Лермонтов
Шрифт:
Отправляясь на черноморский берег Кавказа, Лермонтов застрял в Тамани в ожидании почтового судна, которое перевезло бы его в Геленджик. В Тамани Лермонтов пережил странное приключение с казачкой Царицихой, принявшей его за тайного соглядатая, желавшего накрыть контрабандистов, с которыми она «имела сношение». Этот эпизод послужил поэту темой для повести «Тамань». Любопытно, кстати, что в 1879 году, когда работал над биографией Лермонтова Висковатов, описанная в «Тамани» хата была еще цела — она принадлежала казаку Миснику и стояла невдалеке от пристани над обрывом. Висковатов приводит «технические характеристики» этой «хаты»: крытая камышом, она имела 7 шагов в ширину и 16 в длину.
Поскольку второй этап экспедиции отменили, то 29 сентября Лермонтов вернулся
«Беда» только в том, что Лермонтову вообще не была свойственна мелочность — ни в чем, и уж менее всего в денежных делах, — и заподозрить его ну хоть в малейшей нечистоплотности просто невозможно. Пропали какие-то деньги? Отдал свои. И все. Лермонтов, похоже, об этом вообще забыл. А Мартынов не забыл.
История с письмом продолжала лихорадить семейство Мартыновых до конца года.
В ноябре Е. А. Мартынова пишет из Москвы к сыну, Николаю Соломоновичу: она сетует на пропажу писем, посланных с Лермонтовым, и обвиняет Лермонтова в том, что эти письма он будто бы распечатал и прочел:
«Я так тревожусь за тебя, мой добрый друг, и буду счастлива и спокойна лишь по твоем возвращении. Как мы все огорчены тем, что наши письма, писанные через Лермонтова, до тебя не дошли. Он освободил тебя от труда их прочитать, потому что и в самом деле тебе пришлось бы читать много: твои сестры целый день писали их; я, кажется, сказала: «при сей верной оказии». После этого случая даю зарок не писать никогда иначе как по почте; по крайней мере останется уверенность, что тебя не прочтут».
Откуда такая уверенность, будто Лермонтова сильно интересовали семейные дела Мартыновых? Все не могли забыть о том, как он вроде бы ухаживал за сестрой Николая Соломоновича? Но не так уж он за ней и ухаживал… может быть, все дело в ужасной репутации Лермонтова, губителя женских сердец и автора непристойных (а также и недозволенных) стихов.
Любопытно проследить, каким комом разговоров, слухов и глупости обросла эта история. Вообще это было бы забавно, если бы потом разговоры о письме и «чести сестры» не всплывали впоследствии — в виде «жалкого лепета оправданья» убийцы Лермонтова.
Лермонтов, как известно, был чрезвычайно неравнодушен к женщинам и за многими ухаживал, посвящал стихи, делал таинственные намеки. В числе этих красавиц была и одна из сестер Николая Соломоновича (о чем мы уже упоминали: к ней обращено «предсказание» карнавального астролога с «китайской книгой»):
Кто с вами раз поговорил, Тот с вами вечно спорить будет, Что ум ваш вечно не забудет И что другое все забыл!Согласно легенде, Наталья Соломоновна Мартынова была очень неравнодушна к Лермонтову. Лермонтов же «прикидывался влюбленным». Когда он уезжал на Кавказ (из Москвы, где гостил в семействе Мартыновых), Наталья провожала его до лестницы; «Лермонтов вдруг обернулся, громко захохотал ей в лицо и сбежал с лестницы». Наталья же Соломоновна продолжала «бредить» Лермонтовым… Впоследствии она рассказывала, что изображена в «Герое нашего времени» в виде княжны Мери и даже показывала красную шаль, говоря, что ее Лермонтов очень любил.
Немецкий писатель, исследователь творчества Лермонтова Ф. Боденштадт также пересказывает эти слухи: «Мартынов принял на свой счет некоторые намеки в романе «Герой нашего времени» и оскорбился ими, как касавшимися притом и его семейства».
Оболенский излагает историю так: «В 1837 году уезжавшему из Пятигорска в экспедицию Лермонтову сестры Мартынова поручили передать брату, Николаю Соломоновичу, письмо, не то целый пакет со своим дневником. В тот же пакет были вложены 300 рублей ассигнациями. По словам одних, Лермонтову был вручен пакет с намеком прочесть этот дневник, по словам других, Лермонтов не имел права распечатывать это письмо. Как бы то ни случилось, случилось именно то, что Лермонтов, побуждаемый любопытством, распечатал пакет, чтобы прочесть дневник. Найдя в пакете триста рублей, он передал их Н. С. Мартынову, но умолчал о дневнике и сказал лишь, что у него украли чемодан дорогой. Николай Соломонович долго не соглашался взять триста рублей, говоря, что раз деньги украдены, то с какой стати их Лермонтову возвращать; только после долгих увещаний Мартынов взял эти триста рублей».
Чемодан у Лермонтова, кстати, действительно украли… Откуда же Лермонтов мог знать о деньгах, если он не распечатывал пакет? На пакете ведь не написано было, что там деньги? Это главное обвинение против Лермонтова.
Разве что сестры об этом сказали…
П. А. Висковатов возвращается к этой истории, не скрывая возмущения: «Утверждали, что вступился Мартынов за честь своей сестры вследствие непозволительной проделки со стороны Лермонтова. Она будто состояла в том, что отец Мартынова дал Лермонтову, уезжавшему на Кавказ, пакет для своего сына. Пакет был запечатан, и в нем находилось письмо сестры Мартынова, которое она посылала брату. Влюбленный в Мартынову (?) Лермонтов ужасно хотел узнать, какого о нем мнения красавица. Он не удержался и удовлетворил своему любопытству. Про него говорили дурно. Отдать вскрытое письмо по назначению стало неудобным, и Лермонтов решил сказать Мартынову, что он в дороге потерял пакет. Но в пакете были деньги.
Задержать их Лермонтов, конечно, не мог и передал их Мартынову сполна. Когда Мартынов написал об утрате домой, его известили, что Лермонтову не было сказано, что в пакете 500 рублей. Как же мог он это узнать? Очевидно, он вскрыл письмо. Мартынов вознегодовал на товарища, а Лермонтов, чувствуя себя виноватым, всячески придирался к Мартынову и, наконец, довел дело до дуэли».
Разбирать в подробностях всю несообразность этой версии даже как-то неловко. Зачем Лермонтов возвращал деньги? Не проще ли было бы замести следы и вообще ничего не отдавать? А как хитро — дал украсть целый чемодан со всеми вещами, лишь бы не стало известно про вскрытое письмо! Ну и влюбленность Лермонтова в Наталью Соломоновну — да еще до такого самозабвения — под очень большим вопросом. В те дни он бесился из-за замужества Вареньки, мучился, писал пьесы, в которых высказывал ей все свои чувства и соображения. «Захохотать» Наталье в лицо — вот это он мог. Но читать чужое письмо в надежде, что там, быть может, что-то говорится о нем? А потом так глупо выдать себя, возвращая Мартынову деньги? За какого идиота держат Лермонтова?
Скорее всего, о деньгах ему сказали сами Мартыновы — сказали, да забыли, — а пакет действительно пропал вместе с другими украденными вещами. Лермонтов поступил просто: отдал Мартынову свои деньги и счел, что на этом дело закрыто. Но нет, не закрыто. Высказывалось прелестное предположение, что он-де, чувствуя себя виноватым, довел Мартынова до дуэли. То есть замел следы окончательно, дав себя убить. Стратегический ум, ничего не скажешь.
Висковатов абсолютно верно говорит: «Его (Лермонтова) и недруги не представляли человеком нечестным, а только ядовитым и задирой». П. К. Мартьянов на сей счет однозначен: «Если (Лермонтов) так заявил, то это значит, что так и было: он никогда не лгал».