Лес на той стороне. Книга 2: Зеркало и чаша
Шрифт:
Вот как – и Секач здесь! Но и этому Избрана отчасти обрадовалась – ведь именно он послал дружину в бой, не дав Зимобору противника для поединка. Пусть теперь сам и отвечает за последствия.
Боярский двор был битком набит смолянами, так что для княгини с трудом нашли место в горнице, где жили женщины Радомовой семьи. Но все-таки это был настоящий дом: с печкой, с лавками, лежанками и сундуками, а у боярыни нашлись для нее горячая баня, чистая рубашка, чулки и все прочее.
Едва передохнув и приведя себя в порядок, Избрана послала за Красовитом. Как он рассказал, сломив сопротивление смолян, Зимобор сразу предложил сдаваться, обещая всем сдавшимся безопасность. И сдались почти все. Только Секач с сыном и
Как и сама Избрана, Секач рассудил, что отсиживаться лучше именно в Радомле. Здесь он не терял времени даром и уже отправил кметей к Подгоричью и по округе – разузнать, где Столпомир и на какие силы смоляне могут рассчитывать.
– Узнаем, какие дороги нам открыты, тогда и двинемся, – хмуро закончил Красовит. – А пока пожрать бы чего…
С едой было плохо – боярин Радом уже отослал в Смоленск свою дань, и его запасов едва хватало на прокорм собственных домочадцев. А то, что у кметей нашлось с собой, они подъели в пути. Обоз остался на поле битвы, а пути в Подгоричье, где хранились какие-то запасы, перерезал Столпомир полотеский. Конечно, отказать княгине в миске каши хозяин не мог, но дружине пришлось потерпеть до возвращения Секача с охоты. А того, что он привез, едва хватило на один день.
Назавтра вернулись кмети, посланные к Подгоричью. Столпомир полотеский уже был в городе, причем взял его без битвы, голыми руками. Старейшины сами открыли ворота, едва узнали, что войско княгини разбито, и увидели вернувшегося Зимобора.
Избрана порадовалась, что не отправилась туда после битвы, но эта весть означала, что остаткам смоленский дружины закрыта дорога назад.
Выслушав гонцов, дружина молчала. Говорить ничего не хотелось.
– Ну, если все, то я поехал, – мрачно сказал из угла Красовит.
На его гордости поражение сказалось тяжело, и он был непривычно замкнут и молчалив. Избрана заметила его, только когда он подал голос, а ведь раньше, в Смоленске, ей часто казалось, что Красовита слишком много.
– Куда? – Избрана глянула на него.
– В лес! Жрать-то чего-то надо!
Кмети загудели. Дружине грозил настоящий голод.
– Может, у смердов в закромах пошарить? – предложил кто-то из десятников.
– Да здешние сами к весне лебеду жуют! – поспешно возразил Радом. – Желудями хрустят, что твои кабаны! Тут земля плохая, не поля, а болота одни. По зиме-то все замерзло, не видно, а летом только под ногами и хлюпает, куда ни пойди. Урожаи худые-бедные, да и работников после двух последних зим осталось – раз-два и обчелся. Хоть сам на другую весну за рало берись! А из окрестностей два рода, Клестовичи да Гуляйка с семейством, те и вовсе с места снялись да дальше в лес ушли, чтобы, дескать, податей никаких не платить.
– Что ты мне тут кощуны какие-то рассказываешь! – в досаде воскликнула Избрана.
– Я не кощуны, а я к тому говорю, что если смердов сейчас обирать, то весной и те уйдут, что остались.
– Нет, смердов трогать нельзя! – поддержал его Предвар. Кузнец сам родился в селе и понимал трудную жизнь земледельцев. – Это ведь, княгиня, опора твоя. Смерды нас всех кормят. Если своих грабить, то и чужие не нужны. Боги такого не позволят!
– Да ну… – начал было Секач, почти оскорбленный мыслью, что он, доблестный воин, должен голодать, лишь бы не обидеть вонючих смердов. Но запнулся, осененный новой мыслью. – Ха! – продолжил он. – Своих нельзя – и не надо! Тут же чужие под боком! До полотеских земель – рукой подать! За Волчанкой-то уже Столпомировы данники живут, мы туда полюдьем не ходим, а до Волчанки той и пятнадцати
Кто-то из кметей захохотал.
– А что, замысел богатый… – начал Красовит, но Избрана перебила его.
– Да ты совсем с ума рехнулся! – закричала она во весь голос, не выбирая слов и не слыша, что ее голос приобрел резкий, почти визгливый, базарно-бабий призвук. – Полотеских! Грабить! Марена тебя возьми! Да ты лучше прямо к Столпомиру поезжай и скажи: здесь мы сидим, отец родной, тебя дожидаемся! Ведь найдут нас сразу по следам, сам себе на страву угощение привезешь, дурья твоя голова!
– Ты не ори! – рявкнул в ответ Секач. – Не на торгу! Своих не тронь, чужих не тронь! С голоду подыхать? Так? Придумай, княгиня-матушка, если такая умная!
– Засиживаться здесь не надо! – ответила Избрана. – Пару дней охотой перебьемся, мужиков пошлем рыбу ловить! А потом двигаться отсюда надо, к Смоленску! Ты что, зимовать здесь собрался?
– Если другого не найдем, то лучше уж полотеских пограбить, чем ноги протянуть!
– Ты стар, а говоришь как глупый отрок! – ответил ему Хедин, пока Избрана собиралась с мыслями. – Князь Столпомир совсем близко. Если мы нападем на его земли, он сразу узнает об этом. Ты хочешь погибели княгине и себе?
– А с голоду дохнуть – не погибель? Только таких крутолобых не спросили! Так что делать? Скажи, княгиня! – предложил Секач.
– А то и делать! Надо к радимовскому князю послать и у него помощи попросить!
Все умолкли. Самой Избране эта мысль пришла только что, но показалась очень правильной.
– Бранемир радимовский и Столпомир – давние недруги! – уверенно продолжала она. – Он рад будет нам помочь. Мы вместе Столпомира до самого Полотеска отгоним, а земли поделим.
– Чтобы мы, смоляне, у Бранемира радимовского помощи просили? – с показным изумлением протянул Красовит и вопросительно посмотрел на отца.
Секач тряхнул лохматой головой.
– Не бывать этому! – отрезал он. – Столпомиру-то он недруг, да и нам тоже! Этому лешему кланяться – постыдилась бы, княгиня! Да он как поймет, что мы не в большой силе, – сам придет наши города жечь! Не бывать такому!
– Не бывать? – гневно воскликнула Избрана. – Ты что, князь, что ли, чтобы решать, чему бывать, а чему не бывать! Ты кто такой был, пока тебя к Буяру в кормильцы не взяли? И ты мне, князя Велебора дочери, смеешь говорить, чему бывать, а чему не бывать! Тот… вояка, как дурак последний, даже на своих шишках не учится, да и ты, борода седая, от него недалеко ушел! Говорят вам умное – хоть бы послушались, если сами догадаться не можете! Провели вас один раз, зажали и выпороли, так что едва половина от войска по лесам шатается, – а вам все мало, хотите и последние головы потерять! Пока я жива, не бывать такому! Я тебе это говорю, княгиня смоленская, – не бывать! Я за все племя в ответе, мне и решать!
Во время этой горячей и сбивчивой речи Секач медленно наливался краской, и сидящие поблизости невольно отодвигались. Много лет старый воевода ни от кого не слышал таких обидных слов. Вот сейчас вскипит в его жилах буйная и неукротимая ярость, затрещит одежда на теле, распираемом изнутри неудержимым потоком звериной силы, он взметнется, человек-смерч, пойдет крушить все вокруг голыми руками…
И только Избрана не сдвинулась с места и не дрогнула, гневно глядя в лицо старого воеводы и этим взглядом будто пригвождая его к месту. Она не боялась даже смерти – в ней кипело торжество отчаяния, когда нечего терять, когда последняя отрада состоит в том, чтобы высказаться открыто и умереть, зная, что последнее слово осталось за тобой. А потом пусть разбираются как знают!