Лета
Шрифт:
Электричка, которой уехали Иван и Руфь, обогнула холмы по плавной дуге и устремилась, набирая
— Мужчины, женщины, кто угодно, а они к ней бросились, — вдруг проговорил Иван. — Ах, мама, мама…
Руфь прижалась к его плечу.
С моста открывался вид на дачный поселок, пойму, высокое небо, залитое закатом, на реку и облака, грозно разворачивавшиеся в вышине, в окна хлынул запах донника, запах речного ила…
— Она там, — сказал Иван.
И Руфь поняла, что он говорит о матери, сонно следившей из «колоды» за убегавшей электричкой, пока вокруг нее разворачивался целый мир — жаркий, предгрозовой, пахучий, кипящий и даже жестокий, но она лишь спокойно внимала этому миру, провожая вечность благосклонной улыбкой, вечность, в которой хватало места всему и всем, даже ей, старой одинокой женщине, любившей лёт тополиного пуха и неслышно бормотавшей: «Господи, как же мне благодарить Тебя? Как, Господи?» И голова у нее немножко кружилась, ибо она уже предчувствовала ответ Бога…