Летающий пролетарий
Шрифт:
у них
сумятица. Вышли рабочие,
полиция пятится. А город
будто
огни зажег разгорается
за флагом флажок. Для нас
приготовленные мины миллиардерам
кладут под домины. Знаменами
себя
осеня, атаковывают
арсенал. Совсем как в Москве
столетья назад Октябрьская
разрасталась гроза. Берут,
на версты
гром разбасив, ломают
замков
хитроумный массив.
Охраняющий
скинут. Атаковали.
Взят вполовину. В другую!
Схватка,
с час горяча. Ухватывают
какой-то рычаг. Рванули...
еще крутнули...
Мгновение,и то чересчур
мгновения менее,как с тыщи
струнищ
оборванный вой! И тыща
чудовищ
легла под Москвой.
Радость.
В "ура" содрогающимся
ртам еще хотелось орать
и орать досыта,а уже
во все небеса
телеграммищу вычерчивала
радиороста: "Мир!
Народы
кончили драться. Да здравствует
минута эта! Великая
Американская федерация присоединяется
к Союзу советов!" Сомнений
ни в ком. Подпись:
"Американский ревком".
Возвращение.
Утром
с запада
появились точки. Неслись,
себя
и марш растя: "Мы - летчики
республики
рабочих и крестьян. Недаром
пролетали очищен
небий свод. Крестьянин!
Пролетарий! Снижайте самолет! Скатились
вниз
заводчики,
по облакам свистя. Мы летчики
республики
рабочих и крестьян! Не вступит
вражья
конница, ни птица,
ни нога. Наш летчик
всюду гонится за силами врага. Наш флаг
меж звезд полощется, рабочью власть растя. Мы - летчицы, мы - летчики
рабочих и крестьян".
* * *
II
БУДУЩИЙ БЫТ
Сегодня.
Комната
это,
конечно,
не роща. В ней
ни пикников не устраивать,
ни сражений. Но все ж
не по мне
проклятая жилплощадь: при моей,
при комплекции
проживи на сажени! Старики,
старухи,
дама с моською, дети
без счета
вот население. Не квартира,
а эскимосское или киргизское
копченое селение. Ребенок
это вам не щенок. Весь день
в работе упорной. То он тебя
мячиком
сбивает с ног, то на крючок
запирает в уборной. Меж скарбом
тропинки,
крымских окольней. От шума
взбесятся
и самые кроткие. Весь день
звонки,
как на колокольне. Гуртом,
в одиночку,
протяжные,
короткие... И за это
гнездо
между клеток
и солений, где негде
даже
приткнуть губу, носишься
весь день,
отмахиваясь
от выселений мандатом союзным,
бумажкой КУБУ. Вернешься
ночью,
вымотан в городе. Морда - в пене,
смыть бы ее. В темноте
в умывальной
лупит по морде кем-то
талантливо
развешенное белье. Бр-р-р-р! Мутит
чад кухонный.
Встаю на корточки. Тянусь
с подоконника
мордой к форточке. Вижу,
в небесах
возня аэропланова. Приникаю
к стеклам,
в раму вбит. Вот кто
должен
переделать наново наш
сардиночный
унылый быт!
Будет.
Год какой-то
нолями разнулится. Отгремят
последние
битвы-грома. В Москве
не будет
ни переулка,
ни улицы одни аэродромы
да дома. Темны,
неясны
грядущие дни нам. Но
для шутки изображу
грядущего гражданина, проводящего
одни сутки.
Утро.
Восемь.
Кричит
радиобудильник вежливый: "Товарищ
вставайте,
не спите ежели вы! Завод
зовет. Пока
будильнику
приказов нет? До свидания!
Привет!" Спросонок,
но весь
в деловой прыти, гражданин
включил
электросамобритель. Минута
причесан,
щеки
даже гражданки Милосской
Венеры глаже. Воткнул штепсель,
открыл губы: электрощетка
юрк!
и выблестила зубы. Прислуг - никаких!
Кнопкой званная, сама
под ним
расплескалась ванная. Намылила
вначале и пошла:
скребет и мочалит. Позвонил
гражданину
под нос сам
подносится
чайный поднос. Одевается
ни пиджаков,
ни брюк; рубаха
номерами
не жмет узка. Сразу
облекается
от пяток до рук шелком
гениально скроенного куска. В туфли
пару ног... В окно
звонок. Прямо
к постели
из небесных лон впархивает
крылатый почтальон. Ни - приказ выселиться,
ни - с налогом повестка. Письмо от любимой
и дружеских несколько. Вбегает сын,
здоровяк
карапуз.
– До свидания,
улетаю в вуз.
– А где Ваня?
– Он