Лермонтов и Москва. Над Москвой великой, златоглавою
Шрифт:
Когда произносится фамилия Столыпин, то прежде всего в памяти возникает образ Петра Аркадьевича Столыпина (1862–1911), того самого Столыпина, который был премьер-министром России, а также умным и талантливым реформатором, много полезного сделавшим на благо своей страны. Дед премьера П.А. Столыпина Дмитрий Алексеевич Столыпин (1785–1826) приходился родным братом Елизавете Алексеевне, бабушке Лермонтова.
Чрезвычайно разветвленный род Столыпиных связан с Лермонтовым либо близким родственным знакомством, либо воспоминаниями о поэте, либо представители этого рода были вдохновителями его творчества. Назову вначале здесь Алексея Емель яновича Столыпина (1744–1817), весьма состоятельного прадеда Лермонтова и родного отца Е.А. Арсеньевой. Пензенский губернский предводитель дворянства, он учился в Московском университете и сумел дать сыновьям своим отличное образование. Это был высококультурный человек. Достаточно сказать, что Алексею Емельяновичу принадлежал один из лучших крепостных театров России. Женою его была москвичка Мария Афанасьевна, урожденная Мещеринова.
Общепризнанным главою рода Столыпиных являлся Афанасий Алексеевич Столыпин (1788–1866), младший брат Е.А. Арсеньевой. Лермонтов его особенно любил и называл дядюшкой. Поэт заслушивался его рассказами о Бородинском сражении и именно в этих рассказах почерпнул вдохновение к созданию своего поэтического шедевра «Бородино» (1837). То был отставной офицер-артиллерист, отсюда, из его военной профессии, – всем известные стихи: «Прилег вздремнуть я у лафета», или «Забил заряд я в пушку туго»,или «Чуть утро осветило пушки».В стихотворении Лермонтова рассказ ведет старый солдат, но этот рассказ поэт услышал из уст своего дяди Афанасия Алексеевича Столыпина, и к нему, дяде Столыпину, обращены слова поэта, открывающие хрестоматийное лермонтовское «Бородино»:
– Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спаленная пожаром, Французу отдана? Ведь были ж схватки боевые, Да, говорят, еще какие! Недаром помнит вся Россия Про день Бородина! – Да, были люди в наше время, Не то, что нынешнее племя: Богатыри – не вы! Плохая им досталась доля: Немногие вернулись с поля… Не будь на то Господня воля, Не отдали б Москвы!Образ отважного полковника тоже пришел в стихотворение «Бородино» из рассказа дядюшки Афанасия Алексеевича:
Полковник наш рожден был хватом: Слуга царю, отец солдатам… Да, жаль его: сражен булатом, Он спит в земле сырой. И молвил он, сверкнув очами: «Ребята! не Москва ль за нами? Умремте ж под Москвой, Как наши братья умирали!» И умереть мы обещали, И клятву верности сдержали Мы в Бородинский бой.За проявленный на Бородинском поле личный героизм дядя Лермонтова Афанасий Алексеевич был награжден золотой шпагой с надписью «За храбрость». Выйдя в отставку в 1817 году, он жил в своем имении Лесная Нееловка, на зиму переезжая в Саратов, и часто приезжал в Москву и Петербург. С 1832 года находился на посту саратовского предводителя дворянства. Его ценили как умного и веселого собеседника, радушного и гостеприимного хозяина, любителя литературы. Он был очень привязан к Лермонтову и, высоко оценивая его поэзию, не однажды хлопотал за него перед шефом жандармов Дубельтом. Поэт часто приходил к дяде в гости в его гостеприимный московский дом, бывал у него также в Петербурге, Нееловке и в Саратове.
К сожалению, письма Лермонтова к Афанасию Алексеевичу 1830-х годов не сохранились, но имя его упоминается в письмах поэта к другим адресатам 1837 и 1838 годов. Так, в письме к своему родственнику, служившему на Кавказе под началом А.П. Ермолова, генерал-майору Павлу Ивановичу Петрову (1790–1871) из Петербурга от 1 февраля 1838 года Лермонтов пишет:
«Любезный дядюшка, Павел Иванович. Наконец, приехав в Петербург, после долгих странствований и многих плясокв Москве, я благословил, во-первых, всемогущего аллаха, разостлал ковер отдохновения, закурил чубук удовольствия и взял в руки перо благодарности и приятных воспоминаний.
Бабушка выздоровела от моего приезда и надеется, что со временем меня опять переведут в лейб-гусары; и теперь я еще здесь обмундировываюсь; но мне скоро грозит приятное путешествие в великийНовгород, ужасныйНовгород.
Ваше письмо я отдал в руки дядюшке Афанасью Алексеевичу, которого я нашел в Москве. Я в восторге, что могу похвастаться своею аккуратностью перед Вами, которые видели столько раз во мне противное качество или порок, как угодно.
Боюсь, что письмо мое не застанет Вас в Ставрополе, но, не зная, как Вам адресовать в Москву, пускаюсь на удалую, и великий пророк да направит стопы почтальона.
С искреннейшею благодарностию за все Ваши попечения о моем ветреном существе, имею честь прикладывать к семуписьму 1050 руб., которые Вы мне одолжили.
Пожалуйста, любезный дядюшка, скажите милым кузинам, что я целую у них ручки и прошу меня не забывать.
Остаюсь всей душою преданный Вам
К чести семейства Петровых следует сказать, что именно Петровы осуществили в 1847 году в городе Галиче Костромской губернии первую постановку на сцене драмы М.Ю. Лермонтова «Маскарад».
Иллюстрация к драме «Маскарад»
Многие из Столыпиных и Арсеньевых имели свои дома в Москве, где бабушка Лермонтова могла останавливаться во время своих приездов в Первопрестольную. Судьба распорядилась таким образом, что и брак ее единственной дочери тоже оказался несчастливым. Через три года после смерти ее отца его и Елизаветы Алексеевны Арсеньевой единственная дочь Мария Михайловна вышла замуж за Юрия Петровича Лермонтова (1787–1831). Представитель старинного дворянского рода, Ю.П. Лермонтов в своих фамильных истоках имел существующий поныне шотландский род Лермонтов (Learmonth), родоначальник которого упомянут еще в летописях 1057 года.
Сведения о русской линии Ю.П. Лермонтова чрезвычайно скудны. Мы знаем, что отец его Петр Юрьевич был женат на Анне Рукачевой и умер в 1811 году. Дед снова звался Юрием Петровичем (1722–1778), а о прадеде, Лермонтове Петре Евтихиевиче, известны лишь даты его жизни (1698–1734). В Москве жили сестры отца поэта. Мы не станем здесь разбираться в причинах, по которым страстная вначале любовь родителей поэта вскоре угасла. Не позднее апреля 1815 года бабушка будущего поэта Елизавета Алексеевна Арсеньева, с новорожденным внуком, с юной еще дочерью Марией Михайловной и с зятем Юрием Петровичем уехали из Москвы в пензенское имение Арсеньевой Тарханы, что находилось в Чембарском уезде. В честь рождения внука Михаила бабушка, принимавшая его при рождении, основала в семи верстах от Тархан новое село Михайловское.
Мария Михайловна Лермонтова, урожденная Арсеньева
Прошло совсем немного времени, и жизнь молодой матери Лермонтова оборвала скоротечная чахотка. Марию Лермонтову схоронили в Тарханах в часовне, построенной над склепом. На памятнике изображен сломанный якорь – символ несчастной семейной жизни. Надпись сообщает: «Под камнем сим лежит тело Марьи Михайловны Лермонтовой, урожденной Арсеньевой, скончавшейся 1817 года февраля 24 дня, в субботу; житие ее было 21 год и 11 месяцев и 7 дней». По взаимному соглашению своих родных маленький Лермонтов остался на воспитании бабушки в Тарханах, а его отец уехал в родовое скромное Кропотово, в Ефремовский уезд Тульской губернии (ныне поселок Кропотово в Липецкой области, имение сожжено фашистами в ноябре 1941 года).
Впоследствии сын не раз встречался с отцом и в Кропотове, и в Москве. С его стороны были попытки вообще уйти к отцу, но попытки эти разбивались о безмерную любовь бабушки, не жалевшей ни сил, ни средств на воспитание внука. В одном из писем она признавалась: «…он один свет очей моих, все мое блаженство в нем». В свою очередь, Юрий Петрович обратился к сыну в завещании: «…ты одарен способностями ума, – не пренебрегай ими и всего более страшись употреблять оные на что-либо вредное или бесполезное: это талант,в котором ты должен будешь некогда дать отчет Богу!.. Ты имеешь, любезнейший сын мой, доброе сердце… Благодарю тебя, бесценный друг мой, за любовь твою ко мне и нежное твое ко мне внимание…»