Летающие жирафы, мамонты-блондины, карликовые коровы... От палеонтологических реконструкций к предсказаниям будущего Земли

Журавлёв Андрей Юрьевич

Алтайского марала нужно отличать от марала в научном смысле. Последний относится к благородным оленям (С. elaphus maral) и встречается в горах Кавказа и Ирана. Просто в тюркских языках, носители которых распространились по всей Северо-Восточной и Передней Азии, слово «марал» означает «олень». В Казахстане и Азербайджане, например, так и людей называют: мужское имя Марал подразумевает «олень», а женское — «лань». И на Алтае марал — это «марал», в смысле «олень». Так что дальше будем называть алтайского оленя по-алтайски. Этот олень, кстати, является одним из крупнейших среди северных млекопитающих: в природе масса самцов достигает 360 килограммов и более, высота в холке —160 сантиметров.

У алтайского марала оттого и размеры крупнее, что ему достались более суровые условия. А пристрастие марала к травам выразилось в том, что морда у него шире. Особенно этот признак

заметен во время гона. Благородный олень растягивает пасть так, что получается камера-резонатор, и звуки издает трубные. А марал вытягивает шею, запрокинув рога на спину, как-то по-человечьи выпячивает нижнюю челюсть, показывая ровный ряд нижних зубов, и хрипит. Даже шипит. В это мгновенье на глаза ему лучше не показываться: даже сквозь щели в загородке норовит поддеть рогом все, что движется. А если есть где разогнаться, и через забор в 2,5 метра сиганет.

Когда на Алтае человек приручил оленя, вопрос открытый. В расположенной здесь Денисовой пещере, где найдены останки одного из древнейших людей Северной Азии, орудиям сопутствуют украшения из зубов марала. Их носили 29–37 тысяч лет назад. Конечно, с наступлением нынешнего межледниковья олень остался одним из крупнейших животных Северной Азии, а значит, источником мяса и шкур, однако обычными пищевыми отбросами люди себя уже не украшали.

В пору расцвета на Алтае скифо-сибирской культуры, в IX–II веках до новой эры повсюду появились оленные камни — стелы, покрытые искусным орнаментом из пышнорогих оленьих контуров. Татуировками в виде изящно свернутого силуэта оленя украшали свои плечи знатные скифы, как мужчины, так и женщины. Да и одно из названий скифов, сохранившихся в письменных источниках — саки, — означает «олени». Оленями обряжали лошадей во время похоронных процессий и, вероятно, важнейших праздников, связанных с природным круговоротом. Потому на татуировках, тканых орнаментах, золотых и бронзовых украшениях тело оленя и скручено спиралью.

Время одомашнивания (тысячи лет): 1 — собака, 2 — овца, 3 — коза, 4 — крупный рогатый скот, 5 — свинья, 6 —кошка, 7 — курица, 8 — шелкопряд, 9— пчела, 10 — лошадь, 11 — лама, 12 — альпака, 13 — осел, 14 — одногорбый верблюд, 15 — двугорбый верблюд, 16 — водяной буйвол, 17 — як, 18 — морская свинка, 19 — утка, 20 — гусь, 21 — северный олень. Художник Алина Коноваленко

У сменивших ираноязычных скифов тюркоязычных народов, включая алтайцев, олень по-прежнему оставался не просто пищей. Так, на тамге (родовом знаке) алтайского народа телёс, по имени которого назвали Телецкое озеро, изображено священное животное сарын — олень. Воплощение чистоты, хозяин тайги и хранитель души воина. А бубен шамана, обтянутый оленьей кожей, у другого алтайского народа — тофаларов — символизировал животное, на котором шаман путешествовал по верхнему миру, опять же марала.

Конечно, на оленей охотились, но к добыче алтайцы относились с уважением и бережливостью: камус шел на подошву для олочей (охотничьих лыж), кожа с шеи — на тонкий длинный ремень, сухожилия — на нити и струны, шкура с головы — на коврик-камалан, мочевой пузырь — для хранения жира, мясо и кровь — в пищу…

В XVII–XVIII веках с приближением к Алтаю границ Китая почти мирное сосуществование человека и оленя прекратилось. Так уж повелось в Поднебесной империи, что все живое там истреблялось для изготовления целебных снадобий (а еще потому, что «мы едим все», как сказал мне знакомый китайский профессор). В 1578 году вышла в свет фармакология Ли Шичжэня «Трактат о корнях и травах», в которой автор подвел итог пяти тысячелетиям китайской народной медицины. О молодых рогах оленя, еще не ороговевших, покрытых нежной бархатистой кожей и насыщенных кровью (пантах) он писал: «Обладают способностью питать кости и кровь (жизненные силы вообще), укреплять половую систему, увеличивать семя и костный мозг». Снадобья из них рекомендовались при маточных кровотечениях и лихорадочных конвульсиях, при общем истощении и гнойных нарывах, против вспыльчивости и старости, для роста зубов и укрепления воли… И началась погоня за панацеей, к тому же сулившей омоложение и восстановление потенции. Кроме того, китайцев интересовали оленьи сухожилия, хвосты, мускус и лутай — зародыш, вырезанный из матки. Оленей убивали в массовом порядке, даже только для срезки пантов.

Именно китайцы внедрили самый жестокий способ ловли зверей — лудеву — преграду, сооружаемую из бурелома и живых деревьев, на пути к водопою. В ней оставляли узкие проходы, куда устремлялись животные и попадали в глубокие ямы, скрытые травой и сухими листьями. Лудевы разгородили всю южносибирскую тайгу, они

тянулись на 50 и более километров, включая до двухсот ям, а также петли и другие западни. Вот как описывает подобную ловушку Владимир Арсеньев в этнографическом исследовании «Китайцы в Уссурийском крае» (1914 год): «Тропа, по которой мы шли, привела к лудеве длиной в 24 версты с 74 действующими ямами. Большего хищничества, чем здесь, я никогда не видел. Рядом с фанзой стоял на сваях сарай, целиком набитый оленьими жилами, связанными в пачки. Судя по весу одной такой пачки, тут было собрано жил, вероятно, около 50 пудов». По его данным, в последнее десятилетие XIX века ежегодно только из Уссурийского края, где промышляло 50 тысяч китайцев, они вывозили к себе до 3,5 тысячи лутаев оленя, более 15 тысяч оленьих хвостов, около 20 тонн жил, 15–20 тысяч пенисов оленя, а также в огромных объемах — струю кабарги, древесные грибы, лишайник пармелию, речной жемчуг, корни астрагала и женьшеня.

В годы, когда Арсеньев заканчивал свою книгу, на 22 рубля в Сибири можно было купить дойную корову, на 150 — здорового рабочего коня. А панты стоили от 300 до 1200 рублей (дороже десятка соболей или шкуры тигра): один меткий выстрел — и целое состояние! На пантачей вслед за китайцами принялись охотиться и русские, и алтайцы, и гольды, и удэге. На Алтае за пантачами забирались в тайгу на 400 километров. Охотники вырубали панты прямо с живого марала и «второпях уходили дальше, оставляя его на произвол судьбы… По словам очевидцев, участвовавших на охоте и наблюдавших эти душу раздирающие картины… случайные зрители, если не оставляли в первый же день этих мест охоты, то на второй или третий дни заболевали той или иной формой психического расстройства», — подчеркивал в одной из первых книг по мараловодству, напечатанной в 1919 году, ветеринар Семен Нейштубе. Местными охотниками, как правило, верховодили все те же китайцы, которые скупали панты, пушнину и женьшень за гроши, а чаще — обменивая на водку и опиум, приучая к нему своих фуланцзы — рабов. Последние так и оставались в должниках. А перекупщик-аптекарь, «сидя как паук в центре раскинутой на сотни верст паутины… тянул зеленый чай и… ждал. Он твердо знал: каким бы потом и кровью не были добыты панты, лутай, меха… все приплывет в руки дальновидного и хитрого коммерсанта. А уж от него, разумеется, втридорога отправится за море», — образно описывал китайского торговца потомок одного из основателей профессионального мараловодства писатель Валерий Янковский.

Николай Фролов, кандидат экономических наук, единственный историк российского пантового оленеводства, руководитель группы компаний «Пантопроект» и просто большой энтузиаст своего дела, рассказывает, как начиналось мараловодство: «Свидетельства путешественников и архивные записи говорят о том, что первые мараловоды появились среди русских староверов в деревнях, стоящих по реке Бухтарме (ныне казахстанская часть Алтая), в конце XVIII века. Люди поняли: чтобы добыть ценные панты, не обязательно убивать оленя. Выгоднее содержать его — даже взрослый марал довольно быстро приручается, берет хлеб из рук. Тогда с одного животного можно срезать панты ежегодно. На исходе XIX века лесовед Анатолий Силантьев собрал огромный материал по разведению марала и торговле пантами, который определил внушительный экономический потенциал этой отрасли. Он же добился указа императора, запрещавшего всякую охоту на марала по Алтайскому горному округу. Другой центр оленеводства развивался на Дальнем Востоке, где крупное хозяйство по разведению пятнистого оленя (Cervus nippon) создал ссыльный поляк Михаил Янковский, участник восстания 1863–1864 годов».

Содержание марала по сравнению с доходом от пантов стоило недорого и быстро окупалось, но долгое время оленей практически не разводили, а по мере надобности отлавливали молодняк на воле. Ныне в Республике Алтай и Алтайском крае существует около 130 маральников. Хотя неволя в данном случае — понятие относительное: мараловодческие хозяйства лишь обносят загородками под 2,5 метра высотой участки тайги, где олени предоставлены сами себе. В начале лета самцов сгоняют через сужающиеся проходы в станки.

Лекарственные препараты на основе пантокрина ныне востребованы по всему миру, и отнюдь не как пресловутые афродизиаки: олени выращиваются в 21 стране. Новая Зеландия, Китай, Россия, США и Австралия составляют первую пятерку. Но Россия сдает свои позиции, а далеко вперед вырвалась страна киви: там поголовье оленей, выведенных благодаря скрещиванию различных подвидов, колеблется от 1,2 до 1,8 миллиона. Бьют новозеландцы и другие рекорды: пантовый олень по кличке Балморал был продан за 45 тысяч долларов США, а рога оленя Трилоджи весили 25,34 килограмма. Китайцы же научились снимать «урожай» пантов дважды в год. Начиналось же все в России, среди широких зеленых долин Алтайских гор…