Лес рубят - щепки летят
Шрифт:
— Ну, кто еще сумасшедший-то, это бабушка надвое сказала! — проворчала Глафира Васильевна.
— Садитесь, — указала княгиня Катерине Александровне на кресло и опустилась на кушетку, сохраняя свой мягкий, благодушный вид. — Ну, послушаем, что у вас за история разыгралась.
Катерина Александровна села и начала рассказывать. Когда она дошла до того места истории, где приходилось сказать, как она нашла Скворцову, она невольно остановилась. В ее голове мелькнула мысль: говорить или нет о Рождественском? С одной стороны, ее пугало то обстоятельство, что как-нибудь ложь может открыться и тогда
— Княгиня, я говорю с вами, как говорила бы со своей матерью, с матерью тех девочек, об одной из которых я пришла просить вас, — в волнении произнесла Катерина Александровна. — Я уверена, что все, что я скажу вам, останется между нами…
— Ну, конечно, конечно, дитя, — с добродушною улыбкой промолвила княгиня, на которую уже повлиял довольно сильно рассказ Прилежаевой о тревожном состоянии Скворцовой, предшествовавшем ее бегству.
Катерина Александровна продолжала рассказывать все подробности события.
— Ну, приют устроили! — ворчала между тем Глафира Васильевна, стоявшая около портьеры. — Это уж не первая бегает!
— Не мешай, пожалуйста! — замечала ей княгиня. Наконец дело дошло до решения графини, до ее приезда.
— Тьфу! сумасшедшая! — не выдержала Глафира Васильевна.
— Глафира, ты забываешься! — проговорила княгиня.
Она молча дослушала рассказ и опустила голову на руку.
— Что же делать, что делать теперь? — тревожно проговорила она. — Зачем вы раньше не известили меня? Да вы, дитя, не плачьте… Я не могу видеть слез… Ведь Дарья Федоровна отчасти права… Это такой серьезный поступок… Что же вы поделаете без наказания? Пример нужен, а то ведь и все дети…
— Ну, одолжили! — не выдержала Глафира Васильевна.
— Глафира, я тебя прошу не мешаться не в свое дело! — раздражительно проговорила княгиня, видимо, находившаяся в крайне затруднительном положении: ее добродушие, с одной стороны, а с другой — ее убеждение в необходимости наказания за проступок подняли в ее душе необычайную тревогу.
— Нет-с, уж извините! да тут каждый человек вмешается! — заговорила Глафира Васильевна. — Погубили девочку, да ее же пороть будут для примера. Да вы бы лучше ее не брали. А то берут людей, чтобы их потом стегать для примера!
— Да что же это в самом деле такое! — горячо произнесла княгиня с не свойственным ей раздражением. — Тут люди о серьезном деле толкуют, а она со своими дурацкими замечаниями лезет.
— Ну, да уж где нам умными быть! — резко произнесла Глафира Васильевна. — Вот графиня — это другое дело: отлично распоряжается. И вы-то…
— Я тебе говорю: молчи! Ты уж совсем командовать мною вздумала, — перебила ее княгиня, начинавшая терять терпение. — Ты и приютом управлять не хочешь ли? Ступай и не изволь являться сюда! Волю взяла!
Княгиня прошлась в волнении по комнате и несколько сухо обратилась к Катерине Александровне.
— Очень жаль, дитя, что я тут ничего не могу сделать! Дарья Федоровна святая женщина. Если она что делает, то поверьте, что это делается во имя чистой христианской
— Ну, вот вам и Шемякин суд! — воскликнула Глафира Васильевна.
— Ты все-таки еще здесь? — топнула ногой княгиня, делавшая вид, что она не замечает своей домоправительницы.
— Не ажитируйтесь! не ажитируйтесь! Вредно вам это! Уйду! — проговорила Глафира Васильевна. — И давно надо было уйти, а то еще и меня на старости лет для примера выдерут. Драли же сперва, как молода была…
Глафира Васильевна широко раскрыла портьеру и вышла из кабинета.
— Волю взяла! — проговорила княгиня. — Этот народ удивительно способен забываться! Добрая девушка, а взбалмошна так, что с нею терпенья не хватит… Пользуется тем, что росла со мною, что я привыкла к ней…
Катерина Александровна, уже поднявшаяся со своего места, находилась в лихорадочном состоянии.
— Княгиня, неужели вы ничего не сделаете для спасения этой девочки? — спросила она едва слышно у Гиреевой, тревожно ходившей по кабинету.
— Я вам сказала, что тут нечего делать, — холодно ответила княгиня. — Ее нужно наказать; нельзя же потакать подобным поступкам. Вы сейчас видели пример, до чего доходят эти люди, когда им потакаешь…
— Она и без того наказана, жестоко наказана! — проговорила Катерина Александровна. — Подумайте, что бы вы сказали, если бы вашу взрослую дочь стали наказывать при всех ее…
— Да вы забываетесь, моя милая! — вдруг остановилась княгиня перед молодой девушкой и смеряла ее с ног до головы глазами. — Кого вы сравниваете? Что могло бы быть общего между моею дочерью и этой девчонкой? Ступайте!
В глазах княгини блеснул какой-то недобрый огонек. Эта маленькая старушка казалась теперь выше своего роста; это всегда добродушное лицо дышало теперь бесчувственной холодностью. Но Катерина Александровна не трогалась с места. Она как человек, действующий не по расчету, а под влиянием сильного чувства, забыла все и помнила только одно, что теперь или никогда нужно спасти Скворцову.
— Позвольте по крайней мере ей выйти из приюта, — проговорила она. — Я возьму ее к себе.
Княгиня уже совсем надменно и свысока взглянула нл Прилежаеву.
— Во-первых, ее не выпустят, — резко и отчетливо заговорила она, — а во-вторых, если бы ее и выпустили к вам, то вам пришлось бы оставить вместе с нею приют.
— О, я вполне согласна на это! — обрадовалась Прилежаева, забыв все последствия своего бессознательно высказанного решения.
— Вы просто нездоровы! — проговорила княгиня, пожимая плечами. — Идите и, пожалуйста, избавьте меня от подобных сцен! Вы дерзкая и сумасбродная девочка и больше ничего. Идите! — Княгиня отвернулась и пошла из кабинета в другую комнату.