Лето кончится не скоро
Шрифт:
– Далеко не плавать, держитесь вместе, – велел Платон. – Здесь омуты… и вообще всякое…
– Сизые призраки, – хихикнул Кустик, нетерпеливо дергая колючими локтями.
– Чего смешного… – сказала Тина.
– Вспомнила про «плотину» и «водяного», – шепнул Кустик Шурке. – Платон! Ну, можно уже?
– Пошли…
Шурка думал, что вода будет очень холодная, но она оказалась обыкновенная. И с болотистым привкусом. Но все равно было здорово! Барахтались, пока не покрылись пупырышками. Выбрались на горячий песок. Потом вернулись в воду и за руки, за ноги вытащили Кустика. Он вырывался и норовил опять плюхнуться животом на мелком месте.
– Я ловлю золотых карасей!
– А леща не хочешь? – Платон сделал вид, что собирается вляпать ему по шее.
– Везде сплошное угнетение! – Кустик с оскорбленным видом упал на песок. – Ну и ладно! Не будет вам никакой ухи…
– Мы с твоего костюма рыб натрясем, – пообещала Тина.
Девочки сели поодаль. Тина помогала Женьке расплести мокрые косы.
Солнечный жар нагонял дрему. Шурка, лежа на спине, прикрыл глаза. Сквозь тонкие веки просвечивался алый свет солнца…
– …А пойдемте посмотрим пустырных кроликов! – Это был тонкий нетерпеливый голос Кустика.
Шурка приподнялся, глянул. Кустик уже не лежал, а пританцовывал. На песке от него остался след, похожий на отпечаток скелета.
– А правда! – Ник тоже вскочил. – Пошли! Тут их много. У них сейчас крольчата!
– Что за кролики? – спросил Шурка.
– Одичавшие, – объяснил Платон. – Когда-то их предки убежали от хозяев и здесь расплодились. Как в Австралии. Но почему-то лишь на этом участке, у пруда…
– Они такие миленькие! – обрадованно засуетилась Тина. – И ничуть не боятся людей! Сами в руки просятся! Идем скорее…
– Я не пойду, – сказала Женька. И глянула на Шурку. – У меня нога повредилась, под коленкой какая-то жилка… ёкает. Лучше посижу…
– А у меня пятка натерлась. Тоже болит, – сообщил Шурка.
Нахальное вранье простили ему и Женьке без насмешек, с пониманием.
– Ладно. Только не купайтесь без нас, – предупредил Платон.
И четверо вереницей ушли в заросли осота и болиголова.
Если бы не раскиданная по песку одежда, могло показаться, что никогда тут никого не было – кроме Шурки и Женьки.
Женька сидела от Шурки метрах в трех. Похожая на русалочку из датского города Копенгагена. Глаза были теперь не серые, а золотистые от солнца. Она встретилась с Шуркой взглядом, опустила ресницы и стала рисовать на песке восьмерки.
– Правда болит нога? – почему-то с большой неловкостью спросил Шурка.
– Да… Ой нет, неправда… Чуть-чуть.
Шурка глубоко вздохнул и… подсел ближе.
– Я про пятку тоже наврал. Просто не хотелось идти.
– И мне не хотелось. Волосы еще мокрые, к ним всякий мусор липнет… Шурчик…
– Что? – выдохнул он.
Тогда она встряхнулась и попросила почти весело, словно о самом-самом пустяке:
– Помоги волосы расчесать, а? А то сама я замучаюсь…
– Да… давай, – с замиранием сказал Шурка. И заметалось, заплескалось в груди стыдливое счастье. – Только… я ведь не умею.
– Да это просто. На. – Женька протянула желтый пластмассовый гребень. – Ты только не от корней начинай, а с кончиков… Садись рядом, вот здесь…
Шурка неловко придвинулся, загребая песок тощим задом, сел у Женькиной спины, неловко вытянул ноги. Зажмурился на миг, вздохнул опять и взял на ладонь прохладные, тяжелые от влаги пряди. Мокрые концы волос упали ему на колени. Шурка вздрогнул.
– Ты начинай с кончиков, – опять попросила Женька.
– Ага… сейчас… – Пластмассовые зубья плавно заскользили среди ржаных нитей. Раз, другой… Теперь надо взять повыше. Еще…
– У тебя хорошо получается. Лучше, чем у Тины, – шепнула Женька.
– Ага… – Он тихонько засмеялся. Боязливого дрожания уже не было. Только ощущение радости и прохлады. Конечно, Шурка стеснялся и сейчас, но не так сильно. Расчесанные Женькины волосы он легко отбрасывал, и они касались щек, влажно скользили по плечам, прогоняя сухую жару. – Женька… Они у тебя пахнут, как у русалки.
– Ой, откуда ты знаешь? Ты что, встречался с русалками?
– Да, – соврал он. – Один раз.
– Где?
– Во сне… А ты думала, я про ту, что у Кустика на спине?
Женька засмеялась вслед за Шуркой, мотнула головой.
– Не дергайся! А то песок в волосы наберешь… – И уже без всякого страха Шурка кинул расчесанные пряди себе на плечо.
А через минуту он сказал с сожалением:
– Ну вот, все…
– Спасибо. Теперь они быстро высохнут, и я заплету.
– Тут я помочь не могу. Не научился… – Он хотел набраться храбрости и спросить: «Может, научишь?» Но вдруг его словно толкнуло мягкой ладонью – неожиданная память. Шурка лег на живот, вытянулся, подпер щеки, сбоку быстро поглядел на Женьку. И уткнулся взглядом в песок. – У мамы… были косы. Тоже большие, только темные. Но я еще маленький был тогда, плохо помню… – Песок искрился, искры стали расплываться в глазах. Шурка медленно вздохнул и решился, выговорил: – А сестренки никогда не было. Ни большой, ни маленькой…
Женька положила ему на спину прохладную от сырых волос ладошку.
Так прошло какое-то время. Наверно, немалое. Женька тихо ойкнула. Убрала руку.
– Что? – вздрогнул Шурка.
– Стрекоза.
– Ты их боишься?
– Нет… Но она прямо на голову села.
– Теперь уже нету…
– Улетела. Тоже испугалась.
Женька смотрела без улыбки. И Шурка по-прежнему чувствовал спиной ее ладонь. И от сладкой печали все так же щипало в глазах. Он моргнул, встал и пошел к развалинам мостика.