Лесная крепость
Шрифт:
– На обратной дороге на нас могут перчика насыпать.
– Что, это самое чует? – Федяев похлопал ладонью по груди, снова потряс горловину комбинезона. Маленький вентилятор, прикреплённый на прозрачной плексиглазовой стойке перед ним, прохлады не давал.
– Ракетницы готовы?
– В этом районе «стрелок» не должно быть, разведка не докладывала.
Наивный человек Федяев, ну будто бы первый день, как родился, на всё синими счастливыми глазами смотрит: вчера тут ракет-«стрелок» не было, сегодня будут. Душманы давным-давно освоили их. Американские «стрелки» – это небольшие тепловые ракеты, которые умеют пристраиваться в след любого самолёта либо вертолёта и по тёплой струе, бьющей из двигателей, настигать цель и входить точно в сопло.
Но, как говорится, голь на выдумку хитра – и от «стрелок» изобрели защиту.
Сарычев снизил вертолёт, он снова начал цеплять колёсами за камни – не цеплял, конечно, но почти цеплял, Федяеву даже показалось, что он слышит, как свистит уносящаяся назад земля, но на деле что он мог услышать, кроме вязкого грохота двигателя да сарычевского голоса, раздающегося в наушниках? Вытащил из брезентовых кобур две ракетницы, проверил их. Лицо его потяжелело, яростная синь глаз сделалась ещё более яростной. Склонив голову набок, Федяев прислушался: как там ведут себя пассажиры-десантники?
Десантники вели себя тихо. Сарычев предупредил Федяева:
– Смотри внимательнее по сторонам!
В ответ Федяев молча приложил руку к вытертому до рыжей ворсистости лётному шлему. Сарычев подумал, что сейчас второй пилот улыбнётся, но Федяев не улыбнулся – не до шуток было, и удовлетворённый Сарычев, который любил, чтобы люди на работе вели себя серьёзно, отвернулся, направил вертолёт в каменную излучину, возникшую справа.
Он как в воду глядел, Сарычев: через семь с половиной минут после того, как Федяев обнажил ракетницы, из разъёма одной из каменных седловин тихо и невесомо выскользнула лёгкая серебристая пылинка, едва приметная в пространстве, и направилась к вертолёту. Сарычев не видел её – засёк востроглазый Федяев, протёр глаза, – действительно он заметил эту пылинку или она ему почудилась? Нет, не почудилась – пылинка уже перестала быть пылинкой, она шла к ним, на глазах увеличиваясь в размерах, искрясь в солнечном свете. Федяев подобрался, отодвинул в сторону прозрачную плексигласовую форточку, чтобы было удобнее стрелять, и, прицеливаясь к «стрелке» – что за зверь? – задумчиво пожевал губами. Ни страха, ни дрожи в его лице не было.
Ракета сделала полукруг, заходя в хвост вертолёту. Федяеву показалось, что она неподвижно зависла в воздухе, приготовилась к прыжку, но пока ещё не прыгнула. Федяев сжал зубы, высунул руку в форточку и навёл на безмятежно-мирную, дорого поблескивающую в лучах «стрелку» ствол своей старой, не раз побывавшей в деле ободранной ракетницы. Когда он выстрелит, «стрелка» среагирует на всплеск выбитых из ракетницы огней и отвернёт от Ми-8: жар ракет более сильный, чем жар вертолётных сопел. Хотел выстрелить, но что-то удержало его, и он невольно закусил нижнюю губу зубами. На висках у Федяева проступил пот – мелкий, искристый, едкий, – Федяев всегда жаловался, что пот у него, будто кислота, глаза, если не уследишь, может выесть, и вздыхал обречённо, вытаскивал из кармана какую-то рваную, сплошь в дырах и прогорелостях тряпку – очередной платок, съеденный потом, демонстрировал его окружающим, как некое наглядное пособие, – лицо его выострилось: и нос, и подбородок, и даже кончики ушей стали острыми, какими-то напряжёнными – Федяев перестал походить на самого себя.
Но Сарычев не глядел на Федяева – у него была другая забота: лавировать в ущельях, выбирать наиболее безопасный путь, а Федяев… Федяев справится со «стрелкой» и без Сарычева.
Хотя вертолёт шёл с большой скоростью, трясся, словно машину допекал приступ лихорадки (металл бездушен, но, как считал Сарычев, способен болеть теми же болезнями, что и человек), увы, ракета шла со скоростью куда большей, чем Ми-8, она догоняла вертолёт, а Федяеву почему-то казалось, что ракета стоит на одном месте. Стоит, и все тут – как зависла в воздухе, так и продолжает висеть, никак она не может оторваться от вертолёта.
У Федяева невольно задрожала рука – старая ракетница была тяжёлой, пальцы быстро занемели, и Федяев задержал в себе дыхание, ожидая: когда же ракета стронется с места, когда начнет приближаться? Или она передумала и сейчас оторвётся и пойдет вниз, рухнет на прозрачно-сизые, успевшие нагреться на солнце камни?
Вот ракета качнулась, стрельнула острым серебряным лучиком, стараясь угодить Федяеву в глаза, но Федяев пропустил секущий больной луч сквозь себя и нажал на спусковые собачки ракетницы. На обе сразу.
Длинный дымный сноп вымахнул из стволов, вначале он был бесцветно-серым, неприметным, потом окрасился в яркую, светящуюся розовину, будто по воздуху провели невидимой сочащейся кистью, «стрелка» мгновенно среагировала на дымный след, дрогнула, отклоняясь от курса, и поплыла, набирая скорость, в сторону, за двумя пушистыми огненными шариками. Федяев бросил ракетницу на пол, поднял вторую, высунул ствол в форточку.
Повторный дуплет делать не пришлось – «стрелка» ушла за алыми светящимися шариками в камни. Федяев облегченно вздохнул, когда услышал взрыв.
– Молодец, Федяев! – похвалил командир, подмигнул второму пилоту, по радио предупредил своего ведомого капитана Новикова, чтоб тот тоже был начеку, посматривал налево-направо, а вдруг откуда-нибудь выплывет еще одна «стрелка», снова вывернул голову и вторично подмигнул Федяеву. – К десантникам сходи, Федяев, предупреди, чтобы тоже посматривали по сторонам – коли один раз врезали, то врежут и второй.
– Есть! – Федяев расплылся в улыбке, лицо его сделалось широким, черты помельчали, густые янычарские брови разошлись, он неторопливо выбил из расстрелянной ракетницы пустые гильзы, хотел было швырнуть в распахнутое оконце вертолёта, но вовремя остановил самого себя и сунул гильзы под сиденье.
Сарычев никак – ни жестом, ни словом, ни поворотом головы – не отозвался на это, лишь только выровнял вертолёт, качнувшийся от взрыва, в следующий миг уголки губ у него удовлетворенно дрогнули: правильно поступает Федяев, после себя лучше всего не оставлять никаких следов. Картонные гильзы от ракетницы – это следы. Ребята из десантных батальонов, когда ходят на задание, даже окурки за собой подбирают, ничего не оставляют: ни бумажек, ни консервных банок, ни полиэтиленовой упаковки, ни пуговиц, всё сгребают в один мешок, потому никогда по внешним приметам не определишь место, где они побывали, так и лётчикам не надо после себя оставлять следов. Федяев загнал в спаренный ствол ракетницы два новых заряда. Потетешкал тяжёлую, похожую на обрез ракетницу в руке и положил её себе под ноги.
Потом поднялся и, горбясь, цепляясь пальцами за ребристые выступы, выбрался из кабины к десантникам.
По ним ещё раз ударили «стрелкой». Десантники первыми заметили серебряный пенальчик, плывущий в воздухе, подняли крик, Федяев, резко посунувшись к форточке, чуть не вынес её головой, сморщился от боли, сплюнул себе что-то в ладонь, потянулся было за ракетницей, но стрелять второму пилоту не пришлось – пенал был уведён в сторону новиковским вертолётом, оттуда точно угодили по пеналу спаренным выстрелом.