Лешкина любовь
Шрифт:
Вдали маячила белая коробка строящегося санатория. Женька частенько наведывался на стройку, чтобы посмотреть, как с помощью крана легко скользили вверх преогромные панели, как рабочие ловко, крючками, подтягивали к себе неприподъемные махины, и так же ловко, точно играя, устанавливали их на свое место. Проходил час, другой, и прямо-таки на ваших глазах вырастала стена этажа с окнами и балконными дверями.
В сторону стройки и несся птицей Женька. Длинноногий Жадин, взобравшись в гору, весь вытянулся в струнку, преследуя
С каждой минутой расстояние между Женькой и Санькой все уменьшалось и уменьшалось. Женька уже слышал свистяще-сиповатое дыхание запыхавшегося вконец своего преследователя.
«Умру, а не дамся в руки! — с непреклонным отчаяньем думал он, напрягая последние силы. — Мне бы только вон до котлована дотянуть… только бы до котлована под котельную добежать!»
II
У котлована стояло три самосвала. Поставив свой МАЗ в очередь, Серега зашагал не спеша к первой машине, тяжело шаркая о землю подошвами кирзовых сапог.
Присев на поросший тощим полынком бугор, шоферы от нечего делать дымили. И нет-нет да и снисходительно, с ленцой, гоготали, слушая злоязыкого Урюпкина, начиненного неисчерпаемым множеством всякого рода историй и побасенок.
Анисим, хозяин головной машины, покладистый кругломордый парень, кивая подходившему Сереге, сказал:
— Приземляйся. Загорать придется. Грунт, видишь, какой пошел?
Серега остановился у края котлована. Вместо клыкастого ковша к тросу экскаватора был подвешен многопудовый клин. Тупоносая чушка то натужно, со скрипом, подтягивалась к вершине хобота ажурной стрелы, то стремительно падала вниз и ухалась так, что в разные стороны пенными брызгами разлетались осколки известняка.
— Молчун, — крикнул весело и развязно Урюпкин. — Иди швартуйся, я новую былину начну разматывать из своей многогрешной жизни.
Не слушая надоедливого болтуна, Серега вытащил из кармана солдатских брюк помятую пачку дешевеньких сигарет, но закурить ему не пришлось.
От Ермаковки с крестами антенн над крышами изб, видной отсюда с увала как на ладони, бежала с гиканьем и свистом стайка голопятых мальчишек. Впереди ребят, улепетывая от погони, несся вихрастый шустряк. Ничего словно не видя, он летел прямо к воронке котлована.
— Эй! Куда ты? — загорланил предостерегающе Серега, но было уже поздно.
Споткнувшись о булыжину, мальчишка, кувыркаясь, полетел на дно котлована.
Многопудовый клин, только что подтянутый к вершине стрелы, навис, чуть раскачиваясь, казалось, над самой головой пострела.
За секунду-другую до того, как туша клина ринется черной молнией вниз, Серега прыгнул в котлован.
Он не помнил, как сграбастал в охапку мальчишку и метнулся в сторону. Прикрывая его своим телом, Серега прильнул к шероховатой стене котлована.
Парни потом уверяли: ухнувший затем клин врезался в ту самую выемку, где минутой назад распластался, скатившись сверху, вихрастый парнишка.
Взметнувшиеся к небу комья и густая белая пыль скрыли на какое-то время воронку котлована.
— Ты жив, Серега? — прокричал Анисим, подбегая к обрыву. И, не дожидаясь, когда осядет едучая муть, прыгнул вниз.
Он-то и взял из рук Сереги щуплого, перепуганного насмерть мальчишку.
— Я тебя сейчас! — сказал незлобиво Анисим, ставя на ноги голопузого проказника в задравшейся до плеч линялой грязной майке.
Чихнув раз-другой и обретя прежнюю прыть, тот вдруг бросился вон с горушки. А когда медлительный Серега вылез из котлована, мальчишки и след уже простыл.
Из кабины экскаватора выглянул, ворча ругательства, машинист:
— Живы?
— А чего ему сделается, этому медведю? — язвительно усмехаясь, сплюнул в ответ Урюпкин. — Я думал, он своими плечами яму эту всю в прах разворотит! Право слово!
Бледный Анисим укоризненно покачал головой:
— Хватит тебе скалиться!
Повеселевший экскаваторщик пошутил:
— Серега, с крестником тебя! Не спросил, как его звать?
Серега только махнул рукой. С трудом стащив с себя гимнастерку, он принялся подолом вытирать лицо, шею.
— Да ты, шайтан, иди искупайся! У тебя и в волосьях с пуд землищи и щебня! — посоветовал третий шофер.
И Серега побрел через кустарник, минуя укатанную дорогу, к разнежившейся от тепла и солнца Усе. Почему-то его слегка пошатывало.
Раздевшись, Серега постоял на сыром песке, глядя вприщур на жарко пламенеющие на той стороне горы. Натруженные, сопревшие в сапогах, ноги ласкали шаловливые волны.
В это время он и услышал позади себя натужное посапывание. Оглянулся, а неподалеку стоит вихрастый мальчишка, сцепив на затылке руки.
— Это ты и есть? — спросил Серега, с любопытством в упор разглядывая головастого, с оттопыренными ушами паренька.
— Ага, я! — охотно кивнул тот.
— Звать тебя как?
— Женькой… А тебя?
— Серегой. — Шофер усмехнулся и почесал грудь — широко развернутую, упруго напруженную. — Пойдем искупаемся, что ли?
Женька опустил руки. По-серьезному, испытующе глянул Сереге в глаза.
— А за уши меня не будешь драть?
— За уши?. Да за что же?
— Ну, за это… сам знаешь за что!
— Не буду, — пообещал Серега. И вошел в речку.
Не успел он сделать и пяти шагов, как Женька, опережая его, бросился вниз головой в теплую воду. А вынырнув метрах в десяти от шофера, отфыркиваясь, пылко закричал:
— Догоняй!
Тут уж и Серега кинулся в Усу. Он плыл тяжело, саженками, и за увертливым мальчишкой ему, пожалуй, не так-то просто было угнаться.