Лесная герцогиня
Шрифт:
Она смущалась, когда порой замечала удивительную нежность в светло-голубых, почти дымчатых глазах Тьерри, когда он из-под смоляной длинной челки украдкой поглядывал на нее. Чертами лица он очень походил на Эврара, но у мрачного мелита ни на малую толику не было того обаяния, каким природа наделила его сына.
Эмма уже знала, что Седулий жаловался на то, что Тьерри отлынивает от любой работы – ни к земле его не приручишь, ни к уходу за скотом, ни к работам на руднике. Он мог неплохо валить лес, но эта работа ему быстро надоедала, и он отказывался, говоря, что не выносит стонов деревьев, когда они плачут под топором. Охотник из него тоже неважный.
– Шут, фигляр – да и только, – ворчал Седулий.
Но Эмма отметила, что настоятель симпатизирует Тьерри. Даже на его любовные шашни с девушками и замужними женщинами смотрит куда покладистей, чем на те же прегрешения Бруно.
– По крайней мере он умудрился не обидеть ни одной. Конечно, все это грех, но женщины после Тьерри только счастливее становятся. Не то что их мужчины. Те жалуются, что парень их жен и невест как привораживает и никакими запретами их не отвадишь от Тьерри. Эх, я не удивлюсь, если чей-нибудь отец или муж однажды сломает парню хребет.
Эмма на этот счет не опасалась за «брата». Во время празднования Пасхи, когда мужчины устроили бои на палках, она наблюдала, как ловко умеет сражаться Тьерри. Поистине здесь он был настоящим сыном своего отца. И Эмма тогда еще пришла к выводу, что Эврар поступил бы справедливо, если бы взял Тьерри в свой отряд и сделал из него воина.
Они уже подплыли к месту, где ручей вливался под свод пещеры, уходя в гору, когда она спросила юношу, хотел бы он стать воином, как его отец. Тьерри ответил не сразу. Возился, устраивая на носу плоскодонки факел – под горой их ожидал полнейший мрак. Но, когда, оттолкнувшись шестом, он по течению ввел лодку в темную сень подземелья и по-прежнему не ответил, она повторила свой вопрос. Тьерри не отшутился по обыкновению, а сказал на удивление серьезно. И тихо:
– Господин Эврар знает, что я его сын. Но его больше устраивает, что я сын его литки и по закону тоже являюсь его подневольным. Не думаю, что он что-то захочет сделать для меня.
Эмма промолчала, поняв, что неожиданно задела больное место юноши Тьерри – беспечного, как мотылек… И одновременно она ощутила злость. Злость на Эврара. Он ведь знает, что Тьерри его сын, его плоть и кровь. Но предпочитает видеть в нем еще одну крепостную душу. А сам шляется по всему миру. Как одинокий волк. Нет, не волк, а пес. Пес герцога Ренье, готовый не задумываясь выполнить любое его приказание. И с ней наверняка он поступил так же. Конечно, она не забыла, как он спас ее. Но сейчас считала, что и это он сделал по указке Ренье. А потом завез сюда и бросил. Забыл, как это и было угодно Длинной Шее. Ни одной весточки она не получила от него с тех пор.
Красноватый свет факела бликами ложился на воду, порой из мрака выступали огромные колонны сталактитов. Это было впечатляюще, даже красиво. Но Эмма никогда не любила подземелья. И хотя она часто, сокращая путь, проплывала здесь, все же каждый раз чувствовала себя неуютно. Она уже знала, за каким поворотом живут летучие мыши, когда из воды появится обломок скалы.
Эмма невольно поежилась. Откуда-то появилось странное чувство, что за ней кто-то следит. Да и Тьерри, казалось, было не по себе. Порой, опираясь на шест, он оглядывался, точно пытался увидеть что-то.
– Однажды в наших краях поселился оборотень, – неожиданно сказал он, поддавшись, видимо, мрачным воспоминаниям
Эмме стало не по себе.
– Тьерри, я прошу, не надо. Не рассказывай ничего.
Он рассмеялся, довольный ее испугом, но и не подумал уняться. Голос его стал угрожающе тихим.
– Сначала его жертвой пал один из монахов, брат Гарен. Правда, среди монастырской братии он всегда был черной овцой в стаде. Часто напивался и даже вел богохульные речи, сомневаясь в непорочном зачатии Девы Марии. Но когда его нашли всего словно изорванного, то монахи несколько дней молились за упокой его души. А после обошли всю округу, кропя святой водой, а наш славный парень Бруно устроил прямо настоящую облаву на оборотня.
– Все! Все! – закричала Эмма, но Тьерри не желал униматься.
– Будь это зимой – решили бы, что волк, а так… А второй попалась бедняжка Эрмоарда, бесноватая жена Видегунда. Недоглядел, видно, Видегунд, был на охоте, а она, как всегда, сбежала. Потом он сам не свой приплелся в монастырь, рассказал, как нашел ее, изуродованную.
– Тьерри, я тебя умоляю! – закричала Эмма чуть не плача.
Подобные россказни, да еще среди этого холодного мрака, когда ее так и тянуло оглянуться и увидеть в темноте нечто… наблюдающее за ней.
Тьерри оглянулся, увидел, что она от ужаса побледнела как полотно и близка к истерике, стал успокаивать ее. Ведь с тех пор оборотень исчез. Но Эмма все равно была обижена на него, не пожелала даже проститься, когда он доставил ее в усадьбу.
Вскоре Эмма поняла, что Седулий не спешит исполнить свое обещание насчет Видегунда. Тьерри (она не смогла долго на него сердиться) поведал ей, что Видегунд пару раз наведывался в Святой Губерт, но то ли Седулий и в самом деле не хотел направлять дикого юношу в Белый Колодец, то ли тот сам не спешил, но он так и не появился в усадьбе. Эмма скорее склонялась, что это исходит от Седулия. Он столько сил вложил в свой монастырь, создав почти чудо в этой глуши, что ему явно не хотелось, чтобы поблизости было еще хоть что-то подобное.
И тогда она решила сама разыскать юношу. Расспросила, где находится хижина лесного охотника, прихватила с собой для охраны собак, а в качестве сопровождающего – Бальдерика и отправилась в лес. Она уже хорошо знала округу, которую исходила в поисках лекарственных трав, но сейчас, с наступлением лета, когда из-за округлившегося живота ей стало трудно наклоняться, она только искала травы, а рвал их для нее Бальдерик. Причем выполнял это явно без удовольствия, а только чтобы угодить госпоже. Но это имело и свои хорошие стороны. Выражая недовольство, Бальдерик становился молчаливым, а Эмме как раз этого и хотелось. Она так уставала от шума и сутолоки, от постоянных забот и обязанностей, что ей просто хоть изредка хотелось побыть одной.
Подумать только, оказаться в такой глуши, а жить в такой суете! Конечно, она всю жизнь была в гуще событий и всегда наслаждалась этим. Но то ли она повзрослела, то ли после всех душевных переживаний в ней что-то надломилось, но она получала удовольствие лишь от уединения.
Они поднялись вверх по склону. Эмма на миг остановилась, переводя дыхание. Пахло нагретой солнцем хвоей, мятой, нежной лиственной порослью, цеплявшейся за склоны меж каменистых насыпей. Эмма наслаждалась этой красотой. Лес чаровал ее, как когда-то в юности, когда она беспечной Птичкой порхала среди зелени, разыскивая лесных эльфов. Да и сейчас она замирала, вслушиваясь в шум леса, словно желая услышать веселый смех лесных божков.