Лесной прадедушка (Рассказы о родной природе)
Шрифт:
— Ну вот и поговори с ним! — махнул рукой дядя Федя. — Разве это охота?
— Объясни, пожалуйста, в чём тут дело? — спросил я товарища.
— А вот в чём, — охотно ответил он. — Понимаешь, стою я здесь. Впереди полянка, вся белая, так и искрится на солнце. А за полянкой, видишь там — зелёные ёлочки из-под снега выглядывают. Вот бы, думаю, по этой полянке да лиса проскочила! Ты понимаешь — рыжая, на белом снегу, на фоне этих ёлочек… Какой сюжет для рисунка, а?.. Ну, я ей выход на полянку и устроил. Забыть не могу, как она по ней пронеслась. Хвост на сторону, трубой. Так перед глазами и стоит.
— Нет, ты мне шкурки из Москвы не вози, у меня своих хватит, — сурово ответил ему старик, принимаясь сматывать флажки. — А вот что слушай: больше не смей ко мне и на глаза показываться… — Он помолчал и вдруг, лукаво улыбнувшись, добавил: — Ежели ты мне настоящую картину всей этой охоты не привезёшь. Чтобы и снег был, и ёлочки, и лиса на снегу… Всё, как ты здесь сейчас рассказывал.
— Вот это дело! — радостно воскликнул приятель. Он вскочил с пенька и обнял старого охотника. — Привезу, дедушка! Уж для тебя от всей души постараюсь. Вот видишь, — сказал он мне, — дедушка, значит, тоже в душе художник. Ему не шкурка нужна, а сама лиса!
— Да чтоб на снегу как живая была! — добавил дядя Федя.
ЗА СЕЛЕЗНЯМИ
Как только в воздухе запахнет весной, потянут с юга перелётные птицы, тут с нами, охотниками, начинает твориться что-то неладное. В эту пору охотника сразу можно узнать и отличить от обыкновенного человека.
Вот посреди мостовой стоит пожилой человек и, подняв кверху лицо, взволнованно шепчет: «Раз, два, три… пять… восемь… одиннадцать…»
Кругом несутся автомобили, обдают потоками грязи, а он всё смотрит и смотрит вверх и считает: «Двенадцать… пятнадцать… семнадцать…»
— Гражданин, — трогает его за плечо какая-то сердобольная женщина, тебе что — померещилось что-нибудь?
Но он, не отвечая, продолжает считать: «Двадцать… Двадцать два, двадцать три…» И так он будет стоять и глядеть вверх как зачарованный, пока вереница гусей не скроется в голубой весенней дали.
В эту пору и самих охотников неудержимо тянет вслед за птицами в леса, на разливы озёр и рек, туда, где природа справляет весёлый праздник весны.
Хорошо тогда сидеть с ружьём в шалаше на берегу тихой заводи и подкарауливать диких селезней. А чтобы подманить их к шалашу, охотник пускается на хитрость; он сажает на воду перед шалашом привязанную за ногу ручную утку.
Утка покрякивает, селезень подлетает. Только стреляй вернее, не промахнись, и ты всегда вернёшься домой с хорошей добычей.
У кого есть ручная, или, как её охотники называют, «подсадная» утка, тот охотник — счастливец. Ну, а как же быть тому, у кого такой утки нет? Тут уж надо идти на двойную хитрость: вместо живой утки сажать на воду чучело (деревянное или резиновое), а чтобы ветер его не угнал, снизу привязать на длинной верёвке грузик.
Крякать такое чучело, конечно, не может, поэтому приходится самому. Одни охотники крякают в манок, другие просто в кулак, кто как сумеет. Но всё-таки как ни крякай, а вот как настоящая утка — никогда не сумеешь.
Охота без
Долго думали мы — охотники-безутятники, как бы нам «оживить» нашу приманку. Наконец кто-то придумал и напечатал в журнале отличный способ: к той самой бечёвке, на которой подвешен к чучелу грузик, надо ещё привязать сбоку тоненький поводок с крючком, а на крючок прицепить живую рыбку. Рыбка будет дёргать за поводок, и чучело начнёт шевелиться, будто живая утка. Просто и хорошо.
…И вот я уже сижу в шалаше, а передо мной на неподвижной воде весело плавает моя «ожившая» уточка.
На крючок я прицепил шустрого карасика, он живой, энергичный, так и дёргает за бечёвку.
Я достаю из сумки манок и начинаю усиленно крякать. Крякаю полчаса, крякаю час… И вдруг откуда-то издали слышится ответный крик селезня. «Шварк, шварк», — отвечает он мне и, свистя крыльями, опускается на воду… Как он хорош в своём весеннем наряде: голова сизая, грудь тёмно-коричневая, а спина серая, с синим зеркальцем на крыле.
Высоко подняв голову и зорко оглядываясь, он плывёт всё ближе и ближе к моей уточке. Ещё секунда — и можно стрелять.
Но тут происходит что-то невероятное: моя деревянная утка неожиданно бросается в сторону, ныряет, вновь появляется на воде и во всю прыть пускается наутёк.
Чучело «ожило». Забыв об охоте, я выскакиваю из шалаша. Селезень улетает. Но я уже и не думаю о нём, бегу к лодке и пускаюсь в погоню за уткой. Не тут-то было: она удирает и от меня. С трудом настигаю беглянку, хватаю за шею, тащу из воды, утка упорно сопротивляется. Наконец она в лодке, но какая-то невидимая сила пытается вырвать её у меня из рук и утащить обратно в воду. Я хватаюсь за бечеву и после короткой борьбы подтаскиваю к лодке крупную щуку, значит, попалась на моего карася и теперь на крючке. Ещё миг — щука обрывает бечёвку, скрывается под водой.
Вот и конец. Я сижу в какой-то растерянности, сам не могу понять, кто же я: охотник или рыбак? А впрочем, не всё ли это равно; главное — то, что у меня нет ни щуки, ни селезня. Получилось совсем как в пословице: «За двумя зайцами погнался, ни одного не поймал».
НЕОЖИДАННОЕ ЗНАКОМСТВО
Весенняя безлунная ночь.
Я выхожу из лесного кордона и сразу же погружаюсь в непроглядную тьму. Но дорога мне хорошо знакома.
Я уверенно спускаюсь в низину, перехожу дощатый мостик через ручей, выбираюсь на пригорок и иду дальше по лесной дороге.
Иду, руководствуясь вовсе не зрением, а догадываясь об окружающей меня местности по различным звукам и запахам.
Вот в стороне от дороги слышится вкрадчивое, ещё негромкое урчание лягушек. Значит, я прохожу мимо заболоченной низины. А дальше пойдёт сосновая грива.
Как славно запахло смолой! Под ногами чувствуется не грязь, а сухая земля — песок. За сосняком начинается берёзовое мелколесье.
Лёгкий ветерок доносит горьковатый и очень приятный запах набухающих, готовых раскрыться почек.