Лесные братья
Шрифт:
«Здравствуйте! Начинается!» — подумал я.
Приближался вечер, а ночевать было негде. Мы случайно наткнулись на проломанную каменную стену; пробрались в отверстие. За стеной — глухой сад. В глубине сада какие-то развалины. Мы выбрали закоулок поглуше — комнату без пола и с крышей, до половины снесенной прочь. Натаскали охапку мягкой душистой травы, завалили вход в наше логово какими-то чугунными скамейками, укрылись плащами и легли спать.
— Рита! — спросил Николай, дотрагиваясь до ее теплой руки. — Тебе не страшно?
— Нет, — ответила Рита, — мне не страшно, мне хорошо.
— Рита! — спросил я, укутывая ее крепче полой плаща. — Тебе не холодно?
— Нет, — ответила Рита, — мне не холодно, мне хорошо. — И рассмеялась.
— Ты чего?
— Так. Теперь мы совсем бесприютные и беспризорные. Я никогда еще не ночевала в развалинах. Но я ночевала однажды на крыше вагона, потому что в вагоне ночью лезли ко мне солдаты.
— Кто? Красные?
— Да.
— Неправда. Красные не могли лезть, ты выдумываешь. — возмутился Николай.
— Могли, сколько угодно, — сказал я. — Поверь мне, я был больше тебя там и знаю лучше тебя.
Но он не хочет сдаваться и вставляет напоследок:
— Если это правда, что они лезли к беззащитной женщине, то это были, очевидно, отборные негодяи и бывшие дезертиры, которых вовремя позабыли расстрелять.
Суждения Николая отличаются красочностью и категоричностью, а его система делать выводы всегда ставит меня в тупик, и я говорю:
— Смотри проще.
— Гайдар! — шепчет мне на ухо возмущенная Рита. — И ты тоже раньше смотрел проще?
И я отвечаю:
— Да, смотрел.
Но Рита прижимается ко мне и горячо шепчет:
— Ты врешь, ты непременно врешь. Я не верю, чтобы ты был такой.
И кладет мне голову на свое любимое место — на правую сторону моей груди.
Николай лежит молча. Ему что-то не спится, и он окликает меня.
— Ну?
— Знаешь, что? По-моему, ты все-таки… все-таки… очень беспринципный человек!
— Может быть. А ты?
— Я-то? — Он смеется. — У меня есть основные положения, которым я не изменяю никогда. В этом отношении я — рыцарь.
— Например?
— Ну, мало ли что… Например, ты… что бы вокруг тебя, да и вообще, ни делалось скверного, всему и всегда ты находишь оправдание. Это нечестно, по-моему.
— Не оправдания, а объяснения, — закрывая глаза, поправляю я.
Минута, другая. Засыпаем. В просвете сломанной крыши пробивается зеленый луч и падает на синие волосы Риты. Рита улыбается. Рита спит. Рите снится сон, которого я не вижу…
Проснулись мы рано. Стояло яркое солнечное утро. От промытой росой травы поднимался теплый ароматный пар. Было тихо в заброшенном саду. Где-то невдалеке журчала вода: в углу сада находился фонтанный бассейн, заросший мхом.
Умывшись из бассейна светлой, холодной водой, мы выбрались через пролом на обсаженную деревьями улицу и пошли бродить по незнакомому городу. Зашли на базар, купили чурек — круглую пышную лепешку фунта на два с половиной, купили колбасы и направились в грязную базарную чайхану, одну из тех, в которых целый чайник жидкого зеленого напитка подают за семь копеек. И пока старый текинец возился возле огромного пятиведерного самовара, вытирая полой своего халата предназначенные для нас чашки, Николай достал нож и крупными ломтями нарезал колбасу.
Старик тащил уже нам поднос с посудой и чайником, но, не дойдя до стола, внезапно остановился, едва не выронил посуду и, перекривив осунувшееся лицо, закричал нам:
— Эйэ, ялдаш, нельзя!.. Э-э, нельзя!.. — А сам указывал на наш стол.
И мы сразу же поняли, что это аппетитные ломти колбасы привели почтенного старца в столь яростное негодование.
— Эх, мы! — сказал я Николаю, поспешно упрятывая колбасу в карман. — И как это мы не сообразили раньше?
Старик сунул нам прибор на стол и ушел, вспоминая имя Аллаха и отплевываясь.
Но мы все-таки перехитрили его. Мы сидели в пустом темном углу, и я под столом передавал Рите и Николаю куски. Ребята заталкивали их в середину хлебного мякиша и потом, чуть не давясь от смеха, принимались есть набитый запретной начинкой чурек.
Пошли за город. За городом — холмы, на холмах — народ. Праздник, гулянье…
Узбеки Самарканда по большей части низкорослы и полны. Одеты они в засаленные ватные халаты с рукавами, на целую четверть спускающимися ниже пальцев. На головах тюрбаны, на ногах туфли. Здесь же туркмены носят халаты тонкие, красные, туго перетянутые узенькими поясами; на головах огромные черные папахи, густо свисающие кудрявой овечьей шерстью.
Я взял одну из таких папах и ужаснулся. По-моему, она весила никак не меньше трех-четырех фунтов.
Видели и здешних женщин. Опять-таки ничего похожего на Узбекистан. Лица монгольского типа — открытые, на голове словно круглая камилавка, на камилавку натянут рукав яркого цветного халата; другой рукав без толку мотается по спине. На руках медные браслеты, длиной от кисти до локтя; груди в медных блестящих полушариях, как у мифических амазонок; по лбу тянутся золотые монеты, спускающиеся по обеим сторонам лица; на ногах деревянная обувь, разрисованная металлическими гвоздями; высокие, выше московских, каблуки. Проходили мимо армянки в накидках и персиянки в черных шелковых покрывалах, похожие на строгих католических монахинь.
Мы забрались на холмы. Внизу была долина, а невдалеке начиналась цепь гор. На горах были видны белые пятна нерастаявшего снега. Там за вершинами, в нескольких километрах отсюда, чужая сторона, чужой край — Персия!
Спустились в сухую песчаную лощину. Было интересно идти по извивающемуся и завивающемуся руслу высохшего ручья, ибо из-за отвесных кручин обрывов ничего, кроме палящего солнца, — будь оно проклято! — не было видно и нельзя было определить, куда выйдешь.
— Смотри! — крикнула Рита, отскакивая. — Смотри, змея! Мы остановились. Поперек дороги, извиваясь черной лентой, ползла полуторааршинная гадюка. Николай поднял большой камень и швырнул в нее, но промахнулся, и змея, засверкав стальной чешуей, шмыгнула вперед. Но Николай и Рита пришли в неописуемый азарт: на берегу, поднимая камни, они неслись за ускользающей змеей до тех пор, пока в голову ей не попал тяжелый булыжник; она остановилась, закорчилась и зашипела. Долго еще они швыряли в нее камни, и, только когда она совсем перестала шевелиться, подошли поближе.