Лестница к звездам
Шрифт:
А вдруг Он связался с ней только для того, чтобы быть поближе ко мне? Ведь я еще не созрела для любви. Так все считают, кроме меня. Как же я ненавижу себя за то, что родилась так непростительно поздно! Будь мне сейчас хотя бы шестнадцать, и Он бы влюбился в меня, как безумный. Мы бы с ним скрылись от всего мира и жили бы только любовью. Но я Ему так или иначе все прощу — без Него жизнь кажется совсем пустой.
А может, отомстить им обоим? Рассказать про все отцу?.. Но тогда Он возненавидит меня навсегда. Господи, как же мне вынести эти страдания?»
— Я
— Почему? — едва шевеля языком, спросил Адам.
— Мне кажется, она влюбилась.
— Это так и должно быть. Без любви жить тоскливо.
Он прижал Еву к себе и снова ощутил желание. Но решил накопить силы.
— Но дело в том, что она, мне кажется, влюбилась в тебя.
Адам тихо рассмеялся.
— Не веришь? Когда я прихожу от тебя, она меня обнюхивает, начинает целовать, потом отталкивает. Один раз она ударила меня по лицу. В ее глазах было столько ненависти.
— Но ведь я не могу…
Ева накрыла его рот ладошкой.
— Она моя дочь, понимаешь?
— И у тебя болит душа.
— Не в том дело. Хотя и в этом тоже. Ты знаешь, мне кажется… — Она замолчала и отстранилась.
— Что тебе кажется?
— Что вы рано или поздно станете… Нет, я не могу произнести этого слова. Все-таки она моя дочь.
— И что тогда?
— Тогда меня не станет, — решительно заявила Ева. — Я… я просто не переживу этого.
— Но это все фантазии. Мне кажется, Ася в конце концов поймет, что мы слишком мною значим друг для друга.
— Как раз это, мне кажется, и возбудило в ней любовь. Это… это словно неизлечимая заразная болезнь. — Ева вздохнула. — Бедная моя девочка.
— Я могу поговорить с ней.
Адам понял, что сказал самую настоящую глупость.
— Поговори… Адам!
Она смотрела на него испуганно и с мольбой.
— Что?
— Я очень боюсь той минуты, когда узнаю, что ты и Ася… — Она вскочила и стала с поспешностью одеваться. — Я… я не хочу знать об этом, понимаешь?
Когда такси остановилось возле дома Евы, Адам сказал:
— Этого никогда не случится. Но если…
— Что тогда?
— Я… я стану самым несчастным человеком на свете.
Однажды Ева позвонила в дверь квартиры Адама в первом часу ночи. Спали все, кроме матери Адама, которая и открыла ей дверь. Всего несколько слов, и она, до сего дня видевшая «ту женщину» мельком, была сражена ее очарованием и прониклась ее бедой. Она разбудила сына, и через пять минут Адам и Ева уже сидели в ожидавшем возле подъезда такси.
— Прости, что так. Ужасно захотелось увидеть тебя, — шептала Ева, прижимая к своей щеке его руку.
— Значит, Ася здорова?
— Да-да, с ней все в порядке. Спит как сурок. Мы пройдем в мою комнату босиком.
— А…
— Алексей наглотался снотворных. Последнее время его замучила бессонница. Завтра воскресенье, и раньше десяти никто не встанет. У нас с тобой целых девять часов.
Адам крепко прижал ее к себе. Он был восхищен и возбужден до крайности ее дерзостью: принимать любовника (как ни избегай этого слова, другого в данной ситуации подобрать трудно) в присутствии мужа!.. Когда они, пробравшись в комнату Евы, посрывали с себя одежду, им показалось, что вместе с ней на полу оказалась их старая кожа.
— Твоя мать прелесть. Она не только поверила в то, что Ася зовет тебя в бреду, она восприняла это как собственную беду, — шептала Ева, увлекая Адама за собой на ковер. — Ааа, я и не знала, как сладко, когда ты кусаешь мне живот. Еще, еще… Нет, я хочу так, как мы никогда не делали. На корточках… Так занимались любовью наши пращуры… — Она внезапно отстранилась от него.
— В чем дело, Ева?
— Я подумала о том, что…
Она прикусила язык. Она поняла вдруг, что ее Ася на самом деле заболеет. Да, она совершила колдовство, заложницей которого была ее собственная дочь, задействовала какие-то древние таинственные силы, сейчас разжигающие их экстаз заоблачного восторга. Завтра эти силы согласно все тому же неумолимому закону сохранения и превращения энергии потребуют расплаты.
Но мысль промелькнула и ушла. Сейчас Ева не боялась этих сил и ни о чем не жалела.
Когда сквозь неплотно прикрытые шторы в комнату заползло неуютное московское утро, в его неверном свете лицо спящего Адама показалось ей почти чужим. Она со страхом подумала, что на самом деле никакими узами, кроме быстротечного восторга, они не связаны. И почувствовала странный упадок сил.
«Ведьма после Вальпургиевой ночи, — прошептала она. — Треклятый рассвет».
В день своего рождения Ася упросила Адама пойти с ней на каток. Ева не находила себе места от ревности. И от того, что она всеми силами пыталась подавить в себе эту ревность, та становилась лишь сильней.
«Глупо, мерзко, пошло, — твердила Ева. — Ася еще совсем девчонка. Мужчины его возраста девчонок не замечают. У них не может быть с ними никаких точек соприкосновения. Все появляется лишь с возрастом… Дрянь! Тоже мне, нашла предмет для поклонения. Это она мне назло… О Господи, какие глупости! Опомнись же, опомнись, Ева!..»
Эти призывы, ясное дело, были обращены к абсолютно глухому существу. Ева пекла, жарила, резала, сбивала. Усмехалась, всхлипывала, хлюпала носом, причесывалась, красила глаза…
За праздничным столом царило истерически шумное веселье. Захмелевший Алексей бросал недвусмысленные взгляды в сторону дочки и высокого красивого парня — они, как ему казалось, были замечательной парой. Однажды он даже поднялся, чтоб произнести за них тост, но, встретившись с Асиным взглядом, молча выпил свою рюмку и сел.
Между тем на катке между Адамом и Асей произошло своего рода объяснение, которое, разумеется, затеяла она.
— …Каждую минуту, секунду, мгновение принадлежу тебе. Это сильней, в тысячу раз сильней того, что у вас с мамой… Я уведу тебя… Я знаю одно колдовство… Можешь смеяться сколько душе угодно. Вы все такие материалисты.