Леший и Кикимора
Шрифт:
— Точно знаете?
— Я сама подарила им на день рождения. Одному — щенка таксы, а другому — ружье и пульки.
— Когда у мужчины появляются свободные деньги…
— Разве он не должен нести их в семью? — перебила она, строго посмотрев на попутчика.
— Должен. Но так хочется иметь подкожные. — Он засмеялся. — Чтобы купить, например, коробку мозаики и собирать ее вечерами.
— Только не говорите мне, что ваша жена… до того, как… — Анна осеклась.
— Моя жена оставила меня, когда я вдребезги разбил свою жизнь, как она считала.
— Так
— Нет, — сказал он. — Она не поняла, что я разбил свою жизнь на кусочки для того, чтобы собрать по-новому.
— И… вы собрали?
— Да, — ответил он. — Осталось еще кое-что… дособрать.
— Стать пастором? — быстро спросила она.
— Может быть, даже и так.
— Вы примете крещение и…
— Я смогу это сделать еще при одном условии, — тихо сказал он.
— При каком условии? — так же тихо повторила Анна.
— Когда рядом со мной будет человек, который поздравит меня с прекрасной проповедью.
— Неужели сейчас нет рядом с вами таких людей? — Анна изумилась. — Вокруг вас полно народу, не сомневаюсь. А если вы скажете что-то такое, что тронет всех, они с восторгом это сделают.
— Нет. — Он покачал головой. — Настоящий восторг — это восторг человека, который тебя любит и которого любишь ты. — Он улыбнулся, а она заметила, как напряглось ее тело от желания услышать, что же дальше. — Да, мужчина ценит уважение и одобрение других. Но у каждого должен быть человек, один, единственный, произвести впечатление на которого важнее, чем на всю вселенную. Это его жена. Однажды я поймал себя на том, что моя подруга — ее зовут Лидия — заставила меня самого удивить себя же.
— Ваша подруга…
— Да. Она живет в Питере. Знаете, я терпеть не могу возиться в огороде, а она привезла меня к себе на дачу и попросила вскопать грядку. Я согласился, но без всякого удовольствия. Из вежливости. А потом обнаружил, что работаю со страстью. Мне нравится, впервые в жизни! Понимаете?
— Н-н-да… — неопределенно проговорила Анна.
— Я проанализировал и что понял? — Он засмеялся. — Я копал, а она восхищалась, какие у меня крепкие мышцы. — Он напряг руку, сжал кулак. — Я был в одних шортах и кроссовках. Все верно, мужчины живут восхищением…
— Значит, вы за то, чтобы мужчинам льстить? Вы это серьезно? — перебила его Анна.
— Да. Я хотел еще вот что сказать, — заговорил он так энергично, что Анна не решилась спорить. — Я давно думал, почему многие женщины вступают в отношения, в которых нет для них ничего — ни радости, ни смысла?
— Понятно, вы изучили и женщин, — насмешливо заметила Анна, не удержавшись.
— Я обнаружил печальную истину — женщины не умеют себя любить. Я думал над этим и понял, что причина возникла не сегодня. Терпение, смирение, жертвенность всегда считались добродетелями, а страдание — обязательной краской жизни.
— Я лично не хочу ни страдать, ни мучиться, — бросила Анна. — Но так выходит, — она пожала плечами, — само собой.
— Само собой
— Вы считаете, что всему есть прощение? — Не ожидая от себя запальчивости, прозвучавшей в вопросе, Анна смутилась.
Он не успел ответить, в дверь купе постучали. Это проводница пришла за чашками. Она забрала их, поезд замедлил ход и остановился. В окно бил мощный свет станционного фонаря. Нечеткий голос диктора, который объявил о прибытии поезда Москва — Суходольск на станцию, будил зимнюю ночь.
— Прогуляюсь, — сказал попутчик и вышел из купе.
Анна сидела одна, чувствуя, как бьется сердце от странной тревоги. Она догадалась о том, о чем думала давно, но не могла сформулировать.
Неужели причина того, что происходит между ней и Витечкой, — это отголоски любви к другому, которую она проиграла? И до сих пор не могла взять в толк почему. Витечка был ее всегдашним запасным. С шестого класса. Он, его любовь были стеной, которая позволяла ей чувствовать себя защищенной, но…
Странный попутчик очень точно объяснил ей, почему она не удержала того… Как все просто. Она не умела восхищаться им так, как соперница, которая увивалась вокруг него, она казалась ей смешной, нелепой со своими льстивыми словами восхищения. Она восторгалась его меткими бросками, когда он играл в водное поло, его быстротой на дорожке в бассейне. Ах, какой он сильный! Ах, как он играет в водное поло — лучше всех! А она, Анна, отказывалась пойти болеть за него на соревнованиях. Более того, Анна сама ждала от него похвалы — ее силе, ее смелости, ловкости. Разве не ради этого она полезла с ним и его друзьями в пещеру?
Он звал ее на каждое соревнование — болеть.
— Опя-ять? — с тоской спрашивала Анна. — Но я была сто раз. Я знаю, твоя команда выиграет…
— Но она выиграет по-другому… — говорил он.
А та шла с ним. Она вопила громче всех на трибуне. Едва ли он различал ее голос среди других голосов, но что-то он чувствовал… Однажды Анна все-таки пошла и увидела, как ее соперница подпрыгивает на трибуне. А потом… — даже сейчас она закрыла глаза, чтобы не видеть, — он вышел из воды и обнял ту, другую, которая раскрыла объятия победителю. Он целовал ее. Впервые в жизни Анна похолодела и ледышкой сидела на трибуне, пока он и другая не ушли…
Поезд дернулся, но еще не пошел. Раздался стук под вагоном — это рабочие подбивали тормозные колодки. Анна вздрогнула, как от предупреждения. Если она будет жить так, как сейчас, она потеряет и Витечку с его искренней, она не сомневалась в этом, любовью.
Поезд лязгнул колесами, они прокрутились нехотя. Попутчик вернулся в купе, он принес с собой хрустящий аромат морозной ночи. Она видела теперь не большого заспанного енота, засевшего в норе, из которой блестели его глаза, теперь он весь вывалился наружу.