Лесные солдаты
Шрифт:
Брикеты концентратов был разложены по фанерным ящикам, имеющим жёсткий деревянный каркас и для прочности обитым жестяными полосками, поэтому дорогой груз рассовали по саням быстро, набили также «сидоры» и заплечные мешки и собрались было отчаливать, ну тут около сарая замигал тускловатым светом плоский немецкий фонарик, в котором садились батарейки – энергии в них оставалось чуть, – и хриплый пропитый голос гаркнул:
– Это кто хозяйничает на охраняемом объекте? А?
Чердынцев в ответ также посветил фонариком, батарейка у него свежее, сильнее, и яркая точка
– Кто?..
– Дед Пихто, – Чердынцев засмеялся, продолжая слепить своим фонариком внезапно появившегося человека в чёрной полицейской форме, сделал шаг вперёд и что было силы ткнул его кулаком в глаз.
Полицай вскрикнул и полетел на землю, перевернулся через голову и, будто ванька-встанька, оказался сидящим на коленях. Видимо, тычки в физиономию были для него привычной вещью, на удар в глаз он никак не среагировал, вывернул голову и, лапая пальцами кобуру пистолета, попытался рассмотреть Чердынцева: кто таков этот грозный человек, знает он его или нет?
– Куда увозите продукты? – прохрипел он.
– Иван, отними у него пистолет, – приказал Чердынцев маленькому солдату, – не то сдуру пальнёт…
Ломоносов ногой отбил руку полицая в сторону и ловко выудил из кобуры пистолет.
– Куда? – упрямо продолжал хрипеть полицай, приподнимаясь на коленях. – Что мне сообщить начальству?
– А начальству своему сообщи, что груз для своих нужд забрала зондер-полицайкоманда «Це»… Понял?
Полицай икнул: слишком непривычно, грозно и очень уж по-немецки прозвучало название команды – на наполненный самогонкой желудок и не выговоришь. Он снова икнул – на этот раз от другого: маленький солдат ударил его рукоятью пистолета по шее. Полицейский растянулся на полу и трубно захрипел. Не выдержали сразу несколько человек – засмеялись люди, несмотря на то, что стычка эта могла завершиться совсем не мирно.
– Во организм у человека! Как у Змея Горыныча. Кашу в керосин перерабатывает!
Чердынцев выключил фонарик. Маленький солдат засунул пистолет полицая себе за ремень. Проговорил брезгливо:
– Утром он даже не вспомнит, с кем встречался. Может, его прикончить, товарищ лейтенант?
– Не надо. Пусть живёт.
– Изменник ведь…
– Пусть живёт. Вдруг он не изменник, а просто заблудший?
Складскую территорию покидали тихо, будто духи какие; когда уходили, заметили женскую фигурку – это была Октябрина. Маленький солдат сказал ей:
– Осторожнее там. У дверей пьяный полицай валяется. Жаль, что я ему голову не проломил.
Октябрина в ответ улыбнулась:
– Всё обойдётся. Не беспокойся! – Она вскинула голову, улыбнулась снова. – Сейчас снег пойдёт.
Словно бы в подтверждение её слов чёрная ночь превратилась в белую – на землю обрушился плотный беззвучный вал – снег падал сплошным потоком.
Оглушённый полицай очнулся утром, долго хватал себя руками за голову и вопрошал жалобно:
– Это где же я так нажрался? Кто напоил?
Насчёт встречи с «зондер-полицайкомандой», оснащённой очень яркими карманными фонариками, он так ничего и не вспомнил, прав был Ломоносов, – то ли было это, то ли не было – не понять… Когда увидел поверженных охранников, лежавших в пулемётном гнезде с открытыми ртами, в которых уже намёрз, сбившись в плотные комки, снег, то чуть чувств не лишился. Но вовремя очнулся, вскочил и с громкими воплями начал бегать вокруг пулемётного гнезда. В таком виде его и застал прибывший к складу на мотоцикле немецкий патруль. Чтобы колёса мотоциклетки не пробуксовывали, на них были намотаны велосипедные цепи. Надо было ободрать немалое количество велосипедов, чтобы набрать такое количество цепей.
Старший патруля, обмотанный шалью, поверх которой на голову была натянута каска, неторопливо вылез из люльки, заглянул в забитое снегом пулемётное гнездо, где с раззявленными ртами лежали двое полицаев, потом стволом автомата преградил дорогу продолжавшему бегать кругами любителю ночных проверок:
– А гдье пульемёт? – спросил он по-русски довольно сносно. – Машиненгевер гдье?
Из глаз несчастного полицая потекли слёзы. Он выкинул перед собой руку и ткнул ею в тяжёлые низкие облака:
– Там! Тамма!
Старший патруля – немец в ефрейторском чине, – озадаченно задрал голову, глянул на облака, потом недоумённо пошлёпал губами и ткнул незадачливого полицая автоматом под лопатки:
– Вперьёд!
Так они и покинули территорию склада концентратов: впереди бегущий, недоумённо воющий полицай с раскалывающейся головой, позади немецкий мотоцикл с обмотанными цепями колёсами и сытым, издающим довольный масляный звук мотором – ну будто бы этого железного коня хорошо покормили…
Расследовать дело со складом концентратов немцы не стали – посчитали, что налёт совершили райцентровские гаврики, они точно знали, что хранится на этом складе, полицаев же уложили из мести, либо постарались случайно появившиеся в райцентре варяги из числа отступающих русских, которых ныне хоть и мало появляется, но они есть. Больше сделать это было некому.
Что же касается партизан, то немцы считали: партизан в округе нет… Откуда им взяться? Или они сублимировались из болотной жижи, родились от лягушек, водившихся там? Или из сугробов? Либо из здешнего застойного леса, который максимум на что годится, так это чтобы отправить его в Германию, а там пустить на спички?
Кто-то видел сани, которые по тихой тёмной улочке волокли какие-то вооружённые люди, и саней этих, кажется, было двое, но немцы посчитали эти предположения бреднями, только посмеялись над ними.
С несчастного полицая содрали нарукавную повязку, велели сдать форменный лапсердак и кепку с длинным козырьком и оловянной эмблемой на тулье, посадили в товарный вагон и отправили в Германию на принудительные работы. Пусть потрудится на славу Великого рейха!
Концентратовые брикеты пришли партизанам очень кстати, и вкус у них был отменный, особенно у супа с копчёностями – это блюдо нравилось всем без исключения.