Летняя луна
Шрифт:
– Геликоидальная шестеренка Вокансона на три шестьдесят четвертых дюйма.
Шелби, скрестив руки, прислонился к камину:
– Она, случайно, не завалялась у вас где-нибудь в кармане, старина?
У Куина расширились глаза:
– У меня в кармане, милорд? Откуда? Я всего лишь бедный крестьянин.
– Но вы всегда так хорошо находите то, что мне нужно! – воскликнула Мерлин. – Помните, как вы принесли устройство для бутылок и еще ту идеальную часть от каминных щипцов из спальни леди Блайз…
– Из спальни леди
– Ее в это время там не было, мой драгоценный, – пояснил Куин. – Это была просто поисковая операция, больше ничего. По поручению мисс Мерлин.
Шелби фыркнул от отвращения:
– Боже мой! И как только мой брат позволяет вам шнырять по дому! Совершенно не понимаю!
Куин пожал плечами и лукаво улыбнулся:
– Вы попросите его взять меня за ухо и выкинуть из дома, милорд?
– Я уже просил. – Даже при тусклом освещении было заметно, как Шелби покраснел. – И он отказался, как вам хорошо известно.
– Я не сомневаюсь, что его светлость был совершенно прав в том, что отказал вам, лорд Шелби, – назидательно сказал мистер Пилл. – Вы должны майору О’Шонесси проигранные деньги. Как человек, изучающий классическую и христианскую теологию, я нахожу в высшей степени занимательным, что герцог называет майора О’Шонесси вашей Немезидой. И, как подчеркнул его светлость, расплата за грехи может прийти иногда в неожиданной форме.
– Ох, да, уж мой брат в этом разбирается. – Шелби закатил глаза. – Я только надеюсь, что это чувство юмора не покинет его, когда он обнаружит, что исчезли наши семейные драгоценности!
Внимание их снова привлек звук открывающейся двери. Жаклин вошла и встала рядом с Куином, взяв его под руку.
– У вас есть геликоидальная шестеренка Вокансона на три шестьдесят четвертых дюйма, дорогая? – спросил он, поднося к своим губам ее руку.
Жаклин приподняла изящные брови:
– Секундочку. Мне нужно немного подумать.
– Думайте хоть час, Жаклин, любовь моя. – Он обнял ее за талию и притянул к себе. Раскрасневшийся было Шелби побелел. – Я останусь тут и буду помогать.
– Это бесполезно, – мрачно сказала Мерлин. – Я знаю, что у нее нет этой шестеренки. Ее ни у кого нет. Теперь уже можно точно сказать, что я проиграла мистеру Пеммини.
Герцогиня Мей вернулась в салон, после того как все гости удалились. Рансом поджидал ее, разглядывая угли в камине. Услышав, как она вошла, он обернулся.
– Мисс Ламберн вполне здорова, – сообщила ему мать, усаживаясь рядом.
Он поворошил угли. Длинные тени заплясали на портретах и тяжелых занавесях.
– Здорова? Ты абсолютно уверена?
– Абсолютно, мой дорогой.
– Тогда почему же… – Рансом вдруг замолчал. Он задумчиво разглядывал языки красного пламени в камине.
– У нее действительно усталый вид, я согласна. Может быть, она тоскует
Он бросил на нее косой взгляд:
– Она так сказала?
– Нет. Мне она ничего такого не говорила.
– Может быть, ты думаешь, это из-за того, что я запретил ей возиться с этой чертовой… извини, с этой проклятой летательной машиной?
– Да. – Она кивнула. – Я думаю, ее печальный вид скорее всего связан именно с этим.
Он ударил по обгоревшему концу полена и в сердцах отбросил щипцы.
Спокойным голосом герцогиня сказала:
– Это было не самое лучшее твое решение, Деймерелл.
– Но она же убьется, – раздраженно сказал он.
Мать сложила руки и наблюдала за ним.
– Что еще я мог сделать? – упрямо спросил он. – Я не могу отослать ее домой, потому что ее почти наверняка убьют. Я знаю, мне не нужно непременно рассказывать тебе подробности, чтобы ты поверила мне. А эта летательная машина… Ох, ради Бога, я привез Мерлин сюда для того, чтобы защитить, а вовсе не затем, чтобы она разбила себе голову из-за этой сумасшедшей идеи.
– Я не понимаю, в чем трудность. Почему бы тебе не позволить ей продолжать работу? Просто запрети ей запускать эту штуку и летать самой, пока она здесь.
Рансом вспомнил о кошачьем сиденье в тридцати футах над полом и с трудом подавил дрожь.
– Это исключено. Она не должна над этим работать.
– Но ведь она в конце концов вернется домой, разве нет? И тогда ты не сможешь ей помешать.
Он покачал головой.
– Ты все еще хочешь на ней жениться?
Рансом внимательно посмотрел на мать:
– Ты очень хорошо знаешь, что я обязан.
– Но люди, несомненно, поймут: ты сделал все, что мог, чтобы исправить свой… промах. Ты изо всех сил старался выполнить взятое на себя обязательство. И она сама тебя отвергла, и не один раз, не так ли?
– Она ребенок. Она просто не понимает.
– Не понимает чего?
Он в смятении посмотрел на нее:
– Как ты можешь об этом спрашивать? Она не понимает, что я сломал ей жизнь. Что она не сможет выйти замуж так, как могла бы в соответствии со своим положением. Что она на всю жизнь исключена из приличного общества. Она изгой. Как будто монашка в каком-то проклятом монастыре, без возможности выйти замуж, иметь семью и распоряжаться своим будущим!
В тишине приятно потрескивал огонь.
– Рансом, – вздохнула мать, – ты на самом деле считаешь, что все это хоть когда-нибудь имело для нее значение?
Он отвернулся:
– Это не важно.
– Ах, так, – она расправила на коленях юбку, – нечасто ты ведешь себя так неблагоразумно.
– Просто я не часто лишаю невинности хорошо воспитанных девушек.
– Да? – переспросила она с мягкой усмешкой. – А как насчет девушек, воспитанных плохо?
Он презрительно скривил губы:
– Не шути надо мной. Не на эту тему.