Летний остров
Шрифт:
– Я всего лишь хочу увидеть, как она мне улыбнется. Только один раз, и тогда я сохраню это воспоминание навсегда. Я не рассчитываю, что она отнесется ко мне с симпатией, а уж о том, что снова меня полюбит, и речи не идет.
– Ах, Нора…
В голосе психиатра она услышала знакомое разочарование.
– Лео, ты ждешь от меня слишком многого.
– А ты просишь слишком мало, Нора. Ты так боишься своего прошлого, что…
– Лео, скажи мне что-нибудь полезное, – перебила его Нора. – Ты сам отец, посоветуй что-нибудь.
– Поговори с дочерью.
– О чем? Как мы можем зачеркнуть то, что случилось одиннадцать лет назад?
– А ты делай по одному шагу за раз. Попробуй так: каждый день ты рассказываешь ей что-то личное о себе, только
– Что-то личное о себе…
Нора обдумала слова врача. Пожалуй, это ей удастся. Надо только найти способ разделить с дочерью один момент искренности за день. Это не много и наверняка ничего не изменит, но по крайней мере не невозможно. Во всяком случае, это самое большее, на что она может сейчас надеяться.
Руби прошла по всему дому от окна к окну, отдергивая занавески и впуская тусклый свет пасмурного дня. Было лишь около трех часов, но Руби знала, что вскоре облака совсем скроют солнце.
Внезапно она поняла, что безмерно устала. Ночной телефонный звонок, поездка в аэропорт и ранний перелет, затем дорога до острова, – все это разом навалилось на нее и лишило сил. Если она утратит бдительность, то рискует проиграть битву со своими эмоциями и разревется при виде старого дома.
Наконец Руби добралась до кухни, которая одновременно служила столовой. Здесь ничего не изменилось. У окна помещался круглый стол кленового дерева, рядом – составленные вместе четыре стула со спинками из перекладин. В центре стола, между фарфоровыми солонкой и перечницей, сделанными в виде крошечных маяков, стояло запыленное пластиковое украшение – розовые георгины. На специальной полке над разделочным столом лежала кулинарная книга, открытая на странице с рецептом лимонного печенья. На вешалке возле духовки висели в ряд четыре посудных полотенца с ручной вышивкой.
Руби прошла через арку, отделяющую кухню от гостиной, и посмотрела на латунные судовые часы, висевшие в центре арки. Часы стояли – батарейки в них не менялись, наверное, уже несколько лет. Но Руби помнила, что когда-то их короткое «дзинь-дзинь», повторявшееся каждые полчаса, было одним из звуков, составлявших саундтрек их шумного семейства.
В гостиной перед большим камином, отделанным песчаником, стояли мягкий диван и два обитых кожей стула. У противоположной стены выстроились книжные шкафы, заполненные выпусками «Ридерз дайджест», собранными на протяжении двух поколений. Здесь же стояла стереосистема. Самые любимые диски семьи Бридж хранились в красном пластмассовом ящике от молока. Руби увидела, что сверху лежит альбом «Венус» группы «Бананарама». Этот диск принадлежал ей.
Ее внимание привлекли фотографии на каминной полке. Рамки были не такими, как ей помнилось. Нахмурившись, Руби подошла к камину. Здесь находились только фотографии детей Кэролайн, и ни единого снимка Руби или хотя бы самой Каро.
– Очень мило, – пробормотала Руби и поплелась к узкой лестнице. Поднимаясь по скрипучим ступеням наверх, она почему-то чувствовала себя всеми забытой.
Ее пальцы оставляли на пыльных перилах извилистые следы. Второй этаж был совсем маленьким, на нем поместилась только одна полноценная спальня. В начале семидесятых дедушка Бридж оборудовал в бывшей гардеробной ванную, в ней едва хватало места, чтобы, наклонившись над раковиной, почистить зубы. Весь этаж был застелен зеленым, как авокадо, и довольно уродливым ковром.
Руби открыла дверь в спальню родителей и включила свет. В комнате доминировала большая кровать с латунными спинками, по обеим сторонам от нее симметрично расположились французские столики, на которых стояли желтые лампы с зелеными абажурами, украшенными золотистыми бусинками.
«Стиль Лас-Вегаса», – говаривала бабушка. Руби вспомнила, как старушка сидела в этой самой комнате в кресле-качалке, ее морщинистые руки с выступающими венами сноровисто орудовали спицами. «Шерстяных пледов никогда не бывает слишком много» – еще одно ее изречение. Она повторяла
Давно уже Руби не вспоминала бабушку так отчетливо. Вероятно, ей нужно было увидеть этот дом, чтобы воспоминания о хороших временах вернулись. Комната сохранилась точь-в-точь такой же, какой была тогда, Нора не стала ее переделывать. Когда бабушка и дедушка умерли, отец перевез семью в более просторный дом на острове Лопес, а этот остался в качестве летнего.
Руби пересекла комнату, подошла к застекленным створчатым дверям и открыла их. В комнату хлынул свежий, пахнущий дождем воздух, кружевные занавески задрожали от легкого ветерка. Серое, покрытое тучами небо и свинцовое море выглядели как картина, заключенная в раму из прямых и тонких, словно посудные ершики, сосен Дугласа. Руби вышла на крошечный балкончик второго этажа. По обеим сторонам стояли легкие складные стулья, на перекладинах спинок висели бусинки дождевых капель.
На доли секунды Руби показалось невероятным, что она живет в душном городе, где в жару даже в садовых шлангах вода становится горячей, точно кипяток. Она вернулась в комнату и краем глаза заметила на тумбочке новые фотографии. Рассмотрев их поближе, она чертыхнулась: Кэролайн снова это сделала. Здесь были только свидетельства новой жизни Каро. Казалось, сестра пыталась изгнать Руби из семьи.
Руби, хмурясь, спустилась на первый этаж и направилась к машине. Взяв из багажника два чемодана, она внесла их в дом, оставила у закрытой двери спальни первого этажа, потом снова поднялась наверх и открыла двери-жалюзи гардеробной. Гардеробная была пуста. Дернув за цепочку выключателя, Руби включила маленькую лампочку, бросила на пол свою дорожную сумку и только тогда заметила картонную коробку. Она присела на корточки и подтянула коробку к себе. На крышке жирным черным фломастером было выведено: «Прежнее». Руби открыла коробку – и нашла в ней себя.
Здесь были фотографии, десятки фотографий, тех самых, что когда-то стояли в доме повсюду: на столах, каминных полках, подоконниках. Руби стала их перебирать. Две девочки в одинаковых розовых платьицах, Дин и Эрик в форме спортсменов младшей лиги, отец машет рукой, стоя на корме «Капитана Хука». И один снимок Норы.
Руби медленно вытянула этот единственный снимок из пачки. На нем была запечатлена мать, которую она почти забыла, мать, которую оплакивала. Высокая худощавая женщина в белоснежных шортах и изумрудно-зеленой футболке, с рыжими волосами, подстриженными в стиле Фарры Фосетт. На заднем плане виднелась заснеженная верхушка Маттерхорн. Поездка в Диснейленд… Руби вновь охватили воспоминания, горькие и сладкие одновременно. Она вспомнила тот день, визг детей на горках, внезапно наступившую темноту на аттракционе «Безумная поездка мистера Тоуда», баюкающую музыку колыбельной, вкус леденцов на палочке, Парад Электрического света… Руби смотрела его, сидя на самом лучшем месте – на плечах отца. Внезапно Руби осенило. Она наконец поняла, что сделала сестра. Кэролайн терпеть не могла конфликты и противостояние, она просто хотела, чтобы все было «нормально». Кэролайн было больно оглядываться на те годы, и она решила, что проще начать все сначала, притвориться, что счастливых месяцев, проведенных на этих берегах, в этих комнатах, никогда не было.
Руби со вздохом положила фотографии обратно, лицом вниз. Кэролайн права, слишком тяжело видеть собственное прошлое, запечатленное на цветной пленке. Выдержит ли она пребывание в этом доме? Не прошло и дня, а она уже потеряла равновесие. Руби вдруг напряглась как струна, превратилась в сгусток нервной энергии. Ей нужно снова войти в колею, вспомнить, зачем она сюда приехала.
Статья для журнала, вот что поможет ей сосредоточиться.
Руби расстегнула молнию на боковом кармане сумки и достала желтый отрывной блокнот и синюю ручку. Затем забралась на пыльную кровать, подобрала под себя ноги и уставилась на разлинованную страницу.