Летная погода
Шрифт:
– Похвальное намерение. Обратитесь к полковнику Евсею Руженко.
– Следовало бы еще раз поговорить с Мариной Цветковой, – виновато замялся Саблин.
– Вам с ней больше общаться не надо: слишком начудили первый раз. С ней познакомится Корецкий. А вы езжайте в Одессу. Руженко поможет. Он в курсе всех оккупационных мерзостей. Во-вторых, поройтесь в судебном архиве: ведь суд, наверное, был в Одессе. В-третьих, разыщите Тимчука. Он крановщиком в Одесском порту работает, а был когда-то, как и Колосков, полицаем. Но вовремя в партизанское подполье ушел. Ведь и я тогда там был, а Колоскова-полицая
В Одесском управлении государственной безопасности Саблина принял полковник Руженко.
– От Гриднева? Александра Романовича? – обрадовался он. – Звонил он мне. Значит, опять архивы подымать будем.
– Меня интересует дело Колоскова Ефима Ильича, бывшего одесского полицая, осужденного в сорок восьмом году и амнистированного в пятьдесят третьем, – пояснил Саблин.
– Помню, – сказал полковник. – Судилось трое: Колосков, Закирян и Лобуда. Я и следствие тогда вел. Посмотрите в архиве Одесского городского суда. Я позвоню. Только Лобуду судили заочно: бежал из-под следствия. Кто-то помог. Потом мы нашли кто. Заброшенный в Измаил гитлеровский агент Хребтов. На следствии он показал, что Лобуда погиб при попытке уйти за границу: утонул якобы, переплывая Дунай в районе Килии. Мы проверяли, но точно установить его гибель не удалось. Кстати, не понимаю, почему он бежал. С гестапо связан не был, как и его сотоварищи. Ну, получил бы свою десятку и – баста, мог бы жить честно. А суд, учтя бегство и два убийства при побеге, приговорил его к высшей мере. Однако за границей что-то о нем не слышно: может быть, затаился у нас где-нибудь, как затаились некоторые. Найдем в конце концов, отыщется след Тарасов.
В архиве городского суда Саблин нашел искомое дело. Суд не установил связи подсудимых с гестапо. Ни Колосков, ни Закирян советских людей не пытали и не расстреливали. Им вменялась только служба в полиции, незаконные аресты, обыски. Даже прокурор не требовал более десяти лет заключения. «Подсудимые Е. И. Колосков и А. Г. Закирян выселили семьи Соболевых и Гринько, захватили их квартиры и все принадлежавшее им имущество, – читал Саблин в обвинительной речи прокурора Михайлика, – произвели незаконный обыск в квартирах Миронова и Кривоносова, отправили на принудительные работы в Германию всех учительниц бывшей школы-семилетки № 24 на улице Свердлова, врачей родильного дома на улице Бебеля Смирнову, Пепельную и Карасик, переплетчицу Владычину, домашних хозяек Наживину, Орлову и Клименкову…» Список незаконных арестов, обысков и высылок, учиненных подсудимыми, в одной только речи прокурора насчитывал десятки фамилий, названных свидетелями обвинения.
Саблин скопировал также показания Лобуды, данные им следователю до своего бегства.
«– Имя?
– Павло Лобуда.
– Возраст?
– Родился в восемнадцатом.
– Образование?
– Ремесленное училище.
– Специальность?
– Слесарь.
– Почему пошли работать в полицию? Разве слесари в порту не требовались?
– Полицаем работать легче.
– И выгоднее?
– Это тоже учитывалось.
– На сигуранцу работали?
– Никак нет. В гражданской полиции.
– А в гестапо?
– Тем более.
– Не лжете?
– Найдите свидетелей.
– Мертвые ничего не скажут.
– Найдите живых.
– Найдем в документах гестапо.
– Говорят, их сожгли перед тем, как смыться из города.
– А откуда вам это известно?
– Слухами тюрьма полнится».
Далее рукой следователя старшего лейтенанта Руженко было написано:
«В найденных списках тайных и явных осведомителей гестапо имя Павло Лобуды не упоминается».
Тимчука Саблин нашел быстро: он действительно работал крановщиком в порту. Пушистые седые усы его ничуть не старили.
– Двухпудовой гирей помаленьку балуюсь, – похвастался он.
Разговаривали они в «Гамбринусе», пивном баре на Дерибасовской, названном так в память купринского. Тимчук, только что закончивший смену в порту, пригласил туда москвича:
– За кружкой пива и вспоминается лучше…
Саблин не возражал: жара в Одессе держалась адская.
– Гриднев сказал мне, что в дни оккупации вы были полицаем, – начал разговор Саблин.
– Був, – сказал Тимчук и тотчас же повторил по-русски: – Чего же скрывать: был. Но только в первые дни, пока не вывел в катакомбы Александра Романыча Гриднева. Там и остался, в боевой группе Седого.
– Меня вот что интересует, – продолжал Саблин. – Вы, конечно, и на процессе полицаев присутствовали?
– На каком? Их несколько было.
– Когда Колоскова и Закиряна судили.
– Пришлось. Свидетелем вызывали.
– Но я хочу вас спросить о том, которого на суде не было. О Лобуде.
– Был такой зверюга. Знаю. В другой фельдкомендатуре служил. Незнаком, но слыхивал.
– В частности, интересуюсь его работой в гестапо. В списках осведомителей его нет. Но ведь были и такие, которых гестапо использовало неофициально. Под кличками.
– Чего не знаю, того не знаю. Знал бы, сказал на суде… Так он при побеге двух из нашей охраны убил. Все одно – вышка.
– Кто убил – неизвестно. Может быть, их пристрелил его сообщник, тайком проникший в тюрьму, – вспомнил Саблин прочитанное судебное дело.
– Може, и тот постарался. Только без Лобуды не обошлось. Классно стрелял, говорят…
Глава шестая
К Марине Цветковой Корецкий проехал домой.
– Господи! – раздраженно воскликнула Марина. – И опять о карточке Максима?
– Опять, – послушно согласился Корецкий. – Что ж поделаешь, следствие.
– Так я же не убивала вашего конюха! И Максим не убивал. А вы подозреваете!
Корецкий выждал минуту и мягко, даже с виноватой улыбкой, вежливо пояснил:
– Мы пока никого не подозреваем, но хотим избавить от подозрения хороших людей. Мы ценим и уважаем товарища Каринцева как выдающегося ученого, но нас, честно говоря, интересует эта загадочная связь с ипподромом.
Конец ознакомительного фрагмента.