Лесная дорога
Шрифт:
Клавишный музыкальный инструмент со свистками.
Белокожие девочки прыгали через скакалку. В углу сидела угрюмая маленькая мулатка. Другие две играли в «камни-ножницы-бумага».
Он никогда отсюда не выберется.
Бросив последний взгляд в сторону коридора, он увидел там целое море серебра.
Майкл вскарабкался на стол и с размаху бросился на оконное стекло, весь сжавшись, в надежде, что это поможет ему уберечься от осколков. В следующий момент он уже падал, нелепо молотя по воздуху руками и ногами. Вокруг него, поблескивая в лунном свете, каскадом разлетались стеклянные
Навстречу неслись пучки разросшейся травы.
Удар о землю едва не вышиб из Майкла дух.
Потом над ним сомкнулась темнота, тени поглотили лунный свет.
Во рту по-прежнему сохранялся густой грубоватый вкус крепкого портера.
Глава 4
Первым ощущением Джиллиан Дански в то воскресное утро были бегущие по рукам мурашки. Она поежилась и подтянула колени к животу, приняв позу эмбриона, но теплее от этого не стало. Ее соски болезненно напряглись от холода. В машине не было ни одеяла, ни пледа, чтобы укрыться.
Тук, тук, тук!
Медленно пробуждаясь, она почувствовала, что в глаза ей бьет свет. И в тот же момент пришло следующее ощущение - ломота во всем теле. У нее затекла шея; тупая боль, начавшись в затылке, дошла до макушки, захватив также лоб и виски. Урчание в животе почти наверняка предвещало тошноту, предупреждая о том, что, попробуй она совершить что-нибудь более смелое, чем просто открыть глаза, ее вывернет наизнанку.
Джиллиан снова поежилась и тоненько застонала. Эти звуки были порождены не болью, а раскаянием. Все, чего хотели ее тело и душа, - это остаться на том же месте, где она была. Но она понимала, что не справится с холодом, если не будет двигаться.
Тук, тук, тук!
Не открывая глаз, она нахмурилась. Что это за шум? Она слышала его раньше, не отдавая себе отчета в том, что это такое. Похоже на стекло, что-то стучит по…
– Вставай!
– звал нетерпеливый голос Мужской голос. Но не Майкла.
Фрагменты этой странной головоломки все были здесь, но мозг работал медленно, не в силах сложить их вместе. Потом, за долю секунды, они упорядочились. Одеревенелость во всем теле. Мягкость сиденья. Холод. И этот стук… стук в окно автомобиля.
Джиллиан открыла глаза. Ее заставил зажмуриться солнечный свет, но она ясно разглядела голубую униформу. Она лежала на заднем сиденье машины, вглядываясь в грубоватого с виду, но красивого молодого полицейского, который всем своим видом выражал презрение к ней. Так на нее никогда раньше не смотрели, и она надеялась, что больше не посмотрят. О стекло ударился осенний лист, промелькнул перед лицом полицейского и исчез, на какое-то мгновение скрыв ее от осуждающего взгляда.
– О Боже! Майкл!
– воскликнула она и слишком быстро выпрямилась на сиденье, совсем позабыв о своей несчастной похмельной голове.
Тут же, охнув, она прижала к виску ребро ладони и зажмурила от боли глаза. Все это было ей внове. За свою жизнь Джиллиан напивалась довольно сильно раза три, но никогда у нее не было такого похмелья. И уж конечно, никогда не просыпалась она на заднем сиденье машины. Собственной или чужой.
Коп снова забарабанил по стеклу, знаками приглашая ее выбираться из автомобиля. Неужели парню непонятно, что у нее раскалывается голова? Джиллиан еще сильнее зажмурила глаза, но потом заставила себя открыть их, опустила ноги вниз, усевшись на сиденье, и заглянула вперед, где скорчившись, как недавно она, лежал Майкл. Его не разбудил даже стук полицейского по стеклу.
– Мадам?
– позвал коп приглушенным из-за стекла голосом.
– Выйдите, пожалуйста, из машины. Сейчас.
Последние слова были произнесены спокойно, но таким повелительным тоном, что не подлежали обсуждению. Теперь она заметила второго полицейского. Он стоял с другой стороны машины, с сумрачным выражением лица разглядывая Майкла, облаченного в изорванный, измятый мушкетерский костюм. И тут впервые Джиллиан задалась вопросом, почему ее муж не просыпается.
– О нет, - пролепетала она тоненьким голоском, даже ей самой показавшимся чужим. Протянув руку к переднему сиденью, она схватила Майкла за плечо и принялась трясти со всей силы, на какую была способна в состоянии похмелья.
– Майкл! Майкл, проснись!
– Мадам!
– заорал коп.
Джиллиан никак не могла очнуться от сна и похмелья, но этот окрик полицейского заставил ее сердце бешено заколотиться. Ее лицо залилось краской, и она подняла обе руки в знак того, что подчиняется его требованию. Пока она пододвигалась к двери машины, Майкл заворочался на своем сиденье. Джиллиан почувствовала смешанное с яростью облегчение. Он жив, слава Богу. Но хотелось бы прежде всего узнать, какого черта они делают здесь, на обочине дороги?
«Майкл, какого дьявола ты натворил?» - подумала она, отпирая, а потом распахивая дверцу.
Налетевший порыв ветра разметал по ее лицу каскад каштановых волос. Запустив в них пальцы, она отвела от глаз спутанные пряди, с раздражением почувствовав их несвежесть. Майкл медленно поднялся на сиденье. Большую часть его левой щеки покрывал темный синяк. Джиллиан понятия не имела, где Майкл его заработал или где порвал костюм. Но сейчас было не время спрашивать.
Еще сквозь сон она слышала гул моторов, но только теперь, оказавшись на улице, увидела проходящие автомобили. Вот и сейчас вблизи промелькнул смутно знакомый золотистый микроавтобус, и она молила Бога, чтобы никто из проезжающих мимо не узнал ее, стоящую на обочине в дурацком маскарадном платье. Что она им скажет? Одна мысль об этом вызвала новый приступ головной боли.
– Мадам, - строгим голосом обратился к ней полицейский.
– Боюсь, в этом костюме у вас нет с собой документов, удостоверяющих личность?
Щеки Джиллиан зарделись. Она вновь взглянула на жалкие остатки своего великолепного костюма. В голове мелькнул нелепый вопрос о том, куда подевалась ее полумаска, которую она носила большую часть вечера. Джиллиан вспомнила, что в какой-то момент вручила маску Майклу, но засомневалась, что сможет ее найти.
– Нет, у меня…
Встретив пристальный взгляд полицейского, она вся сжалась. Первое впечатление ее не обмануло. Это был красивый широкоплечий малый лет двадцати пяти, обладатель квадратной челюсти, слегка заросшей щетиной, и глаз, способных растопить девичье сердце. Но больше всего ее поразил взгляд.