Лесные были и небылицы

Бианки Виталий Валентинович

Но вот словно чья-то неуловимая тень скользит вверху, по очериди затмевая золотые небесные огоньки. Слышится легкий прерывистый свист. Неясные голоса звучат с высокого ночного неба.

Мгновенно просыопаются дворовые утки и гуси. давно, казалось, забывшие волю, птицы в смутном порыве бьют крыльями по воздуху. Они приподнимаются на лапках, вытягивают шеи, кричат, кричат горестно и тоскливо. С высокого черного неба им отвечают призывом вольные, дикие сестры. Над каменными домами, над железными крышами тянут стая за стаей крылатые странники. Свистят утиные крылья.

Звенит гортанная перекличка диких гусей и казарок:

– Го! го! го! В дорогу, в дорогу!

– От холода и голода! В дорогу, в дорогу!

Замирает вдали звонкий гогот перелетных, а в глубине каменного двора мечутся давно отвыкшие от полета домашние гуси и утки.

80 ТЫСЯЧ ДЕРЕВЬЕВ И КУСТОВ

Юные садоводы-любители активно участвуют в "Неделе сада".

За последние дни плодово-ягодная станция распределила по городу 5000 саженцев яблони, смородины, крыжовника и различных декоративных растений. В садах, парках, скверах, на площадях и улицах Ленинграда идет осенняя посадка деревьев и кустов. Город озеленяется кленами, дубами, березой, кустами сирени и жимолости. Осенью высажено юннатами свыше 80 тысяч деревьев и кустов.

ПРЯЧУТСЯ...

Холодно становится, холодно!

прошло красное лето...

Стынет кровь, вялыми становятся движения: одолевает дремота.,

Хвостатый тритон все лето прожил в пруду, ни разу не вылезал из него. Теперь вскарабкался наберег, побрел в лес. Нашел гнилой пень, скользнул под кору, свернулся там в клубочек.

Лягушки, наоборот, скачут с берега в пруд. Ныряют на дно, забиваются поглубже в тину, в ил. Змеи, ящерицы прячутся под корни, зарываются в теплый мох. Рыбы стаями громоздятся в омутах, в глубоких подводных ямах.

Забравлись в щелочки, скважинки коры, в трещины стен и заборов бабочки, мухзи, комары, жуки. Муравьи закупорили все ворота, все входы-выходы своего высокого стовратого города. Забрались в самую глубину его, жмутся там в кучи, потесней, - застывают так.

Голодно становится, голодно!

Холод не так страшен тем животным, у которых кровь горячая, - зверям, птицам. Лишь бы пища была: поел - словно печечку в себе затопил. Но с холодом приходит и голод.

Скрылись бабочки, мухи, комары, - и нечего стало есть летучим мышам. Они прячутся в дупла, в пещеры, в расселины скал, под крышу на чердаках. Повисают там вниз головой, прицепившись за что-нибудь коготками задних лапок. Запахиваются, как плащом, своими крыльями, - засыпают.

Скрылись лягушки, жабы, ящерицы, змеи, улитки. Спрятался еж в свое травяное гнездо под корнями. Барсук реже выходит из норы.

БЕЗ ПРОПЕЛЛЕРА

В эти дни над городом летают странные маленьткие аэропланы.

Прохожие останавливаются посреди улицы, задирают головы и с удивлением следят за мадленными кругами воздушной эскадрильи. Они спрашивают друг друга:

– Вы видите?..

– Вижу, вижу.

– Как странно: почему не слышно шума пропеллеров?

– Может быть, слишком высоко? Поглядите, какие они маленькие.

– И опустятся - все равно не услышите.

– Почему это?

– Потому что пропеллеров у них нет.

– Как так - нет? Это что же - система такая новая? Как называется? Орлы!

– Вы шутите! Какие же в Ленинграде орлы!

– А вот такие - беркуты. Пролет у них сейчас: к югу тянут.

– Вот оно что! Ну, теперь сам вижу: птицы кружат; не сказали б, так бы и думал: аэропланы. ДО чего похожи! Хоть бы раз крылом взмахнули...

СПЕШИТЕ ВИДЕТЬ

На Неве, у моста Лейтенанта Шмидта, у Петропавловской крепости и в других местах, неделями держатся дикие утки самых удивительных форм и расцветок.

тут и черные, как ворон, синьки, и горбоносые, с белым на крыле, турпаны, и пестрые морянки с хвостами, как спицы, и яркие многоцветные гоголи.

Они нисколько не боятся городского шума.

Они не боятся даже, когда прямо на них мчится черный буксир, разрезая воду железным своим носом. Они ныряют - и снова показываются над водой за несколько десятков метров от прежнего места.

Все эти утки-нырки - путники на Великом Морском пути. Два раза в год они гостят в ленинграде - весной и осенью.

Когда по Неве пойдет лед с Ладожского озера, они исчезнут.

УГРИ ОТПРАВЛЯЮТСЯ В ПОСЛЕДНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

Осень на земле. Осень и под водой. Холодает вода.

Старые угри уходят в свое последнее путешествие.

Из Невы в Финский залив, через Балтийское море и Немецкое море идут они в глубокий Атлантический океан.

Ни один из них не вернется в реку, где провел всю жизнь. Все найдут себе могилу в океане на глубине тысячи метров.

Но прежде чем умереть, они вымечут икру. Там, в глубине, не так холодно, как можно подумать: там семь градусов тепла. Там из каждой икринки скоро выйдет крошечный, прозрачный, как стеклышко, малек угря лептоцефал. Миллиардными стадами лептоцефалы отправятся в далекое путешествие. ОИ через три года они войдут в устье Невы. Тут они вырастут и превратятся в угрей.

ХВОСТЫ

Прилетела Муха к Человеку и говорит:

– Ты хозяин над всеми зверями, ты все можешь сделать. Сделай мне хвост.

– А зачем тебе хвост?
– говорит Человек.

– А затем мне хвост, - говорит Муха, - зачем он у всех зверей, - для красоты.

– Я таких зверей не знаю, у которых хвост - для красоты. А ты и без хвоста хорошо живешь.

Расердилась Муха и давай Человеку надоедать: то на сладкое блюдо сядет, то на нос ему перелетит, то у одного уха жужжит, то у другого. Надоела, сил нет! Человек ей и говорит:

– Ну, ладно! Лети ты, Муха, в лес, на реку, в поле. Если найдешь там зверя, птицу или гада, у которого хвост для красоты только привешен, можешь его хвост себе взять. Я разрешаю.

Обрадовалась Муха и вылетела в окошко.

Летит она садом и видит: по листу Слизняк ползет. Подлетела Мужа к Слизняку и кричит:

– Отдай мне твой хвост, Слизняк! Он у тебя для красоты.

– Что ты, что ты!
– говорит Слизняк.
– У меня и хвоста-то нет: это ведь брюхо мое. Я его сжимаю да разжимаю, - только так и ползаю. Я брюхоног.