Лесник поневоле
Шрифт:
Отстрел с использованием глушаков - милое дело, глаза сразу не воспринимают происходящее, когда звуков нет. Даже Платонычу пришлось сменить свою "берданку" ради тишины общего дела. А вот вылавливать женщин и детей и загонять их в сарай оказалось гораздо сложнее. Ничем не отличается от точно таких же фашистских действий, разве что поджигать никто ничего не собирался. Пусть посидят, пока "освободители" скомпонуют караван еды, захватив кое-какую скотину. Конечно, уводить четвероногих и пернатых не стали - нужны полуфабрикаты, копчёнка и прочие съедобности. А также крупы, картошка, овощи и хоть какие-нибудь фрукты. Впрочем одну корову всё-таки прихватили, для молока, вместе с хуторским ручным сепаратором. Как и банки и небольшие кадки с соленьями - всё остальное пришлось бросить, скрепя сердце.
На трупе очкарика оставили надпись "Смерть фашистам и их прихлебателям!" - пусть ищут местных партизан, а не лесников с юга. После чего, увели сразу пять телег, битком набитых съестными припасами. Операция класса "еда" не предусматривала другие виды диверсий!
На первом же привале Межову было высказано то, что о нём думают.
– Товарищ майор, вы неправильный красный командир. Мы должны отвезти эти продукты жителям какого-нибудь села, а не награбить себе.
Аня решительно смотрела ему в глаза, хотя и волновалась - чувство справедливости переполняло девушку, принявшую участие в обычном налёте. Конечно, если бы взорвали железную дорогу или склад фашистских боеприпасов, никакого возмущения не последовало бы. Или, в крайнем случае, отвезли продукты людям... Гена сначала посмотрел на комсомолку, а потом забрал свою порцайку и отошёл к ближайшему поваленному дереву, чтобы спокойно поесть. Зато Артём Рыбаков с удовольствием попытался вправить мозги юной робингудихе.
– Анечка, а куда именно отвезти и кому именно отдать телеги? Ты можешь сказать, как это сделать?
– Ну, я не знаю, - засомневалась лесная дева в камуфляже, - наверно в любую деревню можно.
– А поконкретнее объясни. Только, чтобы нас не поймали.
– А, вот вы о чём. Ну, можно было подогнать телеги к деревне и там оставить. И кто-нибудь сходит и скажет местным.
Странно, но озвучивая свой план, Аня вдруг заметила некоторые слабости. В любой деревне есть полицаи, которые могут заметить диверсантов, а продовольствие наверняка заберут себе. Действительно, зачем же тогда рисковали?
– Ладно, я хорошенько подумаю, но считаю, что мы должны более активно воевать с немцами. А не заниматься только лёгкими делами.
Через два дня, выздоравливающему деду поручили разобраться с обозом, а сами, прихватив миномёты и оставшиеся мины, отправились к аэродрому. Пора было устроить наземные разборки с авиацией, чтобы Межов мог спокойно спать. Заодно, захватили кое-что ещё из "тихомировского наследства".
Дневные наблюдения порадовали, по-своему. Местные фрицы, воодушевлённые развивающимся блицкригом и ещё не сталкивавшиеся с партизанами, действовали в своей обычной, хозяйской манере. Есть трофейный аэродром - значит нужно его обустроить, замаскировав от возможных налётов русской авиации. Всё хозяйство уже обнесли лёгким забором из колючей проволоки, поставили охрану (иногда вглядывавшуюся в окружающий лес), отремонтировали постройки и даже забетонировали блок-пост на въезде с просеки. На самой дороге произвели дополнительную отсыпку, выровняли всё, что можно, и спокойно занимались текущим - регулярно посылали свою эскадрилью в район боевых действий. Лесных патрулей пока не было видно, видимо ограничились тем, что установили пулемётные гнёзда на все четыре стороны света. Если кто пойдёт в лобовую атаку - мало не покажется. Строителей уже не было, персонал вполне обходился стандартным набором: лётчики, техобслуга, караул. Иногда, делались облёты вокруг, на всякий случай, чтобы засечь приближающийся через лес крупный отряд (если таковой вдруг изыщется).
Лесники тоже времени не теряли - откопали, метрах в трёхстах от ограды, две широкие ячейки под миномёты. Только расположили их с учётом вражеских пулемётов (примерно посерединке между осевыми направлениями). Минам без разницы откуда вылетать - хоть из ямы, хоть с пригорка, а вот МГ-34 так не умеют. Им и густота деревьев мешает, и навесиком стрелять не могут, а для гаубиц (если бы были) дистанция ничтожна. Даже защита против авиации всегда под рукой - попробуй ночью что-нибудь увидеть, когда нет специальной техники, засекающей нагретые стволы.
– Бомбим фашистов без фанатизма, не зарываясь. Чуть что не так, сразу отступаем, прервав миссию. Если прижмёт и миномёты бросим, - ставил задачу Межов, - главное, накрыть ГСМ, склад с бомбами и побольше самолётов. Остальное, как получится.
– А снайперам что делать?
– Остальные ведут спокойный отстрел, используя пламегасители, - и уточнил, конкретно Ане, - также без фанатизма и героизма. Чтобы из ячеек только ствол, глаза и шлем торчали. В атаку не ходить, "ура" не кричать!
Красноармейка только гыркнула что-то невнятное, но особо не возмущалась, понимая, что нарушение инструкций приведёт к отчислению и переводу в тыл. Сам майор потратил полдня, чтобы найти место для одного-единственного выстрела, который мог пригодиться. А мог и пропасть втуне! Жалко, конечно, но никуда не деться - копить бесценные снаряды тоже глупо.
Первым, в полтретьего ночи, начал Тёмка Рыбаков, подобравшийся достаточно близко к "упаковке" из мешков, оконтурившей южный пулемёт и его обслугу. Граната тихо взорвалась внутри, поделившись с пулемётчиками газом. Сразу после этого и другие лесники вступили в бой. Аня выцеливала часовых, не успевших залечь, Филатов и Локтев (разнесённые на девяносто градусов между собой) начали пристрелку. А Межов шарахнул из гранатомёта прямо в служебку, где обитали караульные - пусть выжившие прячутся от "артобстрела", а не мешают ответной стрельбой или грамотными действиями. Любой человек, рядом с которым хоть что-то взорвалось, инстинктивно старается спрятаться и не вылезать, пока взрывы не кончатся. Даже если остальное бабаханье раздаётся где-нибудь на стороне. Психология, едрить её кочерыжку, одинакова для всех!
Гена уже вёл корректировку миномётов, наводя один на замаскированные самолёты, а другой - к аэродромным сооружениям, полным боеприпасами и горючкой. Немцы, наконец-то пришедшие в себя, разобрали сектора и принялись отстреливаться. Хотя куда целиться, когда кругом густой лес и ни хера не видно? Западный блокпост скоро заткнулся, заполучив "шариковую" гранату от Артёма, а северный и тот, что на въезде, упорно вели перестрелку с деревьями. Под падающие с неба мины мало кто выскакивал, проще было отсидеться, вызвав помощь. Странно, но и здесь кто-то перерезал телефонные провода, хотя рация исправно донесла вопль о помощи в городок Листвяничи, километрах в десяти к северо-востоку. Плохо быть потайным объектом - помощь прибудет, как в американских фильмах, когда уже всё кончено. Немцы сами виноваты - слишком быстро пёрли на восток, поэтому и тыл не успевал обустраиваться, как положено. Хотя, однозначно, всё шло к этому - тогда воевать станет гораздо труднее.
В конце концов, топливо нащупали, после чего аэродром стал хорошо освещён. Тогда и до бомб добрались, правда буквально последними минами. Локтев, грохнув несколько самолётов, первым начал отступление. Миномёт, оставшийся без боеприпасов, следовало припрятать, завернув в пластиковый мешок и утопив в заранее найденном болоте. Плиту пришлось бросить, второго номера всё равно не было. Филатову помог Рыбаков - всё-таки, прихрамывающий старшина даже от смерти не смог бы быстро убежать с грузом. Анюту уводил сам главначпупс, чуть ли не насильно. Попробуйте оторвать всё более свирепеющую русскую бабу от истребления врагов, напавших на её дом, семью и жизненный уклад!
Пыхтящее, недовольное создание ёрзало на плече и пыталось стрелять даже из такой позиции.
– Товарищ майор, ну почему мы отступили? Можно же было ещё много немцев убить!
– Аня, пойми правильно, мы не в состоянии победить всю армию. Поэтому, на каждой операции должны знать меру.
Очень трудно объяснять гражданским суть термина "уместность" - ибо людям трудно осознать черту, за которую не следуют переступать. Не тот край пропасти, где, даже остановившись, всё равно падаешь из-за инерции ситуации, а заблаговременную грань. Её ещё даже не видно - порой, как и сам обрыв в катастрофу. И вычисляется сия граница глубокими знаниями, мерой разумного, чувством "лёгкого голода за изобильным столом". Цирковые трюки уместны в цирке, да и то со страховкой, но никак не на парапете крыши двенадцатиэтажки. Порой, резонным барьером является стоп-сигнал класса "вообще не делать", особенно когда последствия никак не просчитываются.