Лесная легенда (сборник)
Шрифт:
Корзиночку я, конечно, оставил там, где стояла.
Жена Ружицкого собрала неплохой стол, и мы хорошо посидели. Говорили, в общем, о постороннем — у нас с ним не было таких уж особенных общих воспоминаний, а ту историю марта сорок пятого как-то оба обходили молчанием. Помянули Крутых. Помянули Томшика: он, оказывается, погиб в апреле сорок
И как-то так само собой вышло, что разговор после Томшика незаметно съехал на март сорок пятого. Собственно, начал не я, а Ружицкий, сказавши: хотя дело давно и закрыто, он до сих пор периодически дает своей агентуре в деревне (уж мне-то можно признаться, что она есть, пусть и в малом числе) ориентировку на Факира. Потому что все же надеется выловить того чертова гипнотизера, к которому осталось немало вопросов. И тут мне в голову пришла мысль, которая два года назад как-то и не приходила.
— Витек, — сказал я. — А что, если ваши хлопцы тогда, в сорок пятом, все же натыкались на Факира? Живущего в одиночку на каком-нибудь дальнем хуторе? Но он, паскуда, им попросту отвел глаза, они увидели седого старичка или кого-то, совершенно на Факира непохожего? Гипноз, оба знаем, вещь вполне реальная и наукой признанная… А?
Он чуть подумал и ответил:
— Теоретически можно допустить, почему бы и нет… Гипнотизер, он, безусловно, сильный… — и упрямо продолжил: — Но не сможет он прятаться всю жизнь, я его обязательно в конце концов прищучу. И тогда поговорим…
И разговор вновь перешел на другие темы. Я у него переночевал, а утром он отвез меня на вокзал. Назад я опять-таки добрался без приключений.
Витек так Факира и не нашел. В феврале сорок девятого его с повышением перевели в воеводское управление, а летом на лесной дороге его машину расстреляли из засады аковцы, и никто из четверых не уцелел. Скверный выдался год — тогда же, в сорок девятом, точно так же в аковскую засаду попал и погиб не кто-нибудь, а замминистра обороны Польши генерал Роля-Жимерский. Не знаю, поддерживал ли преемник Ружицкого ориентировку на Факира, но известно достоверно: в середине июля пятьдесят третьего, когда я уезжал из Польши, его так и не нашли. А та чертова корзиночка с земляникой, оказалась, к счастью, последней неправильной вещью, которую я видел в жизни. Никогда больше не случалось ничего такого — и хорошо, по-моему.
Вот и вся история, собственно. Но коли уж мы сидим третий вечер… Хотите, расскажу кратенько про свою дальнейшую судьбу? Вы об этом ни в одной книге не прочитаете, как-то до сих пор не принято об этом писать. Но и подписок я никаких не давал. Хотите?
Ну так вот… В октябре сорок девятого министром обороны Польши стал маршал Рокоссовский. Как писали тогда в газетах, по просьбе польского правительства и с согласия советского. Ну, между нами, прекрасно понятно, кто его туда назначил. Я же говорю, за поляками нужен был особый пригляд.
Свои мелкие интриги поляки, несмотря на весь присмотр, плели. И Рокоссовского очень быстро взяла плотно «под колпак» польская
В конце июля, через три с лишним месяца после смерти Сталина меня вызвали в Москву. Формулировка была стандартная: прибыть для получения нового назначения, на передачу дел и сборы — трое суток. На сей раз передача дел длилась гораздо дольше, чем тогда, в сорок пятом, и уже не устно, а с подписанием бумаг. И сборы тянулись дольше — успели, как люди семейные, обзавестись кое-каким барахлишком, которое не хотелось бросать.
Да вдобавок нужно было решить в лихорадочном темпе два вопроса. Один — посерьезнее. Поскольку по формулировке было ясно, что в Польшу я уже не вернусь, жене следовало за трое суток уволиться, что в те времена было не так просто сделать. Даже то, что она не военнослужащая, а вольнонаемная, могло делу и не помочь. Но у меня были неплохие отношения с начальником представительства МГБ (точнее, уже МВД — буквально через несколько дней после смерти Сталина МГБ влили в МВД). Он и подписал уже в первый день приказ об увольнении — «в связи с требующимся в Москве лечением». Возможно, такая быстрота объяснялась еще и тем, что времена стояли зыбкие, мутные какие-то — мы уже знали, что арестован маршал Берия, несколько человек из высшего руководства министерства, некоторые министры внутренних дел в республиках. И никто ничего не понимал…
Вторая загвоздка была скорее юмористической. Все время, что я прослужил в Польше, так и не имел советского военного мундира, так уж мне полагалось. Не отсвечивать особенно. Если и появляться в форме, то исключительно в польской.
Хорошенькое дельце — являться к московскому начальству в штатском… Втык воспоследовал бы моментально. Хорошо, наши ребята, советники, подмогли: быстренько раздобыли на складе представительства новенький мундир — галифе и погоны с соответствующими кантами, надлежащая фуражка, китель… вот смех, я впервые в жизни надел китель, до Польши обходился гимнастерками. Ну, отвальная, конечно — и для наших, и для поляков.
И застучали колеса по рельсам… В Москве, как и при прежних поездках в отпуск, остановились у родителей жены. Жилье позволяло: тесть мой служил в МИДе (правда, на должности не особенно и высокой, переводя на армейские мерки, вряд ли выше майора). И квартира у него была отдельная, трехкомнатная, не в самом центре, но и не в Марьиной Роще, понятно. Как обычно, мы с женой и сынишкой обосновались в бывшей комнате жены. Во второй обитали тесть с тещей, третья служила гостиной. По тем временам — сущие хоромы…
С тестем и тещей у меня, в общем, сложились нормальные отношения (виделись мы до того по паре дней в год, за столь короткое время рассориться не успеешь, а главное, они вовсе не считали дочкино замужество неудачным, наоборот). Но на сей раз создалось полное впечатление, что мысленно он на меня чуть пофыркивает. Причину мне как-то через пару дней рассказала, посмеиваясь, жена, успевшая поговорить с матерью. Тестюшка мой, оказывается, не на шутку сердился оттого, что из-за меня его кровиночке пришлось уйти с загранработы, на коей, он надеялся, любимая доченька сможет сделать карьеру.