Летняя любовь. Подарочное издание дачных историй от Аси Лавринович
Шрифт:
– А теперь это дело принципа – потанцевать с тобой.
– Ты такой принципиальный дурак, Яровой, – зачем-то сказала я, подняв голову. При этом старалась сохранять ровный голос. Вечерний луч запутался в русых волосах Никиты. Я пыталась отвести от Ярового взгляд, но выходило плохо… Меня просто выбивало из колеи это незнакомое, но очень приятное чувство – всепоглощающей огромной симпатии.
– А ты такая принципиальная дура, Азарова, – ответил Никита, прижимая меня к себе сильнее.
Тогда я положила голову Яровому
Домой мы с Ирой возвращались все-таки вдвоем, уже в сумерках, взявшись за руки.
– Соболь видела, как ты с Марком танцуешь, – почему-то шепотом сказала Ира.
В траве скрипели сверчки.
– Ну и что, – с раздражением ответила я. Как мне надоели эти тупые интриги…
– Значит, жди новой подлянки.
– От Соболь? От Циглер? Ир, я от всего этого устала.
– Ну изначально же угрозы из-за ревности Оксаны пошли. Так что точно еще какая-нибудь ерунда приключится, – продолжала нагнетать Ирка.
– Все, Третьякова, отвянь!
В палату мы зашли первыми. Амелия снова где-то пропадала. Странная она. А Руднева, разумеется, решила остаться на дискотеке до последнего танца.
Ирка включила свет и вскрикнула. От неожиданности я подскочила на месте.
– Зачем так орать? – накинулась я на подругу.
Но рассерженная Ирка уже бросилась к столу и схватила со стола жуткую куклу без одного глаза. И ухмылка у игрушки была странная – неаккуратно вышитая красными нитками, будто шрам у Джокера.
– Она специально выставила эту страшилищу на самом видном месте, чтобы нас пугать! – выкрикнула Ирка, шаря в своей сумке.
– Кто – она? – не понимала я, брезгливо оглядывая страшную куклу. – Что ты ищешь?
– Как кто? Амелия! Я ищу свой нож. Сейчас распотрошу эту гадость и на кровать ей брошу!
– Господи, Ира, зачем?
– Будет знать, как нас пугать. А нож нужно вообще под подушкой держать, когда в этом лагере черт-те что происходит!
Ира наконец отыскала свой нож и уже занесла острие над куклой, как в палате раздался новый визг, еще пронзительнее, чем Иркин.
Руднева, перескакивая через кровать, ринулась к Третьяковой.
– Что ты делаешь? Убери нож! Сумасшедшая!
Вероятно, дуреха Руднева решила, что Ирка собиралась устроить какой-нибудь страшный ритуал. Третьякова откинула нож, но куклу не отпускала. Тогда Диана вцепилась в ноги этой страшиле и потянула игрушку на себя.
– Отдай!
– Вот еще! Всякой гадости не место в нашей палате!
– Ого, что это здесь происходит? – показалась в дверях Амелия.
– Кстати, о гадостях! – проворчала Третьякова.
Из-за Циглер Ирка ослабила хватку, а Диана, отвоевав куклу, прижала страшилу к груди.
– Не трогай ее никогда больше! – зло выпалила Руднева. На ее глазах выступили крупные слезы. – Это моя кукла.
Диана еще минут десять сидела на кровати и глотала слезы. Мне приходилось ее обнимать, а Ирке растерянно гладить Рудневу по голове.
– Ладно тебе, – бормотала обескураженно Третьякова. – Я же ничего не успела этому чудищу сделать. Кто ж знал, что ты любишь такие игрушки…
Руднева уже взрослая девочка, и совершенно очевидно, что в куклы давно не играет. Здесь было что-то серьезное, личное, тайное… Амелия сидела на своей кровати и удивленно смотрела на нас. И вид у нее впервые за долгое время был не насмешливый, а сочувствующий.
– Когда вы ушли, я вытащила куклу из сумки и положила на стол. Мы дома всегда вместе собираемся. А потом спрятать ее обратно забыла, так на дискотеку торопилась. Вот дура!
Ирка и Амелия переглянулись. Циглер округлила глаза. Все было очень странно.
– Это твоя любимая игрушка? – осторожно спросила я, не выпуская Диану из объятий.
– Угу! – Диана снова шмыгнула носом. – Ее зовут Эмили. Эта кукла у меня с первого года жизни. Я всегда с ней. Иногда мне кажется, что она единственная, кто может выслушать меня.
Ирка уставилась на меня поверх макушки Дианы и покачала головой.
– Диана, у тебя плохие отношения с родителями? – спросила Амелия.
– У меня вообще с ними никаких отношений нет, – сердито ответила Руднева. – Они вечно или на работе, или скандалят. Раза четыре уже на развод собирались подать. При этом со мной даже не советовались. Будто я маленькая!
– Думаю, если бы ты поговорила с ними на эту тему, рассказала все, что на душе, в твоей жизни могло бы многое поменяться, – внезапно произнесла со своей кровати Циглер.
– О-о, диванный психолог подъехал, – протянула Ирка.
– Кроватный, – поправила Амелия, покачавшись на койке. Мы негромко рассмеялись. Даже Руднева слабо улыбнулась сквозь слезы. – Серьезно, Диана, не стоит держать все в себе. Расскажи маме, что тебя беспокоит. Раз ты молчишь, они думают, что у тебя все в порядке и нет никаких проблем.
Руднева замотала головой, утирая слезы. Страшилу Эмили по-прежнему прижимала крепко к груди.
– Ну а с Соболь вы разве своими проблемами не делитесь? – все-таки спросила Ира. Так ей и не дает покоя дружба между Дианой и Оксаной.
– Оксана только на себе зациклена, – проворчала Диана. – Других вообще не слушает!
– Зачем же ты с ней дружишь? – спросила я.
– А с кем мне теперь еще дружить? – воскликнула Диана. Мне ни разу и в голову не приходило, что Руднева жалеет о своем решении уйти в компанию к Соболь. Может, она и хотела бы снова дружить с нами, только к воинственно настроенной Ирке не так просто подобраться.