Лесные тайнички (сборник)

Сладков Николай Иванович

А однажды мой конь оказал услугу даже самому царю птиц – орлу.

Ну как после всего этого птицам не петь ему песен?!

Они и поют. Поют всё больше с утра. А к полудню в горах становится так жарко, что всё живое прячется в тень и сидит, открыв рот и часто-часто дыша.

Однажды в такой знойный полдень и я спрятался в холодок под скалу, а коня пустил пастись на лугу. Мы с ним – давние друзья, я ему доверяю. Знаю: далеко не убежит. Свистнешь – он тут как тут.

– Иди, – говорю, – конь, найди себе местечко, где прохлада и трава сочная. А надо будет –

позову.

Мы с ним всё больше одни в лесу, так я и привык разговаривать с ним вслух, как с человеком.

Конь и пошёл, потряхивая головой и пощипывая на ходу травку.

От нечего делать стал я следить за полётом горного орла-беркута. Он величаво, медленными кругами парил в безоблачной высоте, растопырив концы маховых перьев и изредка чуть пошевеливая могучими своими крыльями.

– Хорошо тебе там, в холодной высоте! – позавидовал я ему.

Но тут же с удивлением заметил, что орёл снижается.

Ниже, ниже… потом вдруг – прямо у меня над головой – подобрал крылья и стремительно пошёл на посадку.

Над самой землёй опять вдруг распахнул крылья, чуть-чуть взмыл – и спокойно приземлился. Сел он метрах в пяти – десяти ниже моего убежища под скалой.

Я думал, это он какую-то добычу заметил с высоты, на неё кинулся. Но вижу, нет, не то: просто решил отдохнуть. Там, на жёлтом скате, зелёная клякса: родниковое болотце. Прохладная от студёной ключевой воды грязца. Потоптался орёл на месте, подогнул ноги и лёг. Лёг, как индюшка, грудью на землю. Но и лежачий орёл не потерял своей красоты и величия.

…Солнце пекло всё сильней. Орёл дремал. Беловатые веки закрывают глаза, тяжёлый клюв клонит голову к земле. В бинокль я видел на нём каждое пёрышко, даже чёрные щетинки, торчащие у основания клюва.

Но скоро глаза мои устали. Я опустил бинокль. И тоже задремал.

…Незаметно перевалило за полдень. Снизу потянуло холодком. Я открыл глаза и сейчас же опять взялся за бинокль: редко можно спокойно рассматривать жителя горных вершин – беркута – на таком близком расстоянии.

Проснулся и он. Встряхнулся. Подобрал крылья и стал перебирать клювом помятые перья.

«Больше ему тут делать нечего, – подумал я. – Отдохнул – и опять в свою высоту. Наверное, уж проголодался».

Но он не полетел.

С ним случилось что-то странное: с него вдруг слетела вся его великолепная величавость. Неуклюже, вперевалку, совсем не царственной походкой заковылял он по болотцу.

Вдруг остановился. Подпрыгнул и, вытянув далеко вперёд когтистую лапу, схватил что-то в траве, долбанул клювищем и, закинув голову, целиком отправил в глотку.

Я хорошо видел, что это было, но не поверил своим глазам. Решил ещё раз посмотреть, убедиться.

Орёл заковылял дальше, опять как-то нелепо подпрыгнул, скогтил добычу и жадно проглотил её.

Больше сомнений не было: орёл ловил и глотал… трудно даже вымолвить – кого!

Орёл, могучий беркут, царь птиц, ломающий хребет лисицам, глотал… лягушек!

Он со страстью, позабыв о своём царском величии, предавался этой позорной охоте, хватал и глотал холодных скользких лягушек! В какие-нибудь пять минут он отправил себе в глотку не меньше десятка лягушек.

Ну кто мне поверит?! Засмеют. Скажут: «Поклёп на царя птиц! Орлы насыщаются только свежим мясом своих жертв и пьют их горячую кровь».

Нет, я убью этого царя птиц, я вырежу его желудок, набитый лягушками, заспиртую и подарю в музей: пусть все видят, что едят цари, когда голодны!

Я осторожно высунул из-за скалы карабин и стал наводить его на беркута.

И вдруг топот и бешеное ржанье, в глаза мне летит щебёнка и пыль! Как из-под земли выросла моя незваная сивка-бурка.

Орёл подскочил, распахнул крылья и, подхваченный ветром, круто пошёл в облака.

А конь мой – проклятый друг птиц! – тычется тёплыми мягкими губами в ладонь: соскучился, рад, что нашёл меня! Здорово я тогда на него разозлился.

Теперь прошло. Не то чтобы я простил ему все прегрешения, а про орлов я ещё кое-что узнал…

Оказывается, эти цари птиц не только лягушек с удовольствием кушают, но и вонючей падалью не брезгуют!

Могу вам подарить желудок орла, туго набитый кишками дохлого ишака!

Нет желающих?

Странно… Ведь заспиртованный!

У КОСТРА

Пламя костра – сухое и жаркое. Над костром, как на ветру, качается ветка бука. Взошла луна – и в глухом буковом лесу стало ещё мрачнее и глуше. Как в чёрной воде. И только там, где лунный свет пробил лесную крону, легли на стволы и землю яркие жёлтые пятна.

Тревожно как-то. Из чёрного леса с жёлтыми лунными пятнами – шорохи и тихий хруст. Чуть притушил я костёр еловой лапой – хвоинки запищали и красными зигзагами запрыгали вверх.

Лёг к костру спиной – неудобно… Повернулся лицом – ещё хуже. Переполз на другое место – опять что-то не так: не то сучок под боком, не то в головах низко. И вдруг понял: дело не в сучке и не в изголовье. Дело в сердце – щекотно, перебои и одышка. Это знакомо. Это предчувствие. Кто-то притаился вблизи!

Потянулся тихонечко к карабину, оттянул курок и быстро вскочил на ноги. Костёр слепит. А за костром чернота и жёлтые пятна…

Пригнувшись, кинулся в темноту – как в воду нырнул. Упал и затаился за большим валуном, затянутым мхом.

Странно выглядит ночью костёр со стороны. Красное пламя беззвучно мечется, то разгораясь, то затухая. Ветви над огнём кланяются, кланяются. А серые стволы деревьев, как ноги слонов, переступают вокруг огня, словно пританцовывают.

Ощущение, что тут кто-то есть, не проходит. Это даже не ощущение, а уверенность; я знаю, что этот «кто-то» ещё покажет себя. И он показал.

Сутулая и сгорбленная фигура встала между мной и костром. Будто облачко наплыло на костёр и затмило его. Медведь! Бесшумно, словно и в самом деле лишь облачко тумана, а не матёрый зверина, медведь ещё раз обошёл вокруг костра, – и опять чёрная туша его затмила огонь. Но вдруг он быстро повернулся ко мне – видно, учуял! Чуть слышно охнул и мгновенно исчез.