Лестница к звездам
Шрифт:
Он поспешно убрал руку, словно стало горячо.
— Казино, кабаре, ночные красавицы.
— Понятия не имею. — Денис отвернулся к окну, за которым тянулся земной пейзаж из островков грязного снега и беспредела серого бетона. — Нас связывают сугубо деловые отношения, — добавил он, обращаясь в пространство между креслами.
Мы молчали, разделенные нашим прошлым. Я искоса поглядывала на красивый, слегка хищный профиль Дениса, испытывая одновременно ностальгию и презрение к себе за это. Думаю, он чувствовал примерно то же. Увы, мы слишком похожи.
— Тебе очень идет короткая стрижка, хоть я и обожал твои волосы.
Я вздрогнула,
— Ты везешь новую программу? — наконец осмелилась я дать волю своему любопытству.
— Все те же «Годы странствий»[7]. В Италии любят романтику. Это мы стали прагматичной нацией.
В моей голове зазвучали переливы колокольного звона из «Обручения»… Как хорошо, что в эту минуту стюардесса подала ленч, куда входила бутылочка красного вина.
Мы чокнулись пластмассовыми стаканчиками под медленно угасавшую во мне музыку. Вино подействовало сразу. Я чувствовала, что, несмотря на самозапреты, хочу Дениса во всех смыслах. И покраснела.
Он улыбнулся мне. Я хорошо помнила эту откровенно обольщающую и в то же время отрешенную улыбку.
— Я так хочу тебя, — сказал он. — Ничего не могу понять.
Он все испортил этой последней фразой — забыл, видимо, что я обладаю телепатическими способностями. Увы, я тут же мысленно завершила ее: «Я могу иметь любую женщину, но меня почему-то влечет к тебе. Что в тебе такого?..» Мне стоило усилий не произнести этого вслух.
— Думай о своих концертах. Занятия любовью сжигают массу энергии. Дело прежде всего.
Я процитировала его высказывание без купюр. И поразилась своей злопамятности.
— Да. Разумеется. — Он вздохнул. — Потом я хочу поехать отдохнуть.
— Куда? — вырвалось у меня прежде, чем я успела подумать о том, что выдаю себя с головой.
— Пока не решил. Ты долго пробудешь в Италии?
— Недели две. Я люблю эту страну.
Еще одна оплошность. Правда, ему неизвестно, что я с тех пор в Италии не была.
Он посмотрел на меня внимательно и с сочувствием. Похоже, он тоже научился читать мысли.
— А что, если… я приглашу тебя на свой концерт? Приедешь?
«Конечно», — подумала я, но вслух сказала:
— Как сложится. Я еще не знаю своего расписания.
— Больцано — это север. Там еще не чувствуется весны. Вообще этот город не произвел на меня никакого впечатления. Унылый и какой-то чужой.
— У меня там друзья. В отелях всегда уныло.
— Всегда? — растерянно переспросил он. — Пожалуй, ты права. Ни на минуту не покидает ощущение, что ты в пути.
Продолжать пикировку показалось мне бессмысленным занятием. Моя душа и без того была как подушка, в которую втыкают иголки. Я прикрыла глаза и притворилась, что задремала. Денис сделал то же самое.
— Чао, — сказал он мне, сдаваясь этому Сантини, который, к счастью, меня не узнал. — Вон идет твой старый шимпанзе. Совсем облез и вылинял. Можешь осчастливить его приветом от меня.
Винченцо устроил в мою честь обед при свечах. Мы сидели на выходящей на море веранде — помимо нас двоих, его брат Марко и какой-то Лука, — ели салаты и рыбные блюда по поводу Страстной недели, пили кислое шампанское. Море переливалось всеми оттенками серого, совсем как бетонное покрытие в Шереметьево. Зеленели пинии. Нам прислуживали младшая дочка Винченцо и ее жених. Если мне не изменяет память, семь лет назад у Паолы был другой жених. Девушка была лупоглазой и пухлой, и Денис прозвал ее Пупсом. Она улыбалась и строила ему глазки, решив, очевидно, что по-русски это означает что-то вроде «cara»[8]. Она мне искренне обрадовалась и все время порывалась что-то спросить, но Винченцо каждый раз велел ей молчать. Я до сих пор не видела его жену Антонеллу, которую Денис очень метко окрестил Гермафродитой. Когда я собралась справиться вежливости ради о ее здоровье, Винченцо вдруг сказал:
— Полгода назад я выгнал жену. После того как застал в спальне с Флориной, барменшей из «Сиракуз». Это случилось за неделю до ее свадьбы с Марко. Представляешь, какие у нас испорченные женщины?
Марко и Лука согласно закивали, хотя, уверена, не поняли ни слова — мы с Винченцо общались по-русски.
Я оценила ситуацию. Последние полгода Винченцо, что называется, обрывал мой телефон. Он пригласил меня в гости, выбрав для этой цели межсезонье, когда его отель практически пустовал. Я клюнула на халявную удочку, забыв, что европейским мужчинам свойственно обдумывать свои поступки на несколько ходов вперед. Быстро оценив свое финансовое положение, сказала:
— Извини, но я не могу жить у тебя бесплатно. Надеюсь, та угловая комната не занята?
Это была каморка с довольно узкой кроватью, за которую мы с Денисом семь лет назад платили тридцать пять долларов за сутки.
Винченцо с ухмылкой погрозил мне пальцем.
— Я сделал из нее… комнату, где гладят белье. Ты будешь жить в одиннадцатом номере. Это самая лучшая комната в моем отеле.
— Я не смогу платить сто долларов, Винченцо.
— Кто сказал, что ты должна платить мне долларами? — Он протянул руку и великодушно похлопал меня по плечу. Потом сказал что-то по-итальянски, обращаясь к Луке и Марко, изображавшим, как до меня дошло, местную аристократию. Оба как по команде согласно закивали головами. — Ты будешь платить мне рублями. Сто рублей за сутки. Мне нужны русские деньги.
Он перевел свою остроту на итальянский, и все трое дружно загоготали.
Я выдавила из себя улыбку, хоть мне было вовсе не весело.
— А ты зря не захотела выйти замуж за того музыканта, — вдруг сказал Винченцо, внимательно глядя на меня своими блекло-зелеными глазами. — Я видел его афиши. Я собираюсь поехать на его концерт. — Он лукаво мне подмигнул. — Думаю, это совпадение, что вы с ним очутились в одном самолете. Я угадал?
— Какой ты умный, Винценцо!
— Да-да. А ты очень серьезная девушка. Не такая, как другие. Я видел здесь много русских девушек. — Он брезгливо поморщился, перешел на итальянский, и компания снова дружно расхохоталась. — Ты даже слишком серьезная. А мужчине нравится, когда девушка чуть-чуть шалунья, плейгел. Русскому мужчине это тоже нравится, бамбина.
Оказывается, Винченцо изучил не только русский язык, но и русскую душу тоже. Признаться, мне от этого легче не стало.
— Почему ты такая грустная, бамбина? — не унимался он. — Ты приехала отдыхать на море, к своему другу. Ты должна спать, кушать, наслаждаться красотами Италии. Пускай твой бывший друг терзается угрызениями и сожалениями, что потерял такую серьезную и умную женщину. Он больше не встретит такую, я точно знаю.
— Может, хватит об этом, Винченцо? — запротестовала я. — Тем более из меня бы вышла никудышная жена.