Леся и Рус
Шрифт:
Похоже, придется нарушить свое обещание.
Мой док сказал, что штифты снимут не скоро. За это время моя Земляничка родить успеет…без меня. Черта с два.
Встаю с кровати. Хорошо, что два часа назад приезжал Кот и увез Богдану, которая уже три дня живет в моей палате, на прогулку. Он же помог мне переодеться. Морщусь, подвязывая свою «железную руку». Гадко ощущать себя беспомощным.
— Баки герой, — звенит позитивом голос дочери в голове. — И ты герой.
С легкой руки Беляева прозванный «Баки Барнсом». И Богдану
Улыбаюсь, воспоминаниями разгоняя дрянное настроение. Беру с тумбочки телефон, набираю секретаря с просьбой заказать билеты на самолет. Нужно забирать свою Земляничку как можно скорее. Иначе я просто рехнусь без нее.
— Далеко собрался? — мягкий голос перебивает меня, когда я надиктовываю Хельге данные Богданы. Опускаю здоровую руку и медленно оборачиваюсь.
Она стоит, спиной упершись в запертую дверь. В глазах цвета весны буря эмоций, на искусанных губах дрожащая улыбка. Медные волосы тугими локонами лежат на плечах, струятся по груди, немного не доходя до…
Сглатываю, взглядом прилипаю к ее округлившемуся животу. На ней обычная рубашка и просторные брюки, которые только подчеркивают ее беременность. Кажется, я боялся рехнуться без нее. Черта с два. У меня крышу сорвет, если я прямо сейчас не коснусь ее. В два шага сокращаю разделяющее нас расстояние, замираю в полувздохе от женщины, что пахнет грушей и летом. И я с жадностью втягиваю ее аромат. Запах жизни, которая расцветает под ее сердцем. И счастья, искрящегося на дне ее зеленых глаз.
— Ты… — начинает она, но тут же прикусывает губу, когда смотрит на мою руку.
— Не смей, — перебиваю ее глупые мысли. — Даже думать ничего не смей. Тебе нельзя, слышишь?
Она кивает и вдруг тихо смеется.
— Я нашла твой подарок, — вынимает из-за спины руку, на пальцы которой надеты салатовые пинетки с вышитой буквой «с». — И видела твое признание.
— Была на выставке?
Кивает часто-часто. Я все-таки забрал у Алекса свои картины и готовил выставку, в центре которой – она. Моя боль. Моя мечта. Мое чудо. Моя женщина. Моя жена. Моя Сашка. Моя.
— Рад, что тебе понравилось.
— Когда ты узнал? — переступает пальцами в пинетках по моей руке, плечу, замирает у шеи.
— Три недели назад. На следующий день, как закончил «Рассвет».
Рассвет – не просто картина, почти пророчество. На ней моя Земляничка: стоит вполоборота, ее медные волосы отливают золотом в лучах встающего солнца, а тонкие пальцы лежат на животе, где бьется маленькое сердечко. На Рассвете я написал беременную Земляничку. А утром позвонила ее гинеколог и сообщила, что я скоро стану отцом. Во второй раз.
— И не позвонил. Ни разу не позвонил.
— Я не мог.
— Дурак. Какой же ты дурак.
— Нет, — тяну губы в улыбку. — Я Баки Барнс. Человек – железная рука.
И щелкаю ее по носу, срывая с губ тихий смех. А следом громкое: «Ох…»
— Что? Где болит? — почти рычу, когда она снова кусает губы и закрывает глаза, словно пережидает…что? Приступ? Что?
Сойти с ума очень легко. Можно рехнуться в одно мгновение, когда ничерта не понимаешь. Или когда она улыбается так, что подкашиваются ноги, а потом кладет мою ладонь на свой живот и…
Бум!
Вскидываю на Земляничку совсем обалдевший взгляд.
— Здоровается, — накрывает мою руку своей и строго приговаривает, — Славка, не пугай папу. Если он грохнется в обморок, я…
Я больше не слушаю эту невозможную женщину. Опускаюсь на колени, поднимаю полы ее рубашки и касаюсь губами ее живота. Земляничка замирает и даже, кажется, дышит едва. А я целую ее живот, совершенно ошалевший от счастья, что накрыло горячей лавиной и смело к черту все барьеры.
— Привет, малыш, — шепчу, ловя губами очередной толчок. — Тшш, — пальцами щекочу ладошку или пятку маленького бунтаря, — маму надо беречь. Она у нас одна. И самая лучшая.
Сын затихает, прислушиваясь к моим словам. Вот и умница. Настоящий защитник. Снова касаюсь губами пупка, шалея от нежности кожи и тонкого запаха своей женщины.
Поднимаюсь, глядя в заплаканное лицо жены. Собираю губами ее слезы. Все становится неважным: мои картины, эти пинетки, что так и «надеты» на ее тонких пальцах, слова, признания. Ничто не важно, потому что эта женщина сделала то, чего я никогда не смогу для нее. Она подарила мне весь мир в тот самый дождливый вечер, когда появилась на моем пороге, глупая, беззащитная и промокшая до нитки. Сама стала моим миром. Целой Вселенной, которую я, наконец, спрятал в стеклянной колбе, чтобы ни с кем не делиться.
Касаюсь ее губ и шепчу, деля на двоих дыхание:
— Спасибо, любимая. Твоя волшебная ниточка спасла меня.
— Нет, — качает головой и вдруг целует изломанные пальцы, в очередной раз укладывая на лопатки, — это ты спас меня. Ты подарил мне целый мир, мой невозможный Пепел. Наш мир.
Кто я такой, чтобы с ней спорить?
Эпилог.
Как наше счастье любит тишину…
Юрий Калугин
Десять месяцев спустя.
— Уснул? — Руслан обнимает меня за талию, кладет голову на плечо и улыбается. Я не вижу, но мне и не надо смотреть, чтобы чувствовать своего мужа.
И я млею в его руках, улыбаясь в ответ.
— Налопался от пуза и дрыхнет, — шепчу, откидываясь в руках мужа, наслаждаясь его теплом и запахом, немного терпким с ноткой гуаши и граффита. Так пахнет только мой муж, живой, настоящий. Он снова рисует. И пахнет моим мужчиной и немножко его мастерской. Той самой, что вместе с выставочным залом занимает весь первый этаж нашего уютного двухэтажного дома в Инсбруке.