Летние каникулы
Шрифт:
Я тоже за эти мгновенья всадил в чудище три жмени дроби, с разочарованием наблюдая, как все они, как горох об стену, отлетают от его панциря.
Черт! Идиот!
Скорость. Максимум!
БАААХ.
Подействовало!
Десять дробин, разогнанных до девятисот метров в секунду, проломили его броню. Крошки панциря стрельнули по изувеченным стенам. Монстр завизжал от боли. Из его пробитой дыры выплескивалась черно-красная кровища.
БААХ.
В сторону летит уродливая клешня, бывшая некоторое время
Разведчик резко передумал нападать, круто свернув в сторону, убегая в гостиную.
Я шмальнул еще раз, но в это время энергия подошла к концу и картечь только толкнула его в сторону, придав дополнительно ускорение.
Дьявол! Энергия на эти выстрелы тратится просто по-бешеному.
— Быстро! — ору я ошалевшим от выстрелов и атаки монстра своим союзникам. — Валим отсюда! Мы не сможем его убить!
— Да я же видел, что ты пробил его! — орет мне в ответ Степаныч. Его глаза расширены, ноздри трепещут — он явно вошел в раж.
— Всё, — сильно приглушив голос, сказал я. Так, чтобы это чудище не слышало меня. То, что он стал уродом, вовсе не означает, что перестал понимать речь. — У меня нет энергии на такие выстрелы.
Где-то снизу раздался грохот, а затем мы все услышали крик. Женский. Полный ужаса, а секунду спустя и боли.
— Этот урод добрался да жены Селиверстова, — прокомментировал я звуки. — Вырвал стальную дверь и убил ее.
— Твою мать, — прошептал лежащий на полу спецназовец.
Я же кивнул своим союзникам на кучу оружия, конфискованного у нападавших, и сам, для примера, навесил на себя пару небольших пистолет-пулеметов. Война войной, а лут надо собирать.
Машу рукой в сторону выхода. Надо сматываться. Полоска энергии только-только вылезла из ноля и, чтобы накопить ее еще хотя бы на один выстрел, надо прождать минуты две. Не уверен, что у нас есть столько времени.
Степаныч взвалил на спину валяющегося в отключке Ишустина. Сергей на одной ноге прыгал рядом. Миллиардер схватил тело жены. Я хотел было остановить его, но посмотрел ему в глаза и махнул рукой — бесполезно. Он ее тут не оставит.
Мы, стараясь не шуметь (хотя как это сделать среди разрухи тот еще вопрос), быстро пошли к выходу. Наши бывшие противники, поняв, что мы уходим, зашевелились.
— Мужики, не оставляйте нас тут, — напуганным шепотом позвал один из них.
Я, секунду поразмышляв, бросил ему один из автоматов:
— Уходите не раньше чем через три минуты после нас. И не дури. Сам видел на что я способен.
Он испуганно закивал головой, снимая оружие с предохранителя и разворачиваясь в сторону входа в подвал.
Пятясь задом, держа вооруженного спецназовца на прицеле, я последним вышел из дома, а затем побежал в сторону своей группы, ушедшей к воротам. Они уже распахнули их, теперь, испуганно оглядываясь, покидали территорию дачи генерала.
Автоматная очередь из дома заставила меня упасть на землю.
Резко разворачиваюсь, ища
И не в меня.
Еще одна очередь. Уже длиннее, уже не экономя патроны, не ведя их счет, судорожно, от ужаса зажав пальцем спусковой крючок. И крик. Предсмертный.
В доме все выжившие разом заорали от ужаса. Что-то загрохотало, с шумом упало. В следующий момент крики стали глохнуть. Сначала один, потом второй, третий.
Внутри что-то трещало, падало, скрипело и бахало. Видимо люди пытались убежать от монстра. Но у них это не выходило.
Последний кричавший внезапно замолчал, захрипел страшно и громко.
И я услышал стук.
Стук, с которым ударяется острая как бритва клешня чудовища, насквозь пробивая тело человека.
— Валим! — оря я во всю мощь легких. Бегу к воротам, ежесекундно оборачиваясь в сторону дома.
А вокруг красота. Деревья, аккуратно постриженная трава, фонтанчик вон брызгает живительной влагой. Наверняка, когда не стреляют, тут поют птички и вообще благодать и лепота.
И только мы, перепачканные с ног до головы, измазанные своей и чужой кровью, хромая и кривясь от боли в ранах, вносим дикий диссонанс в окружающую гармонию.
Да еще монстр, что взревев, вырвался из дома. Рана в его броне уже затянулась, да оторванная клешня начала восстанавливаться. Поэтому он резво бежит в нашу сторону, угрожающе раскрыв пасть.
И вот в эту пасть я и зарядил ему десять дробин, ускоренных до девяти сотен метров в секунду. Ужасная башка взорвалась ошметками костей, кожи и крови, а труп рухнул на зеленую траву, проехав в мою сторону, по инерции, еще пару метров.
— Сдох, сучара! — радостно взревел Степаныч, выглядывая из-за ворот.
Надеюсь что да. Энергии на выстрел хватило впритык.
Осторожно подхожу к туше. Из нее что-то выливается, булькает, конечности и клешни чуть дрожат, слегка сокращаются.
Монстр все еще жив. Он пытается залатать страшную рану и продолжить преследование. Какие же они живучие!
Наклоняюсь, направляя ствол дробовика внутрь кратера в башке урода.
И всаживаю туда целую обойму картечи. Разрушая остатки мозг (БААХ), разбивая позвоночный столб (БААХ), с каждым выстрелом загоняя свинцовые шарики все глубже в его тело. Разнес в клочья грудную клетку, изорвав легкие, превратил в труху печень, почки, все до чего долетели мои дробины.
БААХ-БААХ-БААХ
После третьего выстрела разведчик перестал подавать признаки жизни, но я не прекращал стрелять, превращая его внутренние органы в тщательно порубленный и измельченный фарш. В этом деле лучше перебдеть.
— Все, хватит, он мертв, — ложится мне на плечо тяжелая ладонь Степаныча. — Успокойся!
Я соглашаюсь, мгновенно перезаряжая оружие. Это происходит автоматически, почти без участия разума. И мне это льстит. Я сам собой доволен.
Проведен бой. Носитель выжил.