Лермонтов: воспоминания, письма, дневники
Шрифт:
[Панаев, стр. 156–157]
В январе 1837 года мы все были внезапно поражены слухом о смерти Пушкина. Современники помнят, какое потрясение известие это произвело в Петербурге. Лермонтов не был лично знаком с Пушкиным, но мог и умел ценить его. Под свежим еще влиянием истинного горя и негодования, возбужденного в нем этим святотатственным убийством, он в один присест написал несколько строф, разнесшихся в два дня по всему городу. С тех пор всем, кому дорого русское слово, стало известно имя Лермонтова.
[А. П. Шан-Гирей, стр. 739]
НА СМЕРТЬ ПОЭТА [262] Отмщенья, государь, отмщенья!Паду к ногам твоим:Будь справедлив и накажи убийцу,Чтоб казнь его в позднейшие векаТвой правый суд потомству возвестила,Чтоб видели злодеи в ней пример.(Из трагедии). [263] Погиб поэт, невольник чести,Пал, оклеветанный молвой,С262
Печатаем по тексту «Дела о непозволительных стихах, написанных корнетом лейб-гвардии Гусарского полка Лермонтовым» (Пушкинский дом, Лермонтовский музей). В этом списке есть разночтения сравнительно с каноническим текстом (ср. Акад. изд., т. II, стр. 211–213).
263
Эпиграф взят из трагикомедии Rotrou «Venceslas» (acte IV, scene VI).
264
Жорж-Шарль Дантес (1812–1895) после июльской революции 1830 года, как приверженец Карла X, должен был эмигрировать из Франции. 8 октября 1833 года он прибыл в Петербург, где, пользуясь протекцией барона Геккерена, в течение нескольких лет сделал головокружительную карьеру.
265
Ленский.
266
Стихотворение Лермонтова вполне характеризовало общий взгляд на дело дуэли Пушкина. Так, Хомяков вскоре после смерти Пушкина писал Языкову: «Сам Пушкин не оказал твердости в характере (но этого от него и ожидать было нельзя), ни тонкости, свойственной его чудному уму. Страсть никогда умна быть не может. Он отшатнулся от тех, которые его любили, понимали и окружали дружбою почти благоговейной, а пристал к людям, которые его приняли из милости» («Русский Архив», 1884 г., т. III, стр. 202).
267
Последние 16 стихов были приписаны позднее, и стихотворение ходило по рукам в двух редакциях: с прибавлением и без прибавления.
М. Лермонтов
28 января 1837. [268]
[Висковатый. Лермонтов «На смерть А. С. Пушкина» По подлинным документам. «Вестник Европы», 1887 г., т. I, стр. 345–347]
[Мы] с Глинкою, оба полные дум о Пушкине… выйдя из-под ворот [дома, в котором скончался Пушкин]… пошли рядом, имея одну дорогу.
— У меня в кармане, — сказал Глинка, любивший тщеславиться тем, что он достает прежде многих различные стихи, пользовавшиеся рукописной славой, — прелестные стихи, которые вчера только ночью написал один лейб-гусар, тот самый Лермонтов, которого маленькая поэмка «Хаджи Абрек» и еще кое-какие стишки были напечатаны в «Библиотеке для Чтения» и которые тот, чьи останки мы сейчас видели, признавал блестящими признаками высокого таланта. Судьбе угодно было, чтобы этот Лермонтов оправдал слова бессмертного поэта и написал на его кончину стихи высокого совершенства. Хотите, я вам их прочту?
268
Точность хронологической даты на копии при «Деле» оспаривают, так как Пушкин, раненный на дуэли 27 января, скончался 29-го. Так, например, Н. О. Лернер датирует «Смерть поэта» 30 января (Н. О. Лернер «Труды и дни Пушкина». 2-е изд., стр. 390). Но возможно, что стихотворение написано после того, как «разнеслась по городу весть о несчастном поединке Пушкина, обезображенная разными прибавлениями» («Вестник Европы», 1887 г., № 1, стр. 340). Слух, о том что Пушкин убит, а не смертельно ранен, — разнесся тотчас же после дуэли.
— Сделайте одолжение, прочтите, Владимир Сергеевич, — сказал я, — да только как же читать-то на морозе? А вот ведь мы в двух шагах от кондитерской Вольфа (у Полицейского моста в доме Котомина), зайдемте туда, велим дать нам по стакану кофе и займемся этими стихами.
— Ловко ли будет, — заметил мой собеседник, — читать эти стихи в публичном месте? Впрочем, в них нет ничего такого, что могло бы произвести в каком-нибудь мало-мальски разумном мушаре [269] злую мысль сделать на нас донос. В них лишь выражается резко и сильно та скорбь, которую чувствует каждый из нас по случаю этой несчастной катастрофы, вместе с гневом на общество, не умевшее защитить поэта от безвыходной случайности, а также и на бессовестного иноземца, дерзнувшего пустить роковую пулю не на воздух, а в сердце великого поэта.
269
Mouchard — сыщик, шпион.
— Ну, так что ж, — заметил я, — вы мастерски читаете, прочтите, Бога ради, мне эти стихи, которые я тотчас там же и спишу.
Мы вошли в кондитерскую, где встретили двух-трех знакомых нам молодых людей и между ними добрейшего барона Егора Федоровича Розена, что-то декламировавшего посреди кучки военной и статской молодежи…
Мы с Глинкой удалились в заднюю комнату, где нам был подан кофе и где Глинка очень хорошо прочел мне известное, а тогда только-что явившееся и расходившееся в рукописи стихотворение на смерть Пушкина, оканчивавшееся тогда словами: «И на устах его печать».
Прослушав с наслаждением эти стихи, я тотчас достал в кондитерской же перо, бумаги, чернил и быстро списал с стихов этих копию.
[В. П. Бурнашев. «Русский Архив», 1872 г., № 9, стр. 1813–1816]
Несколько дней после этого дня, когда уже А. И. Тургенев отвез на почтовых тело Пушкина в монастырь Святые Горы, подле его родового имения в Псковской губернии, начали по городу ходить еще совершенно новые стихи Лермонтова, в дополнение к первым и начинавшиеся словами: «А вы, надменные потомки!..» Стихи эти жадно списывались друг у друга, но мне как-то никак не удалось их иметь в копии, хотя я слышал их из уст многих, но, как нарочно, все из уст таких людей, которых не мог заставить их себе продиктовать.
[В. П. Бурнашев. «Русский Архив», 1872 г., № 9, стр. 1816]
2 февраля [1837]
…Стихи Лермонтова [На смерть Пушкина] прекрасные…
[Из дневника А. И. Тургенева. П. Е. Щеголев. «Дуэль и смерть Пушкина», 1928 г., стр. 293]
Спустя несколько месяцев после моего поступления в училище Пушкин убит был на дуэли. Это было тогда событие, взволновавшее весь Петербург, даже и наше училище; разговорам и сожалениям не было конца, а проникшее к нам тотчас же, как и всюду, тайком, в рукописи, стихотворение Лермонтова «На смерть Пушкина» глубоко взволновало нас, и мы читали и декламировали его с беспредельным жаром, в антрактах между классами. Хотя мы хорошенько и не знали, да и узнать-то не от кого было, про кого это речь шла в строфе: «А вы, толпою жадною стоящие у трона» и т. д., но все-таки мы волновались, приходили на кого-то в глубокое негодование, пылали от всей души, наполненной геройским воодушевлением, готовые, пожалуй, на что угодно, — так нас подымала сила лермонтовских стихов, так заразителен был жар, пламеневший в этих стихах. Навряд ли когда-нибудь еще в России стихи производили такое громадное и повсеместное впечатление. Разве что лет за 20 перед тем «Горе от ума».
[В. В. Стасов. «Училище правоведения сорок лет тому назад» (в 1836–1842 гг.), «Русская Старина», 1881 г., кн. 2, стр. 410–411]
По возвращении моем в Петербург я скоро был сделан столоначальником [Департамента Государственных Имуществ]…
Другим столоначальником в том же отделении был Раевский, кажется, сам ничего не написавший, но имевший значительные литературные связи. Был ли он родственник Лермонтову, или однокашник по месту образования, или, наконец, просто земляк, я не знаю; но только в то время они жили вместе с Лермонтовым. Я весьма часто бывал у них и, конечно, не мог предвидеть, что этот некрасивый, мало-симпатичный офицерик, так любивший распевать тогда не совсем скромную песню, под названием «поповны», сделается впоследствии знаменитым поэтом. Этот Раевский постоянно приносил в департамент поэтические изделия этого офицерика. Я живо помню, что на меня навязали читать и выверять «Маскарад», который предполагали еще тогда поставить на сцену. Точно так же помню один приятельский вечер, куда Раевский принес только что написанные Лермонтовым стихи на смерть Пушкина, которые и переписывались на том же вечере в несколько рук и за которые вскоре Лермонтов отправлен на Кавказ, а Раевский, кажется, в Саратовские или Астраханские степи, где и приютился у какого-то хана в качестве секретаря… [270]
270
Неверно: Раевский, по выдержании на гауптвахте в течение одного месяца, был выслан в Олонецкую губ., на службу по усмотрению тамошнего губернатора.
[Из записок В. А. Инсарского. «Русский Архив», 1873 г., кн. 1, стр. 525–528]
Командующий отдельным Гвардейским корпусом, Генерал-Адъютант Бистром, в дополнение записи от сего числа за № 78, имеет честь препроводить при сем к Его Сиятельству Графу Александру Христофоровичу стихи, писанные корнетом Л. Г. Гусарского полка Лермантовым, полученные сего числа от Генерал-Адъютанта Клейнмихеля.
[Пометки карандашом:]
П. Ф-чу Вейм[арну] всё препр. к Клейнм[ихелю].
Показать Ал. Ил. не найдет ли?
№ 79
22 февраля 1837
Его Сиятельству графу
А. Х. Бенкендорфу.
Поздно вечером приехал ко мне Лермонтов и с одушевлением прочел свои стихи, которые мне очень понравились. Я не нашел в них ничего особенно резкого, потому что не слыхал последнего четверостишия, которое возбудило бурю против поэта. Стихи сии ходили в двух списках по городу: одни с прибавлением, а другие без него, и даже говорили, что прибавление было сделано другим поэтом, но что Лермонтов благородно принял это на себя. Он просил меня поговорить в его пользу Мордвинову, [271] и на другой день я поехал к моему родичу. Мордвинов был очень занят и не в духе. «Ты всегда с старыми вестями, — сказал он, — я давно читал эти стихи графу Бенкендорфу, [272] и мы не нашли в них ничего предосудительного». Обрадованный такой вестью, я поспешил к Лермонтову, чтобы его успокоить, и, не застав дома, написал ему от слова до слова то, что сказал мне Мордвинов. Когда же возвратился домой, нашел у себя его записку, в которой он опять просил моего заступления, потому что ему грозит опасность. Долго ожидая меня, написал он, на том же листке, чудные свои стихи «Ветка Палестины», которые по внезапному вдохновению у него исторглись в моей образной, при виде палестинских пальм, принесенных мною с Востока:
271
Александр Николаевич Мордвинов (1792–1869), управляющий III Отделением е.в. канцелярии.
272
Бенкендорф, граф Александр Христофорович (1783–1844), шеф жандармов, командующий имп. главною квартирой и главный начальник III Отделения собств. его велич. канцелярии.