Летняя практика
Шрифт:
– И чем же тебе помочь, милая? – поинтересовалась Марьяна Ивановна, из малинника выбираясь.
Любляна ручку вытянула, на Арея указывая:
– Он… он… он меня…
И зашлась в рыданиях. Арей же почувствовал себя дураком.
Глава 10. Облыжная
– Я… – Любляна сидела на лавке, закутавшись в лоскутное старое покрывало. – Я решила зайти… словом перемолвиться… я думала… я верила…
Круглое личико.
Носик востренький.
Бровки светленьки. Кожа что
А эта…
Маленка сидит и сестрицу по плечику гладит. Да на Арея глядит так… вот как на насильника глядит.
– Он ведь… а он… – Любляна дрожащею ручкой слезу смахнула.
Егор нахмурился.
И к шабельке потянулся.
– Охолони. – Архип Полуэктович царевичу на плечико рученьку положил, да так, что плечико этое и прогнулось с Егором разом.
– Да как он…
– Вот и мне интересно, как он… – Марьяна Ивановна в уголочке устроилась со своим вязаньем. Спицы скачут, петлю за петлей сотворяя, и так ловко перекидвают, что я ажно и загляделась. – Средь бела дня… людей не побоялся.
И на Арея глянула.
Тот стоит.
Молчит.
Лицом закаменел. Оно и понятно, небось в таком обвинить – девку снасильничать – не косу у соседа попортить.
– Ничего сказать не хочешь? – Марьяна Ивановна клубочек с колена на колено переложила. А шерсть-то крашена в алый, да хитро так, с одной стороны ярко, а с другой – блекленько. Вот и выходит вязание ейное рябеньким…
– Врет она, – процедил Арей сквозь зубы.
И Любляна слезами зашлась.
– Да как ты смеешь! – Зато Маленка молчать не стала. Подскочила и на Арея кинулась, застучала кулачками по евонной груди. – Сволочь! Скотина!
– Цыц! – Архип Полуэктович царевну за шкирку ухватил да поднял, тряхнул легонько. – Значится, будем разбирательство учинять? Обвинение-то серьезное…
И на Любляну глядит. А та только слезы смахнула и кивнула, мол, разбирайтеся.
– Если он и вправду…
– Пусть женится, – сказала Маленка, из-под руки наставника выворачиваясь. – Опозорил сестру, пусть теперь…
– Женится, значит? – Архип Полуэктович этак бровку приподнял, удивление выражаючи. – И вы не против того, чтобы сестру родную в жены насильнику отдать?
– А кому она теперь, опозоренная, нужна? – Маленка села рядышком с Любляной и приобняла. – Не переживай, дорогая… все будет хорошо.
У кого, интересно знать? Я Кирееву руку – придерживал меня, болезный, опасаючись, что сотворю чего неладного, – с плечика-то скинула и к Арею подошла. Взяла за руку.
– Не ведаю, – сказала, на Маленку глядючи, – чего ты с сестрицею задумала, да только Арея обвинять облыжно не позволю.
– Тише, Зославушка. – Марьяна Ивановна спицы собрала да в клубочек воткнула. Этак воткнула, что ажно Архип Полуэктович подскочил и на шажок отодвинулся. –
– Не получится. – Любляна из складок одеяла руку выпростала, ладошку раскрыла, а в ней камушек блеснул рыбьим желтым глазом. – Он сделал так, что…
– Ничего не делал…
Арей шагнул бы к невестушке, чую, что едва держится, чтоб не полыхнуть. И я за руку вцепилась. А с другого боку Еська стал да Арея приобнял, будто друга дорогого найпервейшего. Кирей ближей пододвинулся.
Егор вот в сторонку отошел.
Илья на сестриц глядит и хмурится, однако же как встал у дверей, так и стоит, шелохнуться боится. И главное, что мнится мне, будто бы были мы вместе, а ныне пусть еще не порознь, но близко к тому.
– Значит, слепки подтерли… – Марьяна Ивановна спицы погладила. – Разумная предосторожность… только, полагаю, они нам без надобности. Скажи, красавица, отчего ты на помощь не звала?
Вспыхнули щеки Любляны.
И побледнели.
– Звала, – ответила за сестрицу Маленка. – Но не дозвалась. Он купол поставил.
– Купол… интересно… вот, погляди, Архипушка, ты намедни жаловался, что студиозус не тот пошел, а выпускникам до нас далече… но вспомню тебя… сумел бы ты полог поставить, да и вовсе чаровать так, чтоб ни одну ниточку охранной сети не задеть?
– Я и сейчас так навряд ли смогу… – Архип Полуэктович на боярынек наших взирал сверху вниз. И ведаю я, что умеет он глядеть, да так, что от этого погляду из шкуры выскочить охота.
Поежилась Любляна.
И Маленка насупилась.
– Вы все заодно!
– За одно, за другое. – Марьяна Ивановна поднялась и огладила передничек белый, поверх летнику нарядного накинутый. – Не в том дело, деточка… пойдем-ка, осмотрим сестрицу твою… она, чай, отбивалась?
Любляна кивнула, но неуверенно.
– И значит, следы остались бы… скажем, покажи-ка, милая, рученьки свои… кожа-то у тебя нежная, белая… такую тронь, и враз синец вскочит… а у меня мазь есть свинцовая, разом снимет… если есть, что снимать.
Любляна в покрывало укуталась.
А ведь чистые у нее рученьки. Я видела. И… и хоть ни на мгновенье не поверила, будто Арей на этакое способный, но все одно легче стало, камень с души упал. Я-то верю, да тут не только я… вона, Егор взгляд переводит от Арея до Любляны, не зная, кому верить.
– Он… он… сделал так, что…
Любляна запнулась, не знаючи, что сказать.
– Значит, вылечил?
– Исцелил…
– Экий он добрый… и прыткий… а главное, талантливый. Архипушка, я ж тебе говорила, недооцениваешь ты молодежь… и сеть тревожную не тронул, и исцелил во мгновение ока… я уж сколько живу, а все одно… нет, можно, конечно, синец за четверть часу свести, но сил на то уйдет немерено.
Марьяна Ивановна головой покачала.
А после спросила:
– Может, хоть кровь осталась?