Лес тысячи духов
Шрифт:
Радоваться мне, впрочем, было рано, ибо я решительно не знал, где нахожусь. Однако и горевать попусту мне несвойственно, поэтому, отправив Чешуйника к праотцам, я первым делом исследовал его пещеру, в которой были собраны, как оказалось, несметные богатства – сеги, или коралловые бусы, драгоценные кушаки, дорогие ткани вроде бархата и вытканных на севере однотонных шелков, искусно изготовленные шапки и цельнозолотые короны с бисерными подвесками, дабы скрывать лицо короля от простых смертных во время торжественных церемоний. А клубней ямса хранилось у Чешуйника несчитано, и они весьма аппетитно похрустывали, когда я обжарил их на костре и наелся до полнейшего удовольствия. Подкрепив трапезой силы, я собрал самые драгоценные запасы из кладовой Чешуйника и отправился на розыски дороги к дому. Куда бы я, однако, ни сворачивал, пальмовые заросли теснились вокруг все гуще, и вскоре у.меня закружилась голова, ибо я начал бродить по лесу кругами, окончательно и бесповоротно заплутавшись.
Превосходно зная, что главное в пути –
Выслушав меня, король приказал мне подняться и промолвил: – Многие племена гомидов ненавидят людей. Они пугают их днем и преследуют, чтобы устрашить, по ночам; они с презрением глумятся над ними и поносят их обычаи; однако я отношусь к сынам человеческим уважительно и по-дружески, ибо мне давно уже известна их мудрая добродетель. Оставь же возле моего трона свои походные принадлежности, чело век, и прими участие в нашем празднестве.
Меня очень обрадовала столь милостивая встреча, и, присев неподалеку от знатных зрителей, я прислушался к музыке барабанов. Музыка эта была, как вскоре стало мне ясно, не слишком искусной, и я попросил у короля позволения сыграть на одном из праздничных барабанов. Король подозвал предводителя музыкантов и, когда тот передал мне свой ганган, повелел остальным барабанщикам отдохнуть, чтобы я мог явить собравшимся мое искусство.
А надобно сказать вам, дорогие друзья, что в детстве, если отец мой отправлялся на охоту без меня, я сопровождал в путешествиях нашего родича, который был профессиональным барабанщиком. Получив от предводителя барабан, я принялся выбивать танцевальную дробь, и гомиды пустились в пляс, поглядывая на меня с радостным уважением. А плясать местные гомиды умели превосходно – их пляски напоминали вешние вспархивания легкокрылых бабочек. Все звонче, раскатистей звучал мой барабан, и вскоре не выдержал сам король: он сошел с трона и тоже пустился в пляс. Я самозабвенно расплескивал над Базарной площадью барабанные трели, и они, словно певучие морские волны, захлестывали неистовых плясунов. Празднество длилось до вечера, а когда гомиды наконец утомились, Король призвал меня в свой дворец и на славу угостил. После трапезы он подарил мне просторный дом со слугами и прислужницами, наказав мне жить в их городе на правах гомида по рождению; а когда я захочу повидать родных, меня проводят особо выделенные для этого случая спутники, словно я знатный гомид, решивший посетить отдаленные края – с тем чтобы вернуться потом ко двору своего исконного властелина. Предложение короля показалось мне чрезвычайно лестным, и я без возражений принял его милостивый дар.
Долго прожил я у полюбившихся мне гомидов, и привольно текла моя бестревожная жизнь. Король относился ко мне с великой любовью, будто я его единственный сын, и всякий день радовал меня новыми милостями. Столь же любовно относились ко мне и его подданные, поставившие себе за правило исполнять любую мою просьбу. Я, разумеется, отвечал им искренней благодарностью, стараясь по мере сил не только выполнять, но и предвосхищать их желания; а если король куда-нибудь посылал меня, я летел, торопясь угодить ему, словно на крыльях. В общем, не будет преувеличением сказать, что жили мы душа в душу, по-родственному любя друг друга, как дети одной матери». Но даже среди родных братьев неизменно выделяются особенно дружные; и если у человека несколько любимых жен, то одну из них он обыкновенно любит сильнее остальных. Так случилось и со мной: жил в этом городе один гомид, с которым меня связывала особенно задушевная дружба; а у других горожан он всегда вызывал и глубочайшее уважение. И вот однажды пришел ко мне мой друг, огорченный свыше всякой меры, и печально сказал:
«Я должен сообщить тебе, Акара-огун, совершенно невероятную, но горестно достоверную новость – жители города замышляют убить короля и уже условились обо всем с его любимой женой. Они дали ей отравленный орех колы, и если король съест по ее просьбе этот орех, то скоропостижно умрет. Горожане давно вынашивают свой недостойный план, а вчера приняли окончательное решение совершить грех убийства, и мой долг повелевает мне посвятить тебя в их преступные замыслы».
Напуганный и возмущенный, отправился я к королю, но, выслушав меня, он наотрез отказался поверить в предательство любимой жены. Я долго убеждал его, и наконец он согласился не есть, а тайно спрятать орех, если жена предложит ему свой смертельный дар. На другое утро, когда завершилась
Прошел день, и настал другой, однако с королем не случилось решительно ничего плохого. День за днем пролетела неделя, а здоровье короля, казалось, только окрепло, и он выглядел, как гордый утес, о который бессильно разбиваются волны катящихся в прошлое дней. Поэтому заговорщики опять призвали на совет любимую королевскую жену и спросили у нее, в чем дело. Рассказав им, как она попотчевала супруга отравленным орехом, предательница добавила:
– Будьте уверены, что я совершенно честна с вами, ибо никогда не видела добра от этого человека. Возможно, кто-нибудь из горожан и рассказывает после встреч со мной на улицах об его королевских заботах, но рассказы их лживы. Мой супруг, в безобразной жадности своей, даже гроша ломаного не способен потратить на чужие нужды, хотя богатства его воистину несметны. Лишь благодаря надежным плечам не сваливается с человека одежда – и лишь заботами моей матушки не иссушил еще меня лютый голод. Каждый день хожу я через весь город к матушке, и мухи оглушительно жужжат вокруг меня, а собаки провожают назойливым лаем. Гаже гиены, которая возвращается подлизывать собственную отрыжку, ведет себя этот скупердяй – присмотритесь к нему и вы без труда заметите его низкое притворство, ибо, убедив себя посетить других королей, он прекрасно видит, как живут королевские жены, но, вернувшись, лишь делает перед собой вид, что окружает меня, свою любимую жену, достойными королевы заботами. Он лжив и жалок, этот презренный притворщик, и смерть от руки подданных явится заслуженным возмездием для него. Да, вы должны воздать ему по заслугам, тем более что избавиться от него можно нынешней же ночью. Сделать это вам будет нетрудно, ибо, когда все уснут, я открою дворцовые ворота; найдите крепких смельчаков, вооружите их и приведите во дворец; а окна в опочивальне короля будут заранее открыты, я позабочусь об этом. Наберитесь Храбрости, и король сегодня же ночью примет смерть.
Так убеждала заговорщиков вероломная жена – она решила убить супруга из-за денег. Да будет с нами милость божья, друзья, чтобы нам не встретилась на пути подобная женщина.
Мой дом располагался среди дворцовых строений, и, услышав о новом заговоре горожан, я поспешно отправился к королю. Подкравшись с заднего двора к опочивальне, где король обыкновенно проводил ночи с любимой женой, я присел под окнами, чтобы увидеть, не откроются ли они. И вскоре их действительно открыли – оконная рама едва не ударила меня по голове, ибо сидел я под самыми окнами. Вскоре жена короля вышла из дома, оставив его незапертым, и торопливо зашагала к дворцовым воротам, а я, как только она скрылась, пробрался в королевскую опочивальню, разбудил короля и настоятельно потянул его за руку к выходу из комнаты. Пробудившись, король, конечно, сразу же узнал меня и хотел что-то сказать, но я знаком призвал его к молчанию, вывел во двор и, когда мы добрались до моего дома, оставил его у себя, а сам вернулся в королевские покои и затворил окна опочивальни.
Вскоре жена короля возвратилась и ушла в свою комнату; я внимательно прислушался и, едва оттуда донеслось сонное сопение, бесшумно пробрался внутрь, открыл овна и выскользнул за дверь. Однако не сразу ушел домой, а сначала, приняв необходимые меры предосторожности, чтобы никто не заметил меня, – вышел на балкончик одного из дворцовых флигелей и притаился за перилами. Не успел я спрятаться, как раздался шорох осторожных шагов и четверо вооруженных людей скользнули, словно черные тени, к покоям короля, а я прокрался вслед за ними. Обнаружив растворенные окна, убийцы ворвались в комнату предательницы и разрубили ее на куски, думая, что убивают короля. При этом они восклицали так: «Пепел пожара смешается с прахом поджигателя, злодея погубит злодейство, а злые козни обернутся лютой казнью». Давнее присловье воплотилось в живую жизнь, и предательницу погубило предательство, а благородный король был спасен по божьему произволению от насильственной смерти и вознесся в праведной славе своей над низкими помыслами подлых преступников.
Однако самому-то ему все это казалось непонятным, ибо разъяснил я, что произошло, лишь наутро услышав о случившемся, король возгласил горячую хвалу Господу, а меня осыпал словами искренней благодарности. Обрадованный его спасением, я предложил ему разыскать припрятанный орех колы – предательский дар вероломной жены, – и, когда орех был извлечен из тайного хранилища, обнаружилось, что, пропитавшись протухшей за неделю отравой, он гнусно воняет и выглядит, как нагноенное трупным ядом яйцо. Съев его, король уже неделю гнил бы в земле со вздутым, словно испорченный клубень ямса, чревом.