лишен мяса и табака на два месяца, наказан пятнадцатью ударами тяжелой палкой. Именно такое антиобщественное поведение мы пытаемся предотвратить.
– Завтра вы осмотрите лагерь, – сказал Питер, когда они шли по плацу мимо побеленной стены. – Мы уедем рано утром.
Они поужинали с офицерами в столовой, причем пища отличалась от той, что давали заключенным, лишь наличием прядки жилистого мяса непонятного происхождения и сомнительной свежести. Поужинав, Питер Фунгабера покинул с офицерами блиндаж, оставив Крейга с Сэлли-Энн.
Прежде чем Крейг придумал, что следует сказать, Сэлли-Энн резко встала и вышла из блиндажа. Терпение Крейга практически иссякло, и он рассердился на нее. Вскочив, он последовал за ней и нашел ее на одной из пулеметных площадок. Она сидела на мешке с песком, поджав колени, и смотрела на расположенный внизу лагерь. Почти полная луна уже поднялась над горами на горизонте. Она не обернулась, когда Крейг подошел, и он почувствовал, что гнев исчез так же внезапно, как и появился.
– Я вел себя как свинья, – сказал он.
Она ничего не сказала, только крепче сжала колени.
– Я переживал не самое лучшее время, когда мы впервые встретились, – упрямо продолжал он. – Не буду утомлять подробностями, но книга, которую я пытался написать, не получалась, я не знал, что делать. Я отыгрался на вас.
Она по-прежнему словно не слышала его. В лесу за двойным ограждением вдруг раздался ужасный крик, за которым последовал безрадостный хохот, переходивший в плач и завывания, и тут же кто-то ответил завыванием и хохотом, постепенно переходившем в вопли агонии в дюжине точек по периметру лагеря.
– Гиена, – сказал Крейг, и Сэлли-Энн поежилась и выпрямилась, готовая встать.
– Прошу вас. – Крейг услышал нотки отчаяния в своем собственном голосе. – Еще минуту. Я отчаянно искал возможность извиниться.
– В этом нет необходимости, – сказала она. – Слишком дерзким с моей стороны было полагать, что вам понравятся мои работы. – Ничто в ее голосе не говорило о стремлении помириться. – Полагаю, сама напросилась, а вы поставили меня на место!
– Ваши работы… ваши фотографии… – Он говорил едва слышно. – Они испугали меня. Вот почему моя реакция была такой язвительной, такой мальчишеской.
Она повернулась, чтобы посмотреть на него, и луна посеребрило ее лицо.
– Испугали?
– Привели в ужас. Понимаете, я был не способен работать. Я начинал думать, что действительно был писателем одной книги, что книга была лишь счастливой случайностью, что у меня совершенно нет таланта. Я возвращался к буфету и каждый раз находил его пустым…
Она не отрываясь смотрела на него таинственно темными глазами, чуть приоткрыв рот.
– …а потом вы нанесли удар этими проклятыми фотографиями и предложили им соответствовать.