Лес
Шрифт:
Аня слышала, что бормочут будущие её соседки по дому, но разочаровывать их не хотела, не до этого. Зато Венера, закончив с коробками, вдруг оказалась напротив сидящих старух, поместила руки в боки, насупилась:
– Девчата, это Анна Витальевна, школьный учитель. Купила квартиру. Жить здесь будет, не снимать. Есть ли ещё какие-то вопросы?
Старухи были ошарашили обращением "девчата", так что кроме, как кряхтением никак не отобразили сложный мыслительный процесс, что происходил у них в головах. Наконец, та, с чьих колен сбежала кошка, выдавила из себя, обращаясь ко второй старухе:
– А я тебе и говорю, что нормальная женщина въехала, тихая и интеллигентная!
***
На окнах не было штор. Квартира была однокомнатная, на первом этаже, окна большие, с замызганными
***
Ничем не лучше тёплое старое израненное временем и бывшими жильцами помещение. Запахи быта от тепла расцветут ещё больше.
– Интересно, Юра хоть видел, на что тебя обрекает?
– А ты его ещё и хвалила!
– Каюсь. Мне страшно тебя тут одну оставить. Надо срочно купить шторы, мы здесь как на ладони. С улицы видно всё. Просто кошмар!
– Да. Успокаивает только то, что здесь навряд ли ночью из дома выходит хоть одна живая душа…
Аня подошла к широко разложенному дивану, на котором лежал старый матрас, покрытый пятнами.
– Фу, я даже спать на таком не смогу!
Они с Венерой спустили матрас на пол и поволокли его в коридор. Хотелось есть и пить, но в квартире неприятно было ни к чему даже притрагиваться. Было гадко.
– Вот, что я тебе скажу, Аня! Мы здесь не будем ночевать. Сегодня я отвезу тебя к нам, а завтра я попрошу Вовку оплатить тебе услуги по профессиональной уборке. К вечеру ты вернёшься сюда, и здесь уже можно будет жить. А пока здесь будут убираться, мы съездим и выберем тебе шторы. Так и убила бы Юру, если бы сейчас увидела! Гад!
Аня кивнула.
– Гад. Я не знаю, как тебя благодарить. У меня такая чёрная полоса. И никак не закончится, как мы вернулись из отпуска.
***
– Это для нас было отпуском, для тебя – нет. Не представляю, что ты пережила. Как ты выжила!
– И мне верится с трудом, что я перенесла такое. А знаешь, что самое обидное? Что непонятно, зачем я это пережила, ради чего, чтобы сейчас вот так со мной Юра поступил? Выкинул, как грязный мешок…
Аня согнулась пополам и заплакала, как не плакала давно, с самого детства, когда упала с каруселей и её отвезли в приёмный покой зашивать голову. Тогда от страха, от белых блестящих кафельных плиток на стенах, от металлического столика с непонятными инструментами, боль в процедурном кабинете сразу улетучилась. Отец в тот же вечер выкорчевал из земли старую ржавую карусель и оттащил с другом её на помойку. Во времена Аниного детства о площадках с резиновым безопасным покрытием никто и не слыхивал. Под каруселью красовался песок с камнями, которыми и расшибла голову Аня. У неё до сих пор на лбу есть маленькая дырочка, которую не видно, когда Аня совершает макияж по всем сложным правилам «мейкапа». Она же художница, и может нарисовать себе любое лицо. Кроме счастливого.
***
А ведь начиналось всё так легко и непринуждённо. Та поездка была долгожданной. Юра сначала не хотел, чтобы они ехали вместе с Венерой и с Вовкой, но, когда Аня заставила себя говорить об этом, как о свершившемся факте, Юра отступил и сдался. Вчетвером, так вчетвером. Аня уже давно не испытывала радости в одиноких поездках с Юрой, он вечно бесился за рулём, давая скабрезные прозвища женщинам-водителям. Анна сначала протестовала, когда слышала ругательства, потом игнорировала, потом смирилась. Не её же обзывают, а других. Присутствие её друзей будет сдерживать Юрия в рамках. На это рассчитывала Аня, уговаривая их на совместную поездку. Впрочем, Венеру долго уговаривать не пришлось. Она как раз скинула вес и находилась в своей лучшей форме.
– Если не сейчас, то никогда. Я вес снова наберу, ты же знаешь, но пока я такая вот красивая, ты фотографий мне понаделаешь, идёт?
– Конечно, идёт!
Воодушевление от предстоящей поездки наполняло привычные будни Анны давно забытым на антресолях весельем. Она напевала, пританцовывала, излучала радость. Даже Юра смягчился и невольно стал ожидать от поездки чего-то большего, чем обычно. Не бытовых ссор, а, может, отдыха, блаженства, неизведанного.
***
Выбрали самый популярный летний курорт нашей страны. Гостиница располагалась в двадцати километрах от центра города. До моря было рукой подать. Место было сказочным, живописным, днём суетливым, ночью покойным, именно, так, покойным. Только стрекот цикад, бесконечный, немыслимо назойливый, когда хотя бы на секунду задумаешься о нем, непрекращающийся сопровождал весь их отпуск. До гостиницы добирались на экспресс-поезде. Анна Витальевна прилипла к окну сразу, как они вчетвером заняли все сиденья отсека. Их маленький мирок иногда омрачали придирки Юры к своей жене. Венера то и дело внутренне фыркала и стреляла глазами на всех участников беседы.
– Почему ты сидишь возле окна? Это мой билет, я же выбирал! Теперь будешь то и дело переходить через мои ноги то в туалет, то подышать. Ты же не можешь долго находиться на одном месте!
– Но ты же ничего не сказал, когда я садилась к окну, теперь тебе приспичило! Оставь уже меня в покое!
И Венера все смотрит и смотрит на Аню и глазами спрашивает её, как ты это терпишь. А Аня пожимает плечами и снова прижимается к стеклу. Потом пролетает минута, другая, и Юра втягивается в беседу с Вовкой, который то ли не замечает, как Юра себя ведёт, то ли ему всё равно. Мужчины… Мир снова наступает среди них четверых до нового взрыва раздражения, который Аня с незаметным для себя и окружающих напряжением ожидает.
***
Время в поезде шло томительно долго. Венера через полчаса после начала поездки стала шуршать пакетиками с припасенной едой. Словно белка, маленькая и вездесущая, она начала торопливо поглощать орешки. Вовка тоже присоединялся к её пиршеству, но отрывисто, неторопливо. Засунет свою громадную лапищу в пакетик Венеры, вытащит горсть, закинет в рот и медленно жует словно пробует блюдо из именитого ресторана. Сам при этом большими выпуклыми глазами провожает проносящийся пейзаж за окном. Когда орешки закончились, Анна облегченно вздохнула. Не успел Юра её обвинить в том, что она совершенно не подготовилась к поездке. Не то что Венера, не то, что все разумные женщины во всех поездах мира. Некоторое время Венера посвятила пустой болтовне с Вовкой, посвящённой смешным и непривычным для уха названиям. Лоо. А кто там живёт? Лооняне? Лоозцы? Супруги посмеялись. Аня с привычной белой завистью посмеялась с ними тоже. Потом Венера снова зашуршала и достала булочки.
– А как же фото в прекрасной форме? Ты эдак форму до пляжа не сохранишь! – пошутила Аня.
– Ну не всё же толстеют от одного вида пирожка, – добавил Юра со скучающим видом, не забыв при этом критически оглядеть фигуру Ани.
***
Аню будто ударило обухом по голове. Кровь прилила к щекам. Привычная боль, не интересная никому, даже ей самой уже. Только тело инстинктивно сжимается, разум научился не реагировать, избегать, не замечать. Венера добавила сверху какую-то шутку, как будто сверху закрыла некрасивый торт затейливым коржом. Болото, месиво. Вовка продолжал жевать, вероятно сто раз пожалев о том, что едет с ними на юг. На немногочисленных остановках люди выходили покурить, размять ноги, вдохнуть густой запах жары, цветов, незнакомого места. Аня тоже хотела выйти, но рядом сидящий муж мог сказать ещё какую-то колкость. Аню спасла Венера, легко и непринуждённо заметив, что на следующей остановке ей нужно купить пластиковые сланцы для захода в воду по камням на пляже.