Летний детектив

Полякова Татьяна Викторовна

– Ну да, дура и есть. Не была бы такой, жила бы до сих пор. Она начала орать и сопротивляться, и Евгений стал закрывать ей рот, и нос закрыл, не заметив как. Она и умерла от удушья. Давай по порядку, Володь, а то я запутаюсь. Андрей убежал после того, как она его всего расцарапала… Он же объявил ей о разрыве их отношений, вот она и кинулась на него, – рассказывала Татьяна историю, услышанную от Анатолия. – Схватил с вешалки пиджак, надел, чтобы царапин не было видно, и умчался заливать то ли горе, то ли счастье, о том не ведаю. Так вот когда Андрей сбегал, он столкнулся с Евгением на лестнице, только вспомнил об этом чуть позднее. Да и встречу эту к делу пришить было бы невозможно, не найдись эта

пуговица в их номере. Ну, зашел человек и зашел, обедать ходил, почему ему на этаж не подняться, может, поговорить с кем хотел. А так, взяли его уже на стоянке такси, уезжать собрался, проведут анализ ДНК, частицы кожи остались под ее ногтями, опять же анализ спермы был произведен. Все, обвинение предъявлено. Евгений почти не упирался, винил во всем распутницу, как повторял через слово. А Андрея освободили.

– А он тебя взял и бросил. Взял и уехал на следующий же день. – Вика в сердцах плюнула себе под ноги. – Так он ерунда, а не мужчина. Такая девушка из-за него… А он!..

– Ладно тебе, Викуля, – добродушно разулыбался Володя. – Нужен ей этот слизняк с мокрым взглядом.

– С каким, с каким? – ахнула Татьяна. – С мокрым? Почему с мокрым-то?

– Да у него глаза эти… – Володя скорбно сморщился. – Будто только что водой умытые. Сиди и думай, что он сейчас с них смыл: хорошее или плохое. Вот у Толика глаза правильные, открытые. Он мне так прямо и сказал…

– Много ты понимаешь, Володька, в глазах, – рассмеялась Татьяна, толкнув его плечом, потом все же спросила: – А что он тебе так прямо сказал?

– Так прямо и сказал, что… – Тут он внезапно замолчал и кивнул в сторону дорожки, ведущей к кафе: – А вон он и сам, возьми и спроси у него.

– А и спрошу.

Татьяна встала и пошла навстречу Анатолию, навещающему друзей каждый вечер. С вежливой улыбкой приняла у него из рук красную розу. Это стало уже ритуалом: каждый вечер по красной розе. Привычно сунула нос в самую гущу туго схлестнувшихся лепестков и спросила, чтобы не забыть:

– Что такого ты сказал Володьке?

– Что?

– Да, что? Он замуж меня готов отдать за тебя хоть сегодня, – рассмеялась она.

– Не, сегодня не получится. Поздно уже. Все закрыто, – на полном серьезе ответил Анатолий и вдруг опомнился: – А сказал я ему, что не позволю тебе сесть за руль на обратном пути.

– То есть?!

– Сам поведу. Взяли тут, понимаешь, моду, каждый второй водитель – женщина. А потом истерят в горах и ехать дальше боятся.

Анатолий схватил ее за руку и поволок к столу, за которым от удовольствия млел ее друг детства. Да еще пальцы большие все оттопыривал на кулачищах своих и в небо ими тыкал. Вот она ему задаст за то, что выдал ее с потрохами Анатолию. Вот она ему задаст. А тот вдруг, почувствовав, что она упирается, остановился и притиснул к своему жесткому крепкому плечу, шепнув:

– Возражения по поводу сопровождения имеются?

– Никак нет, – шепнула она с фальшивым трагизмом в голосе. – Возражений нет.

– Так и запротоколируем, и подпись с тебя возьмем, и потом уже…

– Что потом уже? – подтолкнула она его коленкой, потому что он умолк, внимательно рассматривая ее лицо.

– А потом… – он встряхнулся. – Никуда ты уже не денешься, милая. Никуда от меня не денешься.

Ольга Тарасевич

Белые дни

Если бы я умела писать криминальные романы, я бы начала свой рассказ примерно так: «О, господи! Ничто ведь не предвещало этого дурацкого трупа на коврике у моей двери!»

Я не пишу романов. Но труп был – словно попал сюда из книжки в яркой мягкой обложке. Мне казалось: в реальной жизни такого произойти не может. Или если вдруг случается – то с кем-то другим, не со мной…

– …Аничков мост,

наведенный в 1715 году по указу Петра I, получил свое название в связи с фамилией подполковника, возглавлявшего строительство. Достопримечательность моста – четыре скульптурные группы, объединенные темой укрощения коня. Это уникальный в истории русского искусства пример: скульптор, Петр Карлович Клодт, явился и литейщиком своих моделей…

Я слышу собственный голос, как всегда чуть хрипловатый (сырой ветер с Невы мне обходится слишком дорого, но я погибну без наркотика серо-синих волн). Слышу и с ужасом понимаю: мне снится этот рассказ о вечно ускакивающих то в Пруссию, то в Италию скульптурах. Совершенно неправильный сон – вместо отдыха я почти работаю, провожу экскурсию, может, даже меня чуть раздражают шушукающиеся молодожены (такие есть в каждой группе, и я искренне недоумеваю, зачем они вообще выбираются из постели; никогда не видела парочку, слушающую гида, ребята или хихикают, или вкусно целуются).

– Наталия Витальевна, я вами очень недоволен! Почему вы опять отказываетесь работать на экскурсии «Ночной Петербург»?! Вечно мне приходится подстраиваться то к болезням ваших детей, то к графику работы няни…

Нет, это просто караул! С нашими белыми ночами с ума сойти можно! Хотя окна задернуты плотными шторами, на улице слишком светло, и комната – я с раздражением открываю глаза и сразу же их зажмуриваю, чтобы не видеть этого безобразия, – наполнена серовато-розовым киселем, всегда безумно восхищающим туристов.

Ох, мне сложно понять, как можно жить без Дворцовой площади, Исаакиевского собора или грязных питерских дворов. Не представляю, как это – застрять в пробке и не любоваться Медным всадником или кромкой Петропавловки. Однако отсутствию белых ночей я бы только радовалась. Мне и так очень плохо спится в их молочной дымке. А уж внедрение в хлипкий сон руководителя нашего туристического агентства – вообще кошмар. Лучше бы Фредди Крюгер приснился, честное слово! На работе более чем достаточно такого начальственного «счастья» – лысого, с маслянистыми глазками, вечно читающего мораль.

Впрочем, он прав – я действительно вынуждена постоянно вносить корректировки в свой рабочий график. Я плохо работаю. И я, наверное, все-таки отвратительная мать. Потому что это няня увидела, как Кристина сделала первый шаг, это няня услышала первое Машкино слово (она сказала «дай», что мне очень понравилось – излишней скромностью малышка, в отличие от мамы, не обременена). Тяжело быть матерью-одиночкой. Я страдаю от того, что большая часть жизни моих детей проходит мимо меня – а как по-другому зарабатывать деньги? Наверное, мне было бы чуть проще, если бы с детьми сидела мама, на сердце было бы спокойнее. Но мама точно так же работает гидом, как и я. На пенсию ведь прожить сложно… В общем, я откровенно халтурю с экскурсантами, и сокращая рассказ, и просто приберегая эмоции для общения с доченьками. Впрочем, нагоняев за нерадивое исполнение служебных обязанностей можно было бы избежать. Представляете, при наличии симпатичной интеллигентной супруги наш директор открытым текстом намекает мне, как можно получить большую премию! Иногда, если Кристе нужны новые ботинки, а Машка снова выросла из комбеза (беда с этой детской одеждой, правда? Стоит не намного дешевле взрослой, но детки же растут, и им все время требуются обновки!), я задумчиво смотрю на лысину начальника. Смотрю, и… И отвожу взгляд, беру дополнительную работу, стреляю пару тысяч у приятельниц. Ничего, мы с малышками – сильные девочки. Мы продержимся, выкрутимся, что-нибудь придумаем. Бог дает не только детей, но и на детей. И чистая совесть дорогого стоит. Не нужен нам с девчонками никакой начальник, пусть катится куда подальше со своими премиями, лысиной и похотливыми глазками…