Лестница бога. Обретение магии. Часть 1. Новый дом

Киселев Юрий Львович

– Даже так? А на что же тогда живёте вы сами?

– Работаю, господин кардинал.

– И как доход, на жизнь хватает?

– Хватает. Даже остаётся на помощь нуждающимся.

– А вот до святой инквизиции дошли сведения, что прихожане всё же жертвуют вам деньги. И у меня даже есть доказательства!

– Охотно взгляну на ваши доказательства, господин кардинал, – сохраняя невозмутимость, ответил Маркус.

Кардинал, с победным видом усмехнувшись, потряс маленьким бронзовым колокольчиком, взяв его с угла стола. Не успели отзвуки колокольчика умолкнуть под высокими сводами зала, как дверь открылась, и, униженно кланяясь, в зал вошла старая женщина в грязных лохмотьях.

Проходите, госпожа Эльза, не бойтесь, – тоном, говорившим как раз обратное, изрёк священнослужитель. – В стенах храма господа нашего вам нечего бояться.

– Да, господин кардинал, – униженно кланяясь, затравленно пробормотала женщина.

– Бедное

создание, как же тебя запугали, – неслышно проговорил мужчина, назвавшийся братом Маркусом.

Меж тем кардинал, потирая в предвкушении потные ладони, спросил у вошедшей посетительницы:

– Знаете ли вы стоящего перед вами человека?

– Да, господин кардинал, – тихо ответила женщина.

– И кто же это?

– Это брат Маркус, господин кардинал.

– Скажите, Эльза, собирал ли брат Маркус в вашем приходе пожертвования деньгами господу нашему?

– Да, господин кардинал.

– А вы лично давали ему пожертвования деньгами?

– Да, господин кардинал.

– Вот видите, брат Маркус, вы лжёте! – на лице кардинала расплывалась довольная предвкушающая улыбка, – ваши прихожане свидетельствуют против вас!

– Господин кардинал, – мужчина продолжал сохранять спокойствие, – прозвучавшее под сводами храма господня свидетельство действительно лишь тогда, когда свидетельствующая поклянётся перед господом нашим, что она не лжёт.

– Эльза, поклянись, что ты не лжёшь, – кардинал продолжал победно улыбаться.

– Я не лгу, господин кардинал, – ещё тише пробормотала женщина, склонившись в глубоком поклоне.

– Эльза, – Маркус обратился к замершей посетительнице, – клятва должна приноситься не кардиналу, а богу. Повторяй за мной: я, носящая имя Эльза, перед лицом господа нашего клянусь…

Женщина тихо, но отчётливо, слово в слово, повторяла за мужчиной слова клятвы.

– …Что всё сказанное здесь про брата Маркуса – правда, – продолжил мужчина. – Если же я солгала и незаслуженно оклеветала брата Маркуса – то гореть моей душе в аду во веки вечные, и не помогут моей душе ничьи молитвы, даже молитвы господина кардинала… Что же вы замолчали, госпожа Эльза?

– Я не могу… Если я это скажу, то гореть мне в аду…

– Почему же гореть? Разве вы солгали?

– Да… Я не могла ослушаться… Господин кардинал заставил меня, пригрозив…

– Спасибо, Эльза, что вы нашли в себе смелость признаться, что господин кардинал заставил вас солгать…

– Да что вы себе позволяете! – лицо кардинала перекосила гримаса ненависти.

– Я только позволил открыться правде.

– И какой же правде, позвольте поинтересоваться?

– Мой приход давно не приносит церкви денег. Прихожане являются верными последователями господа нашего, да прославится имя его во веки веков, что и подтверждали многочисленные проверки, присланные вами с целью найти хоть какую–то зацепку, дабы сместить меня и посадить на приход своего человека. Недавно вы пообещали этому человеку, что уже в ближайшем будущем отдадите ему мой приход, для чего сфабриковали против меня обвинения в ереси и заочно уже приговорили к казни через сожжение на костре. Решение принято на совете епископов вчера вечером, все бумаги подписаны, осталось только придать моему убийству видимость законности. Звон золота в вашей душе заглушил остатки человечности…

– Да! – с лицом, покрывшимся красными пятнами от злости, кардинал растерял остатки спокойствия. – Я лично подписал приказ о вашей казни! И знаете, почему? Такие, как вы – враги церкви! Скрываясь под маской благочестия, вы разваливаете церковь, своими мыслями и идеями уничтожая её изнутри! А ведь церковь – один из оплотов порядка в мире, без церкви мир погрузится в пучину анархии и мракобесия. Пасторы в обмен на пожертвования вселяют в души людские веру в заповеди божии. Паладины церкви, существующие за счёт пожертвований, огнём и мечом поддерживают веру в бога, уничтожая еретиков и отступников, способных посеять смуту в душах людских!

– Да, тут как раз вы правы, говоря о способе получения мзды. Церковь, огнём и мечом насаждая веру в бога и обязанность сбора пожертвований, давно изжила себя, став паразитом на теле народа. Высокими словами о боге церковь прикрывает свои грязные дела по захвату власти и отъему денег у простых людей. Не такой мир мечтал увидеть господь наш.

– А вы знаете, о чём мечтал господь? Как будут мир жить без церкви?

– Хорошо будет жить. Вера в бога в душах людских не станет зависеть от таких, как вы. Мир станет чище. Люди устремятся к богу, желая стать лучше и мудрее. Ведь господу нашему нужны друзья и соратники, а не покорные и тупые рабы. Создавая людей по образу и подобию своему, господь надеялся, что когда–нибудь в будущем люди вырастут, достигнув уровня бога, и он больше не будет так одинок. Тогда и наступит рай на земле. А ад… Если господь бог разочаруется в нашем мире и увидит, что его старания обрести друзей и соратников не увенчались успехом – он уничтожит своё творение и создаст другой мир, учтя предыдущие ошибки. Новый мир, возможно, окажется лучше и чище нашего, но нас с вами в нём уже не будет. Возможно, господь бог и возьмёт некоторые души в новый мир, зато остальные, не оправдавшие его надежд, будут уничтожены вместе со старым. Так гончар, вылепив неудачный кувшин, сминает его, пока глина не застыла, и из получившегося комка, учтя прошлые ошибки, лепит новый сосуд, лучше предыдущего. И станет уничтожать неудавшиеся творения до тех пор, пока не создаст шедевр. Наш мир пока – как тот кувшин, и лишь от нас зависит, застынет ли глина, принявшая образ величайшего и совершенного творения, или господь сомнёт наш мир в ком, уничтожит, дабы на его месте создать очередное своё творение, ибо господь – творец, а не рабовладелец. Такие, как вы, упорно толкают наш мир к гибели, в ад, и всё меньше и меньше рождается людей, у которых частица творца горит настолько ярко, чтобы превратиться в костёр. Моя частица разгорелась достаточно, чтобы я знал – я не погибну, но возрожусь после смерти в другом теле. Я знаю, что завтра тело моё будет сожжено, однако уничтожить мою душу вы не сможете. Как бы вы ни старались, над душой моей вы не властны, зато деяниями своими уже погрузили во мрак свои собственные души. Мне жаль, господин кардинал, но душа ваша настолько черна, что после смерти тела она уже никогда не сможет возродиться и будет уничтожена. Для вас это будет ад. Я плохо вижу будущее, но ваше могу предсказать⁴. Завтра, после церемонии моего сожжения, вы почувствуете себя плохо. Вскоре у вас отнимутся руки и ноги. Затем, парализованный, вы потеряете способность говорить. Посчитав умершим, вас похоронят заживо. Вы умрёте в муках, кардинал. Умрёте в ясном сознании, задыхаясь, не имея возможности пошевелить руками и ногами и не в силах выдавить из непослушных уст ни одного слова. Вы умрёте, понимая, что навсегда исчезаете из этого мира – отягощённая злом душа ваша не сможет переродиться и погибнет. Вы слишком много грешили, кардинал, и чаша терпения господа нашего переполнилась. Прощайте…

В нашем мире возможно всё…

Если же кто–то вам скажет,

что что–то невозможно –

значит, он просто

недостаточно сильно этого хотел…

Глава 1

Андрей неподвижно сидел на пригорке у излучины широкой полноводной реки, скрестив ноги в позе лотоса, и отстраненно наблюдал за скрывающимся в густых сибирских елях багрово-красным закатным солнцем. Закат пламенел багряными отблесками на редких кучевых облаках, бесформенными хлопьями рассыпавшихся по вечернему небу. Конец лета в этом году выдался в Сибири необычайно жарким, и в душном неподвижном воздухе стоял пряный запах выгорающей на солнце хвои, разбавленный терпким густым ароматом сибирского разнотравья. С пригорка открывался достойный кисти художника вид на бескрайнюю тайгу, неподвижными зелеными волнами взбирающуюся на редкие сопки и величаво уходящую вдаль, за горизонт. Внизу, под пригорком, на длинной песчаной косе покачивался на мелких ленивых волнах вытащенный носом на берег и привязанный к колышку, чтобы не унесло течением, большой надувной темно–зеленый катамаран.

За спиной мужчины треугольным брезентовым конусом из густой травы выглядывала старая, видавшая виды армейская шестиместная палатка, прочно закреплённая вбитыми в землю алюминиевыми колышками. Рядом, в предусмотрительно выкопанной ямке, обложенной каменными окатышами, горел небольшой костерок. Над костром в закопчённом котелке с плоским дном, закреплённом на невысокой тонкой треноге, булькала уха, разнося по пригорку ароматные запахи пшена, специй и вареной рыбы. Лёгкий, почти незаметный дымок теплым потоком поднимался вертикально вверх, чтобы сразу же рассеяться без остатка в синей закатной вышине. Летний жаркий день уходил, сменяясь благословенной вечерней прохладой. Природа, убаюканная тишиной, засыпала, и мужчина наслаждался последними минутами уходящей безмятежности. Быстро темнеющее на востоке небо редкими проявляющимися звездами уже мостило дорогу ночи. Пройдет ещё немного времени, и вслед за ушедшим солнцем над вершинами елей пронесется первый порыв прохладного ночного ветерка. А это значит, что сейчас придётся вставать, снимать с костра горячую наваристую уху, ужинать и ложиться спать, чтобы с первыми лучами утреннего прохладного солнца вынырнуть из палатки в зябкий рассветный туман, доесть остатки остывшей ухи, промыть в холодной речной воде котелок и ложку, уложить чистую посуду в специальную сумку в катамаране и, закрыв глаза, с головой нырнуть в черную рассветную речную заводь…